Вчера и сегодня она, как могла, боролась за лидерство и всеми доступными средствами пыталась меня подмять под себя и заставить подчиняться.
Другое дело, что в отношениях со мной возможности у нее были ограничены, и для успешного воспитания явно недоставало времени. Вот если бы я был в нее безумно влюблен, и она шажок за шажком, как это делают многие женщины, загоняла мужа под свой каблук, так, чтобы он этого и не почувствовал. Вырабатывала у меня, так сказать, динамический стереотип поведения, когда носить в зубах поноску и четко выполнять команды делается естественным, привычным мужским состоянием.
Моему донцу опять не понравилось, что кобыла его все время обгоняет, и он легко поравнялся с Зорькой.
– Ты как знаешь, а я, пока не разберусь, что там у вас происходит, в ваше имение не поеду! – крикнул я и ускакал вперед, оставив Наталью размышлять над горькой женской долей.
Впереди показалось небольшое село с низенькой церквушкой. Я остановился возле избы со знаком трактира и соскочил с коня. Следом подъехала Наталья, за ней Ваня. Он всю дорогу упорно держался позади, видимо, чтобы не встревать в хозяйские распри.
– Туда не пойдем, там не чисто! – крикнула Наталья. – Поехали дальше!
Однако я не послушался, привязал лошадь к коновязи и, не оглядываясь, пошел в трактир. Теперь в трудном положении оказалась она. Наталье нужно было или оставаться в седле и ждать, когда я соизволю выйти, или уехать, или идти следом.
Трактир, тут она была права, и правда оказался грязным, с роем мух, гудящих под низким закопченным до антрацитового цвета потолком. Впрочем, другие постоялые дворы, как правило, особенно от него не отличались. В зале обедало несколько возчиков в крестьянском платье, и явление человека в дорогом шлеме и кольчуге обратило на себя общее внимание. Я выбрал место недалеко от дверей, где воздух был не такой спертый, сел и подозвал хозяина.
Разносолами тут не потчевали. Я заказал сбитень, народное горячее питье, приготовляемое из меда и пряностей, и пирог с капустой.
Пока хозяин выполнял заказ, в зал вошли Наталья с Ваней. По всем правилам «межличностных отношений» девушка должна была надуться, сесть напротив меня и всем своим видом демонстрировать обиду безвинной жертвы.
Однако наша красавица повела себя совсем не так, как следовало. Правда, она села напротив меня, но с такой безоблачной улыбкой, как будто я только что выполнил ее самое сокровенное желание. Трактирщик уже нес кувшин со сбитнем, но как только увидел Наталью, почему-то бегом вернулся назад и скрылся из зала.
– Впереди есть хороший, чистый трактир, а тут всегда на полах мусор, – сказала девушка, оглядываясь по сторонам.
В этот момент в зал вернулся хозяин с другим, уже обливным керамическим кувшином и на полусогнутых, кланяясь и приседая, поставил питье на стол. На меня он больше не смотрел, буквально ел глазами Требухину.
– Извольте, боярышня, откушать пирога с куриными грудками, – сладким голосом проговорил он, – моя старуха специально испекла для дорогих гостей.
Кажется, Наталью здесь знали, потому вполне можно было узнать и о ее домашних делах.
– Хорошо, принеси, – разрешила она, и трактирщик начал, пятясь, отступать.
– Погоди, голубчик, – остановил я его, – не знаешь, как здоровье боярина?
– Какого боярина? – испуганно спросил он, продолжая пятиться.
– Требухина.
– Откуда мне такое знать, мы люди маленькие, – уже издалека ответил он.
Жизнь делалась все интереснее. Кажется, милое семейство имело в округе солидную репутацию.
– Вот видишь, если бы твой отец умер, об этом здесь все знали, – сказал я Наталье. – Может быть, лучше вернемся в. Москву?
Наталья посмотрела на меня странным отсутствующим взглядом. Потом неожиданно улыбнулась и облизала розовым языком красиво очерченные чувственные губы. Спросила:
– Ты сегодня нарочно решил меня дразнить?
– Дразнить? – переспросил я, наблюдая, как возвращается хозяин с деревянным блюдом, покрытым чистой холстиной. За его спиной маячила полная женщина, вероятно, трактирщица, жадно разглядывая нашу компанию. – Чем это я тебя дразню, тем, что твой отец жив?
– Ты сегодня какой-то грубый и не ласковый, ты меня совсем... – она не успела договорить, подошел хозяин и торжественно водрузил пирог с куриными грудками на стол.
– Приятного аппетита, – промурлыкал он, низко клянясь и сладострастно прищуривая глаза. – Баба специально для самых знатных гостей пекла!
Я снял с пирога холстинку. Он действительно был пышный, с красивой румяной корочкой. Над головой тотчас загудели заинтересованные мухи. Пирог нужно было разрезать, но ножа на столе не оказалось, и я вытащил из ножен кинжал. В этот момент входная дверь широко распахнулась, и в помещение ввалилась целая ватага громко говорящих людей. В ее центре красовался покойный Требухин.

