Library of the Huron: gurongl@rambler.ru
Зейн Грей
Техасский рейнджер
Капитану Джону Хьюджену
и его Техасским рейнджерам.

Вам может показаться странным, что из всех историй, которые мне довелось слышать на Рио-Гранде, первой я избрал эту — о Баке Дьюане, человеке вне закона и классном стрелке.
Однако история, рассказанная мне рейнджером Коффи о последнем из Дьюанов, поистине очаровала меня, и я, полностью отпустив удила воображения, пересказал ее по-своему. В ней речь идет о старых порядках — о прежних днях пограничья, — поэтому первой лучше всего считать именно ее. Вскоре, может статься, я буду иметь удовольствие писать о сегодняшнем пограничьи, которое, согласно лаконичному высказыванию Джо Ситтера, «разумеется, почти столь же дурное и дикое, каким было всегда».
На Севере и на Востоке весьма популярна идея о том, что пограничный Запад — понятие давным-давно прошедших времен, о котором пишут лишь в рассказах. Размышляя об этом, я вспоминаю, как рейнджер Ситтер произносит свое замечание, хмуро поглаживая незажившую пулевую рану. И вспоминаю гиганта Воуна, типичного сына неукротимого Техаса, спокойно сидящего с забинтованной головой, с неодобрением окидывая задумчивым взглядом бандита, устроившего на него засаду. Всего лишь несколько месяцев прошло с тех пор — с тех памятных дней, которые я провел вместе с вами, — а тем не менее, за это короткое время Рассель и Мур пересекли Великий Перевал в Скалистых горах, как истинные рейнджеры.
Джентльмены, я имею честь посвятить эту книгу вам в надежде на то, что на мою долю выпадет поведать всему миру правду об удивительном, единственном в своем роде и до сих пор неверно оцениваемом сообществе людей — техасских рейнджеров, — которые сделали великий штат Одинокой Звезды обитаемым, кто никогда не знал ни покоя, ни сна, ни отдыха, кто уходит в прошлое, но, конечно, не будет забыт, и кто когда-нибудь все-таки вернет себе свою истинную сущность.
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧЕЛОВЕК ВНЕ ЗАКОНА
Глава 1
Итак, следовательно, это таилось в нем самом — врожденный бойцовский инстинкт, неодолимое стремление убивать. Он был последним из Дьюанов, последним из древнего воинственного техасского рода. Но не память о погибшем отце, не мягкий умоляющий голос матери, не предупреждение дяди, который стоял сейчас перед ним, способствовали тому, что Бак Дьюан с предельной четкостью ощутил в своих жилах эту темную и необузданную страсть. Причиной послужило возвращение непонятного душевного волнения, не раз возникавшего в нем за последние три года и во сто крат усиленное.
— Да, Кол Бэйн в городе. Он налит до краев дешевым виски и охотится за тобой, — мрачно повторил старик.
— Уже во второй раз, — пробормотал Дьюан словно про себя.
— Сынок, ты не можешь избежать встречи с ним. Лучше исчезни из города на время, пока Кол протрезвится. Он ничего не имеет против тебя, когда не пьян.
— Но зачем я ему нужен? — настаивал Дьюан. — Чтобы снова меня оскорбить? Дважды я такого не допущу!
— Он болен той же лихорадкой, что свирепствует нынче во всем Техасе, мой мальчик. Он жаждет убедиться, кто из вас лучший стрелок из револьвера. Если ты попадешься ему на глаза, он попытается тебя убить.
И вновь на Дьюана нахлынула та же сокрушительная волна горячей ярости, которая, словно огненная вспышка, потрясла все его существо и отхлынула, оставив его на удивление хладнокровным.
— Убить меня? За что? — спросил он.
— Бог свидетель, никаких причин у него нет. Но разве для стрельбы в наше время нужны причины? Разве пятеро ковбоев в салуне у Эверолла не перестреляли друг друга, повздорив из-за пустяка? А у Кола нет оснований питать к тебе дружеские чувства. Его девчонка была в тебя влюблена.
— Я оставил ее, как только узнал, что она — девчонка Кола!
— Ты-то ее оставил, да вот она, похоже, нет! Но Бог с ней, и с другими причинами. Кол здесь, и пьян настолько, что встречаться с ним опасно. Ему не терпится кого-нибудь подстрелить. Он из тех хвастливых забияк, которые считают, будто никто лучше них не может управиться с револьвером. Он любит, чтобы его боялись. Среди здешних диких ковбоев много таких, кто очень дорожит своей репутацией ловкого стрелка. Они только и делают, что болтают о том, кто быстрее может выхватить револьвер. Они пытаются подражать Блэнду, Кингу Фишеру, Хардину и прочим знаменитым бандитам. Они повсюду хвастают, будто собираются присоединиться к какой-нибудь шайке на Рио-Гранде. Над шерифами они строят насмешки и похваляются, как станут расправляться с рейнджерами, попадись те к ним в руки. В общем, Кол, конечно, ничего опасного для тебя не представляет, если только ты будешь держаться от него подальше!
