Я бы рассказала, как чувствуешь себя, когда тебя захватит чей-то единственный взгляд; одно прикосновение – и ты ощущаешь себя королевой, которая может управлять всем миром одним движением мизинца, уголком глаза.
Я бы рассказала о том, что девушка никогда не должна расставаться с этими ощущениями – они снисходят на нее, окружают ее, словно мантия, и она должна всегда испытывать их, потому что они принадлежат ей по праву рождения. Ей не суждено стать деревом, коровой, флейтой – девушке суждено стать женщиной, чье тело расцветает и чья кровь поет, поет в своем собственном ритме о своих желаниях, запретных удовольствиях и восторгах.
Моя жизнь была длинной и благословенной – не то что у Молли. Когда умер мой отец, я стала старшим партнером в его фирме. Жила я хорошо, много работала. Лето проводила во Франции, а иногда и зиму тоже.
А в последнее время, хотя я никогда не была замужем, я стала встречаться с одним поэтом. Никогда не доверяла поэтам. Никогда не доверяла также адвокатам, бизнесменам и академикам.
Поэту семьдесят два года, у него шикарная грива, как у льва. Он ходит в поношенных, протертых на коленях вельветовых брюках и в твидовом пиджаке с замшевыми заплатками на локтях. Он курит трубку. Руки у него грубые, не похожие на руки поэта – не белые, с короткими пальцами, красными и упругими, как сосиски Без очков он совершенно ничего не видит и забывает, когда и где мы договорились встретиться.
Я прощаю его. Однажды в темноте театра я держала его руку в своей. Иногда он паркует машину где-нибудь в безлюдном, тенистом местечке, расстегивает мою блузку и сует руку внутрь. Тогда я поднимаю подол его рубашки и пробегаюсь пальцами по поясу брюк. Мягкие седые волоски на его коже щекочут мне руку. Я чувствую, как приподнимается и опускается его живот – как мой собственный.
Я не соглашаюсь на его предложения поселиться вместе в моем доме, потому что таким образом можно сэкономить на хозяйстве. Но думаю о том, что надо, пожалуй, как-нибудь оставить его на ночь. Может быть, я так и сделаю. Завтра.
Когда я захожу в дом, расставшись с ним, то часто вижу Молли на кухонной табуретке – она прихлебывает вишневую коку и ест огромный кусок яблочного пирога. Она поправляет мне блузку, выбившуюся из-под ремня на талии, убирает волосы со лба. И я знаю, что она все понимает.
Я улыбаюсь ей, а потом, смущенная, смотрю в сторону.
Она кладет вилку и ухмыляется.
– Пришло время, Бетси, – сообщает она, отбрасывает локоны за плечи и кладет ногу на ногу. – В этом нет ничего странного, когда двое людей любят друг друга, ты же понимаешь.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, понимая наконец то, что Молли знала всегда и чего она никогда не забывала, несмотря на свою судьбу.
Она улыбается мне, поднимает глаза к небу.
– Бетси, – говорит она, – ты точно пьяная.
– Я выпила только один стакан вина. Только один, за обедом, – и я заворачиваюсь в свое пальто, будто защищаясь.
– Ce n'est pas le vin , – возражает она. – Ты сходишь с ума по нему, ведь правда? Он заставляет твое сердце биться чаще.
– Он хороший человек. – Мне хочется признаться ей, но я не могу.
– Все в порядке, – успокаивает она, облизывая один за другим свои пальцы именно так, как я всегда любила. – Признайся. Разве тебя это не волнует самым чудесным образом?
– Да, – признаюсь я, кладя сумочку на стол и считая свой пульс, который чувствуется где-то на животе; моя верхняя губа покрывается мелкими капельками пота. – Да, волнует.
А потом я вспомню те давние ночи, когда мы шептались под одеялом, а мечты у нас были розовыми и светлыми, как сахарная вата. Я вспомню, как мы бежали – рука в руке – между рядами кукурузы, как ветер трепал наши косы; бежали мы до тех пор, пока, обессилев, не падали друг другу в объятия, почти бездыханные. Я вспомню это и еще многое другое. И в этот момент я обниму Молли, теплую, настоящую, обеими руками, вдыхая липкий запах яблока и вишни, и мы обе рассмеемся.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21