Видите ли, миссис Ларами, разве я не говорил вам, что друзья придут? И новые, лучшие времена тоже!
— Да, теперь у меня больше надежды на это, чем прежде, — отвечала миссис Ларами. — Ко мне пришла дочь Грейнджера Лонгстрета. После смерти Джима я думала, что погибну. У нас ничего не было. Кто бы смог позаботиться о моих малютках? Но я почувствовала новые силы, и…
— Миссис Ларами, не тревожьтесь больше ни о чем, — сказала мисс Лонгстрет. — Я присмотрю, чтобы у вас ни в чем не было недостатка. Я обещаю вам!
— Прекрасно мисс Лонгстрет! — воскликнул Дьюан. — Как раз то, что я… ожидал от вас!
Казалось, девушка восприняла его слова, как высшую похвалу, потому что белизна ее щек сменилась прелестным румянцем.
— И очень мило, что вы тоже пришли, мисс Герберт, — добавил Дьюан. — Позвольте мне поблагодарить вас обеих. Я рад, что имею таких добрых помощниц, взявших на себя часть моих повседневных забот. И тем более рад за эту добрую женщину и ее чудесных малышей. Но хочу вас предостеречь: будьте осторожны и не ходите сюда поодиночке. Это опасно. А теперь мне надо идти. До свидания, миссис Ларами. Я снова загляну вечерком. До свидания!
— Мистер Рейнджер, погодите! — окликнула его мисс Лонгстрет, когда он перешагнул через порог. Бледная и еще более прекрасная от нескрываемого волнения, она вышла за дверь и встала рядом с ним.
— Я была к вам несправедлива, — прямо сказала она.
— Ну что вы, мисс Лонгстрет! Как вы можете такое говорить? — возразил он.
— Я верила всему, что о вас говорили отец и Флойд Лоусон. Теперь я вижу — я была к вам несправедлива.
— Я неимоверно счастлив. Но, мисс Лонгстрет, пожалуйста, ни говорите о том, что вы были ко мне несправедливы. Я был… профессиональным стрелком, теперь я рейнджер, и большинство из того, что обо мне говорят — правда. Моя судьба — приносить страдания другим, иногда, увы, даже совершенно невинным людям. Но видит Бог, она приносит страдания и мне!
— Я поступила с вами дурно, я оскорбила вас. Если вы снова посетите мой дом, я сочту это за честь. Я…
— Прошу вас, мисс Лонгстрет, пожалуйста, не надо! — прервал ее Дьюан.
— Но, сэр, мне не дает покоя моя совесть! — продолжала она, и для Дьюана ни один самый прелестный звук не мог сравниться с ее голосом. — Вы позволите мне пожать вашу руку? Простите ли вы меня?
Царственным жестом она протянула к нему руку, прижав другую к груди. Дьюан неловко пожал ее ладонь. Он растерялся и не знал, что ему делать дальше.
Затем вдруг на него нашло прозрение, что за этой чистой, милой настойчивостью таится нечто большее, чем просто желание испросить у него прощение за истинную или вымышленную обиду. На свете не было человека, подумал Дьюан, который мог бы противостоять ей в эту минуту!
— Вы достойны самой высокой похвалы за вашу доброту к этой несчастной женщине, — продолжала девушка, и речь ее была немного торопливой, словно она старалась поскорее высказать все, что накопилось у нее на душе. — Когда она осталась одна, беспомощная, покинутая всеми, — вы стали ей другом. Поступок, достойный мужчины! Но миссис Ларами не единственная несчастная женщина в мире. Я тоже несчастлива. О, как мне вскоре может понадобиться настоящий друг! Станете ли вы им для меня? Я так одинока. Я очень встревожена. Я боюсь… боюсь… О, мне действительно нужен будет надежный друг… скоро, очень скоро! Я так боюсь того, о чем вы узнаете рано или поздно. Я хочу помочь вам. Спасти хоть жизнь, если не честь! Неужели я должна вечно оставаться одна — совсем одна? Будете ли вы… станете ли вы… — голос ее прервался.
Ее слова удивили и насторожили Дьюана. Не раскрыла ли она то, в чем он давно подозревал ее отца и Лоусона? Может быть, она знает еще что-нибудь? Ее обращение к нему за помощью глубоко потрясло Дьюана. Помочь ей он хотел бы больше, чем вообще желал чего-либо в мире. И одновременно с острым сумбурным чувством глубокой нежности она возбудила в нем ощущение приближающейся опасности.
— Я обязан честно выполнять свой долг, — произнес он внезапно охрипшим голосом.
— Если бы вы знали меня лучше, вы бы не сомневались в том, что я не могу просить вас изменить своему долгу!
— В таком случае я… готов сделать для вас все, что угодно!
— О, благодарю вас! Мне стыдно, что я поверила кузену Флойду! Он лгал… лгал! А я живу в сплошном мраке, в совершенной растерянности. Отец хочет, чтобы я вернулась домой. Флойд пытается удержать меня здесь. Они ссорятся между собой. О, я чувствую, скоро должно случиться нечто ужасное! И мне понадобится ваша помощь, если… если… Захотите ли вы помочь мне?