Глава 16

Увидев нас, вновь прибывшие разом замолчали. Было их ни много, ни мало шесть человек, и еще кто-то виднелся в дверях. Я так и остался стоять над столом с обнаженным кинжалом в руке. Никакого страха у меня не было, только удивление. Наташа тоже спокойно глядела и на родителя, и на его свиту.
– А я смотрю, у коновязи лошади хорошие, – выступая вперед, сказал бывший боярин. – Думаю, кто бы это мог быть, а это моя дочка приехала! Что же не сразу домой, или у меня вас нечем угостить?
Кажется, на этот раз папаша был трезв, во всяком случае, никаких резких движений он не делал, да и смотрел вполне доброжелательно. Я его впервые смог рассмотреть в подробностях. Было ему лет сорок, что для этого времени был уже почтенный возраст. Выглядел он моложавым и не походил на опустившегося алкоголика. Его можно было бы назвать красивым мужчиной, если бы не дикорастущая, небрежно расчесанная борода и диковатый, наглый взгляд рысьих глаз. Он в упор рассматривал меня, ожидая то ли страха, то ли смущения.
Свита его толпилась позади, но я узнал только первобытного Акимушку, пытавшегося засадить Наталью в подполье. Детины, охранявшего подполье, среди них не оказалось. Пока все оставались на своих местах, и никто не предпринимал никаких агрессивных действий.
– Ну что же вы не зовете гостей за стол? – спросил папаша, без приглашения опускаясь на скамью рядом с дочерью, напротив меня.
– Садитесь, – запоздало сказал я, начиная резать пирог на куски. – Хорошим людям всегда рады.
Требухин хмыкнули, не перекрестившись, что было верхом невоспитанности, первым взял самый большой кусок пирога. Его ватага столпилась за спиной сюзерена, заслоняя мне весь зал. Пока все было не так плохо. Гости вели себя невежливо, но не агрессивно.
– Батюшка, я слышала, что ты заболел от раны, – сказала Наталья, так же выбрав себе кусок чуть поменьше отцовского.
– Было дело, поцарапали меня разбойники, да справиться не смогли, подавились! Нет пока такой силы, чтобы справилась с Прохором Требухиным! – горделиво сообщил он. – Что же ты, дочка, не знакомишь меня со своими, – он на мгновение замялся, не сразу придумав, как нас с Ваней назвать, обошелся нейтральным, – знакомцами?
– Это окольничий Алексей Крылов, – представила меня Наташа, – а это его рында Ванюшка.
С окольничим она немного переборщила, я им был вроде как не в полной мере, неофициально.
– А я боярин, князь Прохор Требухин! – назвал себя папаша, явно завысив свой статус. Если он и был боярином, то бывшим, а уж князем так не был никогда.
– Очень приятно, давно мечтал познакомиться с Натальиным отцом, – вежливо соврал я. – Тебе, боярин, налить сбитня?
Требухин поморщился и, повернувшись к застывшему в почтительной позе хозяину, приказал:
– Эй ты, принеси всего самого лучшего, здесь сам Требухин гуляет!
Трактирщика как ветром сдуло. Сам же боярин повернулся к своим клевретам и приказал:
– Чего торчите за спиной, сядьте там!
Свита торопливо расселась за соседним столом. Меня предстоящая гульба несколько напрягла. Повторять вчерашний подвиг злоупотребления местными напитками примитивной перегонки не было не только желания, но представлялось опасным для здоровья. Однако я не представлял, каким образом смогу отбиться от такого наглого, властного типа. Не затевать же сабельную рубку из одного нежелания пить с папашей любовницы.
Трактирщик, мобилизовал всю свою семью, спешно заставлял едой и напитками стол. Его жена, две взрослые дочери и сын, мальчик лет двенадцати, подтаскивали припасы, а сам хозяин с поклонами и почтительными ужимками расставлял их на столе.
Говорить мне с бывшим боярином было не о чем, потому я сосредоточился на действительно вкусном пироге с курятиной и сладком сбитне. Требухин, прожевав свой кусок, занялся дегустацией нескольких видов самогонки, появившейся на столе во внушительных сосудах и впечатляющих масштабах.
Наташа вела себя совершенно естественно, не торопясь, ела пирог и на папу смотрела со снисходительной улыбкой взрослой дочери. Никаких разборок и упреков по поводу ее побега пока не было. Родственники будто просто встретились за одним столом, и между ними не существовало никаких неприятностей. После того, что с ней сделали всего четыре дня назад, такое родственное единение было, по крайней мере, странно.
– Что там, в Москве, как новый царь? – спросил меня Требухин, отведав понемногу изо всех сосудов.
– Царь хороший, правит справедливо, – ответил я. – Вчера помиловал Василия Шуйского.
– Как это помиловал? За что?
