По-хорошему нужно было попытаться сбить пламя, но где здесь вода и шанцевый инструмент я не знал, а местные стояли, сбившись кучей, даже не предпринимая попыток тушить пожар. Страшно было и подумать броситься внутрь кипящего пламени.
Вдруг громче треска горящих бревен раздался пронзительный женский крик:
– Тятя, тятенька! Пустите меня, там мой тятя!
Простоволосая, со всклоченными волосами, в одной исподней рубахе прямо в костер бросилась какая-то женщина. Только в последний момент я узнал в ней Наталью Требухину. Никто из дворовых не тронулся с места. Наташа успела добежать почти до горящей избы, но оттуда как нарочно вырвался целый вал огня. Непонятно, как ей удалось остаться невредимой. И тут же несколько человек бросились к ней, и ее, бьющуюся в руках, кричащую страшным, кликушеским голосом, оттащили прочь.
– Ишь ты, как она, сердечная, убивается, – сказал кто-то у меня за спиной.
– Понятно, родной отец в огне горит, тут заголосишь! – поддержал другой голос.
О происходящей на наших глазах трагедии в толпе говорили так буднично, как будто обсуждали увиденный фильм, Я оглядел зрителей, лица были напряжены, сосредоточены, но никаких эмоций на них не было. Пожар и пожар, эка невидаль!
Костер между тем все разгорался, уже в разные стороны, как ракеты, летели горящие головни, так что задымился стоящий невдалеке хлев, а дворовые люди продолжали любоваться красочным зрелищем, не делая даже попыток защитить от огня господское, имущество.
Наташа сначала билась в удерживающих руках доброхотов, кричала что-то непонятное, требовала, чтобы ее пустили в горящую избу к отцу, но когда запылал еще и хлев, вырвалась и пронзительно, грозно, так что враз отступили и засуетились дворовые, приказала:
– Чего вы стоите! Немедленно тушить! Мироныч, будь ты неладен, прикажи тушить!
Тотчас люди бросились в разные стороны, откуда-то появились ведра с водой, багры, топоры, и только занявшийся хлев в мгновение ока растащили по бревнышкам, так что ошарашенные, испуганные свиньи с визгом начали носиться по двору.
Покончив с хлевом, толпа окрыленных людей попыталась подобраться к догорающей избе. Там уже рухнула крыша, и спасать было некого, но искры разлетались по сторонам с такой силой, что людям пришлось рассредоточиваться, чтобы не дать сгореть всему поместью.
Наталья Требухина металась по пожарищу, на всех кричала и вполне сносно командовала спасательными работами. Мне тоже удалось принять участие в общем аврале, передавая из рук в руки ведра с водой, которую где-то вдалеке черпали из местного пруда. Уже взошло солнце, совсем догорела изба с так и не проснувшимися бражниками, а люди все боролись с огнем, пытающимся в разных местах найти себе достойную пищу.
Все кончилось только к дести часам утра. Усталые закопченные люди расходились по всей усадьбе, кто-то мылся в пруду, кто-то прямо возле колодца. Главной темой разговора была гибель боярина вместе со всей его камарильей. Все произносили положенные в таких случаях слова, но особого сочувствия к безвременно усопшим я не видел. Наталья, как только все было кончено, ушла к себе и, как говорили дворовые, рвала на себе волосы.
Я умылся у колодца и вернулся в нашу теремную светлицу.
Здесь меня ждало самое удивительное за последние сутки видение. Мой рында лежал на лавке, тесно сплетясь с одной из вчерашних девушек. Моего прихода, похоже, не ждали, оба вскочили и заметались по маленькой комнатушке. Девичья стыдливость предписывала голой чаровнице прикрыть срам, но одежды на виду не оказалось, и она бестолково металась по светлице. Ваня вообще едва не выскочил из комнаты, в чем мать родила. Мне было не до них, и я вышел, чтобы дать возможность любовникам привести себя в порядок.
– Ой, мы же не знали, когда ты вернешься, – сказала, выходя ко мне на лестницу, уже одетая в рубаху девушка, – и решили немного отдохнуть. Ты не думай, у нас с ним ничего не было.
В другое время я бы не преминул сказать что-нибудь соответствующее ситуации, но теперь, после страшной гибели стольких людей, было не до шуток.
– Там ваш боярин сгорел, – сказал я ей, возвращаясь в комнату.
– Как это, сгорел? – испугано крикнула она вслед.
– В огне, – коротко ответил я.
Она вскрикнула и затрещала вниз ступенями. Ваня, уже одетый, стоял посередине светлицы, повинно опустив голову.
– Вы что, не слышали, какой был пожар? – спросил я, устало опускаясь на свою лавку.
– Хозяин, я не знаю, как это получилось, – тихо проговорил рында, – она пришла, и все как-то вышло само собой.
– Я посплю, а ты иди, погуляй, – попросил я, укладываясь спать. – Если что-нибудь случится, сразу же меня разбуди.