— Да, — просто ответил Дьюан, и его взгляд вызвал жаркий румянец на ее щеках.
Глава 19
После ужина Дьюан отправился на свою обычную вечернюю разведку. Ночь была темная, беззвездная, и резкий ветер шелестел листвой. Дьюан направил шаги в сторону ранчо Лонгстрета. Ему надо было так много обдумать, что он перестал следить за течением времени. Выжидая в темноте, укрытый среди густых ветвей кустарника, он услыхал наконец знакомые шаги Лоусона и увидел, как раскрылась дверь в доме, бросив во мрак широкий столб света. Лоусон шагнул через порог, дверь захлопнулась, и все снова погрузилось во тьму. Ни один луч не пробивался сквозь плотно зашторенные окна.
Беседа Лоусона с Лонгстретом, естественно, не могла не интересовать Дьюана. Он подкрался к двери и прислушался, но различил лишь неясное бормотание голосов; к тому же такая позиция была слишком рискованной. Он решил обойти дом вокруг и свернул за угол.
Эта сторона массивного здания из необожженного кирпича была значительно более старой постройки, чем службы и основная его часть. Между ними находилась узкая щель, ведущая снаружи во внутренний дворик; она-то и натолкнула Дьюана на мысль воспользоваться представившейся ему возможностью, невзирая на большой риск. Осторожно прокравшись через густые заросли травы и кустарника ко входу в щель, он заметил в темноте слабенькую полоску света, отмечавшую местоположение небольшой трещины в стене. Ему пришлось боком протискиваться в узкий проход. Это было непросто, но он успешно справился с задачей, не издав ни малейшего шума. Чем дальше он продвигался вперед, тем щель становилась немного шире, что навело его на мысль в случае необходимости спасаться бегством в сторону патио. Продвижение до заранее намеченного наблюдательного пункта заняло довольно много времени. Добравшись, наконец, до места, Дьюан убедился, что трещина в стене, которую он отметил вначале, находилась на целый фут выше его головы. Ничего не оставалось делать, как только отыскать в сухой осыпающейся глине углубления для носков сапог и, упираясь коленями в одну стену, а спиной в противоположную, подняться до самой трещины. Но добравшись до нее, он совершенно забыл, какому риску он подвергается.
Сквозь трещину в стене можно было видеть внутренность комнаты в которой находились два человека. Лонгстрет выглядел озабоченным; он сидел молча, поглаживая усы; брови его были нахмурены. Лицо Лоусона казалось более мрачным, более угрюмым, но словно освещенным изнутри ярким светом какой-то неукротимой решимости.
— Мы должны решить сегодня обе проблемы, — говорил Лоусон. — За этим я сюда и пришел.
— А если я не намерен беседовать здесь? — озабоченно запротестовал Лонгстрет. — Я никогда не допускал, чтобы мой дом служил местом…
— Мы и так ждали достаточно долго. Это место ничуть не хуже любого другого. Ты совсем распустил нервы с тех пор, как проклятый рейнджер появился в городе. Но прежде всего: ты отдашь Рей за меня?
— Флойд, ты говоришь, словно избалованный мальчишка! Отдать Рей за тебя! Она же женщина, и я нахожу, что у нее есть собственное мнение. Ты знаешь, я хотел, чтобы она вышла за тебя замуж. Я пробовал убедить ее. Но Рей теперь для тебя ни к чему. Сначала ты ей нравился. Но теперь — нет. Так что же я могу поделать?
— Ты можешь заставить ее выйти за меня замуж, — упрямо настаивал Лоусон.
— Заставить ее сделать то, чего она не желает? Это невозможно, даже если бы я и пытался. А мне и пытаться не хочется. У меня не очень-то высокое мнение о тебе, как о зяте, Флойд. Но если бы Рей тебя любила, я бы согласился. Мы все уберемся отсюда, прежде чем с этим проклятым, несчастным делом будет покончено. И она никогда ничего не узнает. И ты, может быть, снова сумеешь стать таким, каким был, пока Запад тебя не испортил. А до той поры обстоятельства складываются так, что тебе придется вести с ней игру самостоятельно. И я говорю тебе, что ты проиграешь.
— Зачем же ты позволил ей приехать сюда? — кипятился Лоусон. — Ты совершил смертельную ошибку. Я потерял голову из-за нее. Либо она станет моей, либо я погибну! Неужели ты не понимаешь, что будь она моей женой, я сразу смог бы взять себя в руки? С тех пор, как она появилась, между нами пропало согласие. И банда начинает проявлять недовольство. Нет, Лонгстрет, мы должны уладить наши дела сегодня!
— Хорошо; то, что касается Рей, мы можем решить прямо сейчас, — сказал Лонгстрет, вставая. — Пойдем и спросим ее. Сам увидишь, каковы у тебя шансы.
Они вышли, оставив дверь открытой. Дьюан соскользнул на землю, чтобы отдохнуть и обдумать услышанное. Ему хотелось услыхать ответ мисс Лонгстрет. Но он и без того мог предположить, каким он будет. Лоусон полностью отвечал тому представлению, которое сложилось о нем у Дьюана, и не подлежало сомнению, что вскоре это представление может измениться еще в худшую сторону.