Вопрос получился непонятный. Обычно за что-то казнят, а не милуют. Однако я не стал цепляться к словам и объяснил.
– Собор третьего дня назад приговорил Шуйского к казни, а вчера уже на Лобном месте его помиловали по приказу царя Дмитрия.
– Жаль, – сказал, укоризненно покачав головой, Требухин, – нужно было Василию Ивановичу голову отрубить. Давно она о том печалится. Выпей вот этого, хорошее вино, – добавил он, без спроса долив в мою кружку с недопитым сбитнем самогон.
Он поднял свою до краев наполненную кружку и, ласково кивнув головой, опрокинул в широко раскрытый рот. Мне пришлось последовать его примеру и тоже сделать несколько маленьких глотков. После вчерашнего перебора самогонка, даже сдобренная сбитнем, с трудом усвоилась бунтующим организмом, но спустя несколько минут мне стало вполне комфортно.
– А что там царь? – повторил он вопрос, опять наполняя кружку.
– Хороший царь, – не мудрствуя, ответил я.
– То-то! Наташка, а ты почему не пьешь? – наконец обратил он внимание на дочь.
– Мне как девушке не положено, – скромно ответила она, пододвигая к отцу свою пустую после сбитня кружку.
– У меня все положено! Я не кто-нибудь, а сам Требухин! Наливай! – приказал он трактирщику.
Теперь, когда родственники, наконец, встретились, и между ними воцарился добрый мир, мне самое время было убираться восвояси.
«Бокалы» были спешно наполнены, а так как тосты пока были не в чести, Прохор Требухин, как самый старший и высокородный среди нас, поднял свою кружку и, не дожидаясь остальных, осушил ее нашим шикарным народным способом, просто вылив пойло в горло. Наталья пила «по-женски», мелкими глотками, морщилась и подкатывала глаза. Теперь, когда я видел рядом отца и дочь, последняя мне нравилась все меньше. Слишком похожи были их правильные черты лица, но то, что у Натальи пока смягчал возраст: упрямство, гордыню, жесткость, – у папы присутствовало в полном ассортименте. Даже удовольствие от спиртного они, как мне стало казаться, получали одинаковое.
Пока в начале застолья никаких разговоров о моем участии в жизни и судьбе беглой девицы не возникало. Да и говорил большей частью один боярин и почти об одном и том же: о своем высоком происхождении, высоком сане и уважении, которое ему оказывал царь Федор Иоаннович, в царствование которого он возвысился до звания думского боярина.
Слушать все это было неинтересно, но поучительно. Наталья с гордостью поглядывала на отца, каждый раз отказывалась от хмельного, но потом с дочерней покорностью выцеживала по четверть кружки самогона. Меня на вчерашние дрожжи хмель не брал, да и пить я старался как можно меньше, разбавляя самогон сбитнем.
Наше застолье затягивалось и надоело мне до чертиков, так что я ждал только повода откланяться. Однако, как только я приподнимался со скамьи, Требухины начинали уговаривать посидеть еще хоть четверть часа, обещая, как только я попаду в их дом, оценить замечательное к себе отношение.
Наконец все, что стояло на столах, нашем и соседнем, где сидела боярская свита, было выпито, и Требухин первым встал из-за стола.
– Все, теперь все едем ко мне! – властно заявил он.
Несмотря на то, что выпил он очень много, по его лицу этого почти не было видно. Только чуть покраснели щеки, и глаза стали тяжелыми с оловянным оттенком.
Я еще не забыл нашу первую встречу и отправляться в их логово не хотел ни в коем случае. Здесь, на просторе, при моих навыках ведения рукопашного боя, я еще мог рассчитывать не то, что отбиться от его хмельной компании, но даже справится с ней. В имении, где у него могла оказаться целая армия холопов, шансов уберечься от хлебосольного хозяина было крайне мало.
– Спасибо, боярин, за приглашение, – сказал я, низко, «по-писаному», ему кланяясь, – но мне срочно нужно возвращаться в Москву к государю.
– Как это возвращаться! – неестественно громко воскликнул Требухин. – Мы никуда тебя не отпустим! Дочка, проси окольничего остаться, падай ему в ноги! Ты нас уважил, и мы тебя уважим, – продолжил он, в то время когда Наталья и правда стала опускаться на колени на замусоренный, заляпанный остатками пищи пол.
Конечно, дворня встать боярышне на колени не дала, ее подхватили под руки, но сцена была достаточно безобразная, и мне, чтобы не принимать в ней участие, пришлось согласиться отдать долг вежливости излишне хлебосольным хозяевам, Однако, как только я согласился ехать к Требухиным, про меня сразу же забыли, и экс-боярин Прохор Требухин принялся куражиться над трактирщиком.
То, что тому никто не собирается платить, было понятно и без разговоров, но ведь еще надо было дать плебею понять, какую ему оказали высокую честь, посетив его убогое заведение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37