— То есть, ты предлагаешь мне бежать? — с насмешкой спросил Дьюан.
— Да нет, я совсем не в том смысле! Просто старайся его избегать. Пойми, Бак, я не боюсь, что Кол тебя уложит, если вы повстречаетесь где-нибудь в городе. У тебя отцовский глаз и легкая рука. Я больше всего боюсь, что ты убьешь Бэйна.
Дьюан молча вслушивался в серьезные слова дяди, пытаясь постичь их смысл и значение.
— Если Техас когда-нибудь излечится от дурацкой междуусобицы и перестреляет наконец всех этих бандитов, — что ж, тогда у молодого человека будет хоть какая-то перспектива, — продолжал дядя. — Тебе сейчас двадцать три, выглядишь ты крепким, отличным парнем, если не считать твоего вспыльчивого нрава. У тебя есть шанс в жизни. Но если ты станешь сводить счеты при помощи револьвера, если ты убьешь человека, тогда ты пропал. Тебе придется убивать снова и снова. Повторится все та же древняя история. И рейнджеры будут считать тебя преступником. Они стремятся установить закон и порядок в Техасе. Поединок на равных с ними не получится. Если будешь сопротивляться, тебя убьют. Если позволишь себя арестовать, то попадешь в тюрьму, а оттуда — кто знает? — может, и на виселицу.
— Меня никогда не повесят, — хмуро возразил Дьюан.
— Полагаю, что так, — ответил старик. — Ты как твой отец. Тот тоже всегда готов был хвататься за револьвер, — даже чересчур часто. В нынешние времена, когда рейнджеры стараются поддержать закон, твоего папочку выгнали бы отсюда прочь, на реку. И я, сынок, боюсь, что ты тоже щепка от старой колоды. Можешь ли ты переломить себя — удержать в узде свой норов, — уйти от неприятностей, вместо того, чтобы лезть напролом? Потому что в результате ты только себе наделаешь бед. Твой отец был убит в уличной схватке. И о нем говорят, будто он выстрелил дважды уже после того, как пуля прошла сквозь его сердце. Подумай, какой невероятной силой духа должен обладать человек, способный совершить такое! Если у тебя в крови есть хоть капля его наследия, — никогда не упускай ее из-под контроля!
— Все, что ты говоришь, очень хорошо, дядюшка, — возразил Дьюан, — но выходит, что бегство — единственный для меня выход, а я на это не пойду. Кол Бэйн с компанией уже выставили меня трусом. Ведь он утверждает, будто я боюсь выйти с ним один на один. Какой мужчина в этой стране может перенести такое? Кроме того, Кол когда-нибудь попросту подстрелит меня сзади, если я не встречусь с ним лицом к лицу.
— Так что же в таком случае ты собираешься делать? — поинтересовался старик.
— Я еще не решил — пока.
— Да, но ты к этому приближаешься, и чертовски быстро! Проклятое наследство действует в тебе! Сегодня ты не такой, как всегда. Я ведь вижу! Обычно ты выходишь из себя, теряешь самообладание и несешь всякую чушь. Вот тогда-то я за тебя не боюсь. Но теперь ты вдруг стал чересчур спокойным, хладнокровным и слишком задумчивым. И мне не нравится блеск в твоих глазах. Он мне напоминает твоего отца!
— Хотел бы я знать, что посоветовал бы мне отец сегодня, если бы был жив и находился здесь, — задумчиво проговорил Дьюан.
— А ты как думаешь? Чего ты мог бы ожидать от человека, который в течение двадцати лет ни разу не надел перчатку на правую руку?
— Что ж, едва ли он сказал бы много. Отец вообще был неразговорчив. Зато он многое бы сделал. И я думаю, что, пожалуй, отправлюсь в город, и пусть Кол Бэйн меня найдет, если ему так хочется.
Последовало долгое молчание, во время которого Дьюан сидел, опустив глаза, а дядя, казалось, был погружен в грустные раздумья о предстоящей печальной судьбе. Когда, наконец, он повернулся к Дьюану, лицо его явственно выражало неодобрение, но вместе с тем в нем светилась одухотворенная решимость, свидетельствовавшая о том, что дядя и племянник были одной крови.
— У тебя быстрая лошадь — самая быстрая из всех, каких я знаю в этой стране. После встречи с Бэйном поскорее возвращайся домой. Я уложу для тебя седельные сумки и приготовлю лошадь.