– Я знаю, это грех, но я ничего не смог с собой поделать. Аксинья здесь не при чем.
Уже то, что он не стал сваливать всю вину на девушку, явно спровоцировавшую их отношения, было достойно уважения. Однако мне пока было не до них, бессонная ночь давала о себе знать, к тому же в голову лезли нехорошие мысли о таком внезапном пожаре.
– Иди, потом поговорим, – сказал я, закрывая глаза.
– Хозяин, а это всегда так бывает? – спросил паренек, которого распирало от новых впечатлений.
– Всегда, если женщина нравится, а если ее любишь, то в сто раз лучше, – ответил я, чувствуя, как проваливаюсь в сон. – Уходи и не мешай мне спать.
Ваня пытался еще что-то сказать, но я уже заснул.
– Хозяин... – Он начал трясти меня за плечо.
– Ну, что тебе еще? – сердито спросил я, поворачиваясь на другой бок. – Я же сказал, не мешай спать!
– Там приехали люди, много людей, Говорят, что боярина нарочно сожгли!
Я открыл глаза.
– Какие еще люди?
– Не знаю, разные...
Я открыл глаза, понял, что проспал довольно много времени, и сел на лавке. Ваня, уже полностью одетый, испугано таращил на ме.ня глаза.
– Они там собрались возле избы, что сгорела, и все смотрят, – попытался он связно объяснить, что происходит в поместье.
Пришлось вставать и идти смотреть, кто приехал и зачем. Возле пепелища действительно кучкой стояли несколько хорошо одетых незнакомцев и рассматривали дымящийся пепел. Я подошел, и все тотчас уставились на меня настороженными взглядами. Я первым поздоровался, мне сдержано ответили. После этого все продолжили разглядывать то, что осталось от избы. Зрелище получилось унылое, одна груда золы. До конца не сгорело всего несколько нижних венцов бревен. От пепелища веяло жаром, так что лезть внутрь и проводить следственные работы было просто невозможно.
– Кабы трезвые были, то кто-нибудь бы непременно выбежал, – продолжил прерванный моим приходом разговор солидного телосложения человек с типично чиновничьей внешностью.
– А если дверь колом приперли? – подал голос второй, высокий и худой, с козлиной бородкой.
Все посмотрели на то место, где еще недавно была дверь. Никакого кола там, само собой, не было.
– Говорил я боярину, пей, да знай меру, – вмешался в разговор очередной участник разбора происшествия, – так он разве послушается! Вот теперь и думай, что и как.
– Дочка-то, Наталья Прохоровна, теперь все под себя подберет, – вступил в разговор стоящий поодаль богато одетый человек, судя по высокомерному виду и солидности, самый здесь главный. – Других наследников у боярина вроде как и нету?
– Все померли, она одна осталась. Роду Требухиных теперь конец.
– А невеста получится богатая, – задумчиво сказал человек, похожий на начальника, – теперь от женихов отбою не будет!
Следственная комиссия, как я назвал про себя задумчивых гостей, кажется, на этом свою работу окончила.
– Дела! Недаром говорят, что от копеечной свечи Москва сгорела, – отметил солидного вида чиновник, тот, что говорил о пользе трезвости. – Вот так жил человек и помер. Интересно, много их там, – он кивнул на золу, – было? От холопов никакого толку, никто ничего не знает.
Я мог кое-что сказать по этому поводу, но не стал вмешиваться. Если выяснится, что я последним покинул хмельную компанию, неизвестно, как подьячие повернут дело.
Больше, судя по всему, комиссии здесь делать было нечего, но уходить никто не спешил, все чего-то ждали.
– Интересно, когда боярина хоронить будут? Человек богатый, уважаемый, поминки должны знатные справить.
– Сама-то Наталья Прохоровна как? Воет, поди?
– Чего ей выть, от папаши освободилась, теперь сама себе хозяйка.
Дальше разговор направленности не менял, комиссия обсуждала перспективную сироту. Наконец бессмысленные высказывания перешли в конкретные:
– Когда к столу-то позовут? – сердито спросил начальник и покосился на меня, видимо, как на представителя местного населения.
– Пора бы, – поддержал его кто-то из комиссии, – мертвым мертвое, а живое живым. Я с утра во рту маковой росинки не держал.
Намек был прозрачный, и я вернулся в господский дом, передать хозяйке пожелания гостей. Холопы и дворовые слуги попусту слонялись по двору. В самом доме тоже никто ничего не делал, и было такое впечатление, что сегодня выходной или праздничный день. Я остановил какую-то девушку, которую видел вместе с Натальей, и спросил, где боярышня.
– У себя, воет, – мотнула она головой в сторону второго терема, стоявшего по другую сторону господской избы, параллельно нашему с Ваней.
– Покажи дорогу, – попросил я.