Мужчины, казалось, отсутствовали довольно долго, хотя такое впечатление могло сложиться у Дьюана благодаря его нетерпеливому любопытству. Наконец, он услышал тяжелую поступь за стеной. Лоусон вернулся один. Лицо его было серым, словно свинцовая маска, и носило на себе униженное выражение. Затем унижение уступило место ярости. Он принялся мерить шагами комнату, бормоча про себя глухие проклятия. Вошел Лонгстрет, заметно более спокойный, чем прежде. Дьюан не мог не прийти к убеждению, что полковник чувствует явное облегчение в связи с очевидным отклонением предложения Лоусона.
— Не делай из этого трагедию, Флойд, — сказал он. — Ты же видишь, я не в силах ничего изменить. Мы живем здесь, как дикари, но не могу же я заарканить собственную дочь и вручить ее тебе, словно непокорного годовалого бычка?
— Лонгстрет, я могу заставить ее выйти за меня замуж, — хрипло заявил Лоусон.
— Каким образом?
— Ты знаешь, благодаря чему я держу тебя в руках? Помнишь наше соглашение, поставившее тебя во главе всей банды скотокрадов?
— Вряд ли я смог бы забыть об этом, — мрачно ответил Лонгстрет.
— Я могу пойти к Рей, рассказать ей все, заставить ее поверить, что в случае ее отказа я повсюду распространю это известие… сообщу рейнджеру…
Лоусон произнес свою угрозу на одном дыхании, стиснув зубы и полуприкрыв глаза. Он не чувствовал ни стыда, ни угрызений совести. Они был весь охвачен темной и необузданной страстью.
Лонгстрет смотрел на своего родственника с мрачным, сдержанным бешенством. В его взгляде Дьюан распознал сильного, беспринципного мужчину, вступившего на преступный путь, но все же мужчину. Он же разоблачил Лоусона, как буйного и исступленного истерика. Дьюану также представилось с полной ясностью, как в течение всех прошедших лет сильный мужчина пытался поддержать, помочь, наставить более слабого. Но время это ушло навсегда вместе с намерениями и возможностями Лонгстрета. Лоусон, как подавляющее большинство распущенных и испорченных людей на границе, достиг того предела, когда любое влияние оказывалось для него тщетным. Здравый смысл перестал существовать. Он слышал только себя и жил только своими интересами.
— Но, Флойд, Рей единственная живая душа на земле, которая не должна знать, что я скотокрад, вор, главарь самой худшей банды на границе, — с чувством возразил Лонгстрет.
Флойд кивнул в знак согласия, словно смысл и значение сказанного только что дошли до него. Однако он недолго пребывал в нерешительности:
— Рано или поздно она обо всем узнает. Уверяю тебя, она уже начала подозревать, что у нас здесь не все в порядке. Она ведь не слепая. Заруби это себе на носу!
— Рей изменилась, я знаю. Но ей пока и в голову не может прийти вообразить своего папочку в роли предводителя бандитов! Рей озабочена тем, что она называет моим долгом мэра. И еще, я думаю, ее не вполне удовлетворили мои объяснения относительно источников моих доходов.
Лоусон прекратил свое непрерывное хождение и оперся о каминную доску, сунув руки в карманы. Он принял решительную позу, словно намеревался до конца отстаивать здесь свой последний рубеж. Вид у него был отчаянный, но в эту минуту обычное нервное возбуждение покинуло его.
— Может, ты и прав, Лонгстрет, — сказал он. — Не сомневаюсь, что все, сказанное тобой, — правда. Но мне-то от этого не легче! Мне нужна эта девушка. Если я ее не получу — клянусь, мы все отправимся к дьяволу!
Его угроза могла таить в себе все, что угодно, даже самое худшее. Несомненно, что-то еще было у него на уме. Лонгстрет слегка вздрогнул, едва заметно, словно пробуждающийся тигр. Он сидел неподвижно, опустив голову, молча поглаживая усы. Дьюан почти воочию видел ход его рассуждение. У него был большой опыт в угадывании мыслей людей, попавших под гнет подобных обстоятельств. Он не имел возможности подтвердить свои предположения, но был убежден, что именно сейчас и здесь у Лонгстрета родилось решение убить Лоусона. С точки зрения Дьюана было удивительно, как Лонгстрет не пришел к такому умозаключению прежде. Не исключено, что приезд дочери вверг полковника в конфликт с самим собой.
Внезапно Лонгстрет отбросил пасмурное выражение лица и начал говорить. Он говорил быстро, убедительно, однако Дьюану показалось, что он таким образом пытается всего лишь успокоить на некоторое время Лоусона. Лоусон больше не отдавал себе отчет в роковых последствиях пересечения границы дозволенного, предела возможности и меры допустимого, словно таких понятий больше не существовало. Он был полностью поглощен самим собой. Оставалось только удивляться, как человек с подобным складом характера мог прожить так долго и продвинуться так далеко в суровых условиях Юго-запада!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46