С этим он повернулся на каблуках и вошел в дом, оставив Дьюана переваривать в мозгу столь неожиданный итог своих рассуждений. Бак раздумывал о том, действительно ли он разделяет мнение дяди о возможных результатах его стычки с Бэйном. Мысли его на сей счет были весьма неопределенными. Но в момент окончательного решения, когда он твердо сказал себе, что должен встретиться с Бэйном, такая буря разноречивых чувств нахлынула на него, что ему показалось, будто его трясет, как в лихорадке. Впрочем, ощущение это таилось глубоко внутри и внешне ничем не проявлялось, ибо руки его оставались неподвижными, словно высеченными из камня, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не боялся ни Бэйна, ни кого-либо другого; но неопределенная боязнь себя самого, той странной и неодолимой силы, которая таилась внутри него, заставила его задуматься и покачать головой. Похоже было, что он не сказал еще своего последнего слова. Казалось, он с трудом преодолевает нежелание, препятствовавшее его решению идти на встречу с Бэйном, но некий голос, некий зов издалека, нечто такое, что находилось вне его и было ему неподвластно, принуждало его поступать именно так. Этот час в жизни Дьюана стоил нескольких лет, и после него он начал частенько погружаться в глубокую задумчивость.
Он вошел в дом и надел на себя пояс с кобурой. В кобуре был кольт сорок пятого калибра — тяжелый шестизарядный револьвер, с рукояткой из слоновой кости. Бак носил его в течение пяти лет, время от времени доставая и вкладывая его в кобуру. До того им пользовался его отец. Многочисленные зарубки виднелись на пожелтевшей от времени изогнутой костяной рукоятке. Это был тот самый револьвер, из которого Дьюан-старший сделал два выстрела после того, как ему прострелили сердце. Он и после смерти с такой силой сжимал оружие, что пришлось с трудом разгибать пальцы, чтобы освободить револьвер из цепкого захвата мертвой руки. Перейдя в собственность Дьюана-младшего, револьвер ни разу не был направлен против другого человека. Но холодная блестящая полировка оружия свидетельствовала о том, что оно не оставалось без применения. Благодаря регулярным тренировкам Дьюан достиг того, что мог выхватить его с непостижимой, почти незаметной для глаза быстротой, и на расстоянии двадцати футов расщепить игральную карту, поставленную на ребро.
Дьюану хотелось избежать встречи с матерью. К счастью, как он подумал, ее не было дома. Он вышел и направился по тропинке к воротам. Воздух был наполнен ароматами цветов и мелодичным пением птиц. За воротами на дороге соседка беседовала с крестьянкой в фургоне; они заговорили с ним, он слышал их голоса, но не ответил. Молча повернувшись, он медленно направился по дороге в город.
Уэллстон был небольшим городишкой, однако достаточно значительным в этой незаселенной части обширного штата, поскольку он представлял собой единственный торговый центр на всей территории в несколько сот миль. Вдоль главной улицы выстроилось около полусотни зданий, часть из них кирпичные, часть деревянные, но большинство саманной постройки, причем примерно треть из них, наиболее представительных и процветающих, занимали питейные заведения и салуны. С дороги Дьюан свернул на эту улицу. Она была довольно широкой, и вдоль проезжей части по обеим сторонам ее стояли коновязи, оседланные лошади и всевозможные повозки и экипажи. Дьюан окинул взглядом улицу, стараясь охватить ее всю целиком, особенно обращая внимание на отдельные фигуры людей, лениво бредущих по деревянным тротуарам. Ни один ковбой не попал в поле его зрения. Дьюан замедлил шаги и, приближаясь к заведению Сола Уайта — первому салуну, расположенному на его пути, — перешел на такую же ленивую походку. Изредка прохожие заговаривали с ним, но он, занятый своими мыслями, успевал только обернуться, когда те уже миновали его. У входа в салун Уайта он остановился, цепким взглядом окинул обстановку в зале, и вошел.
Салун представлял собой большое и прохладное помещение, полное мужчин, громких голосов, шума и дыма. При появлении Дьюана шум заметно стих, и в наступившей тишине особенно громким показался стук серебряного мексиканского доллара, брошенного на карточный стол. Сол Уайт, стоявший за стойкой, выпрямился, увидев Дьюана, и затем, ни слова не говоря, принялся перемывать стаканы. Глаза всех, кроме мексиканских игроков, повернулись к Дьюану, и взгляды их были любопытными, вопрошающими, выжидающими. Эти люди знали, что Бэйн искал ссоры; возможно, они даже слышали его похвальбу. Но как намерен поступить Дьюан? Некоторые из присутствовавших ковбоев и скотоводов переглянулись между собой. Непогрешимый техасский инстинкт, инстинкт людей, никогда не расстающихся с оружием, безошибочно оценил Дьюана. Парень был сыном своего отца. Поэтому они приветствовали его и вернулись каждый к своей выпивке и картам. Сол Уайт стоял, положив большие красные руки на стойку бара; это был высокий костлявый техасец с длинными нафабренными усами, торчащими по сторонам, словно две остроконечные пики.
— Хелло, Бак, — приветствовал он Дьюана. Произнес он это с деланным безразличием, и тут же отвел хмурый взгляд в сторону.
— Привет, Сол, — неторопливо ответил Дьюан. — Послушай, говорят, в городе появился какой-то тип, которому вдруг чертовски понадобилось разыскать меня.
— Похоже на то, Бак, — ответил Уайт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46