Девушка кивнула и скоро пошла вперед. Мы поднялись по такой же, как наша, утлой лестнице. Девичья светелка была чуть больше гостевой и даже слегка обставлена. Наталья в черной поневе сидела возле окна и грустно смотрела вдаль. Правда, далей за толстыми тусклыми стеклами узкого оконца видно не было, но она куда-то все-таки смотрела.
– Там приехали приказные разбираться с пожаром, – сказал я, – ждут, когда их будут кормить.
Боярышня посмотрела на меня трагическим взглядом и тихо сказала:
– Вот видишь, как приключилось! Помер-таки мой батюшка, недаром мне было такое видение!
– Да, конечно, только что делать с приказными? Они сейчас на пожарище, пытаются понять, отчего сгорела веселая изба.
Наталья вздрогнула и посмотрела мне прямо в глаза. В них был самый натуральный испуг.
– Чего это они здесь вынюхивают? – слишком резко для только что осиротевшей дочери спросила она.
– Не знаю, наверное, так полагается. Ты прикажи их хорошо накормить и напоить, они и уедут восвояси.
Наталья сосредоточилась, видимо, пытаясь въехать в ситуацию, слабо улыбнулась:
– Ты пойди, сам распорядись.
– Но я же здесь у вас ничего не знаю!
– Скажи Миронычу, пусть он прикажет.
Мироныча, скорей всего управляющего, человека которому она приказала организовать тушение пожара, я видел. Осталось только его разыскать.
– Хорошо, пойду искать Мироныча.
– Ах, иди куда хочешь, – раздраженно сказала боярышня. – Что вы все ко мне пристаете, не мешайте плакать!
Тон, которым она это говорила, соответствовал тому, как она обращалась ко мне последнее время в Москве. С последнего свидания мне показалось, что наши отношения стали прежними, но, похоже, все возвращалось на круги своя.
– Хорошо, я найду твоего Мироныча и распоряжусь, – сказал я и вышел из терема.
Пока управляющий гонял праздных холопов и организовывал застолье чиновникам, я без дела слонялся по поместью, покуда не набрел на сгоревшую избу. Здесь никого не было, приказные ждали ужина, а местные жители уже насмотрелись на пепелище. Зола постепенно остывала, так что можно было, не обжигаясь, подойти к тому месту, где раньше находилась входная дверь. Единственный вопрос, который меня здесь интересовал: почему никто из бражников после начала пожара не выбрался наружу. Кроме пьяных гостей там был относительно трезвый стольник, возможно, еще кто-то из слуг. Представить, что среди стольких людей не оказалось никого, способного проснуться от дыма, казалось просто невероятным.
Я подобрал подходящую палку и стал разгребать золу возле бывшего входа. Никакого опыта в криминальных расследованиях такого рода у меня не было, но два подозрения можно было проверить и без специальных знаний. Первое, если дом подожгли снаружи, то дверь должны были подпереть чем-то надежным.
Если это был металлический предмет типа железного лома, то он должен был остаться возле порога. Вторым доказательством умышленного поджога могли стать останки погибших. Если они окажутся возле входа, значит, запертые люди пытались выломать входную дверь.
Дело у меня продвигалось медленно. Под толстым слоем золы оказались тлеющие угли, так что близко подойти к месту, где были двери, мне никак не удавалось. Я ворошил палкой пепел, стараясь разбросать верхний слой золы, и не заметил, когда сзади подошел какой-то человек.
– Чего ты ищешь, добрый человек? – спросил из-за спины незнакомый голос.
Я обернулся. В двух шагах от меня, внимательно наблюдая за поисками, стоял высокий парень с открытым, красивым лицом.
Готового ответа у меня не было, пришлось придумывать на ходу:
– Кинжал где-то здесь утром обронил.
– Кинжал? – переспросил он, не скрывая иронической улыбки. – Утром здесь бушевал такой жар, что близко было не подойти.
– Значит, обронил в другом месте, – не очень любезно ответил я, не собираясь оправдываться неизвестно перед кем.
Парень хмыкнул и пожал плечами:
– Хочется искать, ищи, мне-то что!
– Вот именно, – сказал я и продолжил ворошить золу, однако без прежнего рвения, ожидая, когда уйдет непрошеный свидетель. Но тот уходить не собирался, стоял на прежнем месте, с интересом наблюдая за моими действиями.
Пришлось сворачивать свое следственное мероприятие.
– Ничего нет, – сказал я и, отбросив палку, направился в сторону господской избы.

Глава 19

Всю ночь приказные и оставшиеся в живых соратники Требухина поминали шефа со товарищи. Теперь, за отсутствием разгуляй-избы, тризну проводили в господском доме, на временных столах, срочно сколоченных местными умельцами. Вино, медовуха и брага лились рекой, и вскоре, как мне стало казаться, гости начали забывать причину «банкета». Как только градус поднялся на должную высоту, явились дворовые девушки и, начав с поминальной, быстро перешли на плясовые песни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37