Сантехника, сайт для людей
Да-да, вот так. Прекрасно. Голливуд падет к твоим ногам!
По-моему, даже колеса моего велосипеда не касались земли, когда я возвращалась домой!
Но, конечно, сам понимаешь, дневник, эта чрезмерно деловая преподавательница искусства речи мисс Райт вызвала Дика и спросила, почему я пропустила урок. Что я за идиотка: почему не позвонила ей и не сказала, что заболела?
Домой от Уилла я вернулась страшно голодная. (Видишь, опять же: клубника – и та заразилась его очарованием. Хочется просить еще, и еще, и еще!) Я заглатывала кусок потрясающего яблочного пирога и думала о том, что Уилл, должно быть, на вкус такой же – одновременно сладкий и солоноватый. И тут-то Дик-Не-Смей-Без-Меня-Развлекаться ворвался в кухню. Где я была?
– Я была на Луне, – заявила я, закрывая глаза и улыбаясь на манер Моны Лизы. – Она и вправду сделана из зеленого сыра. Здорово, а? Жаль, что тебя там не было, папа.
– Молли, – сказал Дик, тряся меня за плечи, – положи вилку и прекрати так глупо ухмыляться. Я требую, чтобы ты ответила мне: где ты была?
– Глупо ухмыляться, – повторила я, кладя вилку и отламывая пирог пальцами. – Ну хорошо, может быть, я глупо ухмыляюсь. Вероятно, это от недостатка земного притяжения.
Бедный Дик. Непреклонный Дик. Терпеть не может, когда его дорогая Молли его обманывает.
– Мэри Алиса, немедленно прекрати корчить из себя дурочку. Получается вовсе не смешно.
Уймись, Дик, уймись.
– Почему бы тебе не позвонить Вив и не спросить у нее, где я была, – предложила я.
Конечно, он позвонил, этот негодяй. И конечно, Вив знала, где я была. Я слышала, как она отвечала ему, смеясь, словно это был самый идиотский вопрос на свете:
– О, доктор Ричард, – сказала она. (Он ее попросту презирает. Она произносит его имя на французский манер – доктор Ри-и-чард, но нарочно с американским акцентом). – Ген провела весь день со своим Лансом. Вы же знаете, как она переживает за пьесу.
Я чуть не упала! Дик такой кретин. Проглотив последний кусочек пирога, я причмокнула губами так громко, как только смогла, вышла из комнаты и уселась в свое любимое кресло. Можно было представить себе, что я по-прежнему сижу на коленях у Уилла. Обманывать и обманывать Дика – это так здорово!
Ему бы сделаться детективом: ответ Вив нисколько его не удовлетворил.
– Он такой подозрительный, – говорит о нем Вив. – Я удивляюсь, что он не проверяет твое нижнее белье, когда ты приходишь домой.
Но и она не знает, до какой степени он подозрительный. Я однажды поймала его, когда он рылся в корзине с бельем, приготовленной для прачечной.
O н повесил наконец трубку и тоже притащился в гостиную.
– Ну? – спросила я, не отрываясь от книги. Дневник, он впал в страшную ярость. Он заорал, начал ругаться и выбил табуретку, на которую я положила ноги.
– Прекрати, – сказала я.
Но oн схватил мою книжку и бросил ее в другой конец комнаты.
– Мэри Алиса Лиддел, ну-ка сядь как следует и немедленно расскажи мне, где ты была. История, которую состряпали ты и твоя проклятая подружка, не убедила меня ни на секунду.
– Мэри Алиса Лиддел, ну-ка сядь как следует и немедленно расскажи мне, где ты была, – передразнила я.
Он аж посерел от злости, потом побагровел, на висках надулись вены. Было на что посмотреть! Если бы я не взбунтовалась, то расхохоталась бы. Всегда безупречный Дик превратился в шута.
– Вдохни поглубже и сосчитай до десяти, – посоветовала я и сложила руки на коленях. – Ты ведь не хочешь получить инфаркт, Дик.
– Ты похожа на свою мать, – заявил он с пеной у рта. – Просто дешевая шлюха. Если вспомнить все, что я для тебя сделал, сколько потратил – а ты готова лечь под каждого Ромео, который только пальчиком до тебя дотронется.
Дневник, я попробовала сказать что-то, но он зажал мне рот рукой.
– Ни слова больше. С пьесой покончено. Ты больше не будешь меня обманывать и делать из меня дурака.
Вот так! Этого стерпеть я не могла.
– Делать из тебя дурака! – завизжала я. – Я была невинным ребенком, когда ты впервые полез ко мне – прямо под носом у моей бедной матери! В нашем собственном доме! А потом, когда она отослала меня, чтобы спасти от тебя, ты убил ее! Да-да, убил, и не говори мне, что ты этого не делал! Ты отравил ее, а меня похитил. А потом ты меня изнасиловал, ты изнасиловал меня, сделал мне больно, у меня кровь текла! Я ненавижу тебя, ты негодяй, сукин сын! Ты погубил мою жизнь, и я ненавижу тебя за это!
– Молли, не говори со мной так. Я тебя предупреждаю, – он схватил меня за руку и рывком поднял с кресла.
– Убирайся к черту. Убирайся в ад, чтоб ты сгнил там! Ты мне ничего не можешь сделать.
Он заломил мне руку за спину – о дневник, я думала, что он ее сломает, было так больно! – потащил меня в мою комнату и потребовал – потребовал! – чтобы я показала ему то, что прячу от него. Письма, деньги… о, дневник, подумать только, он мог найти ТЕБЯ! Он вел себя как сумасшедший.
И он мог бы найти тебя – одной рукой oн держал меня, а другой сорвал покрывало с моей кровати, скинул матрас на пол, начал вытаскивать все ящики моего письменного стола – словом, искал по всей комнате. Он был так близко, так близко… А потом кто-то постучал в парадную дверь.
Дик тут же кинулся вниз, как провинившаяся горилла, тяжело дыша и вытирая лоб платком. Это был мальчишка, пришедший получить но счету.
Дневник, я почти не соображала, что делаю. Я просто помчалась вниз по ступенькам и выбежала за дверь, вскочила на велосипед и помчалась так быстро, как только могла, сама не зная куда, только б уехать. Уехать от этого ужасного, мерзкого, поганого человека. В конце концов я примчалась к Вив и позвонила Уиллу – моему Белому Рыцарю.
Рыцарство не умерло. УИЛЛ СОГЛАСИЛСЯ ПОМОЧЬ МНЕ УДРАТЬ! Мы обо всем договорились по телефону. Когда я вернулась домой, Дик ходил туда-сюда по дому, чуть не плача.
– Успокойся, Дик, – сказала я. – Я покончила с этой дурацкой пьесой. Увези меня отсюда, я больше не могу здесь оставаться. – Никогда еще я не играла так хорошо. – Все пошло так скверно! Пожалуйста, Дик, пожалуйста, увези меня.
Он согласился. Все, все что угодно для обожаемой, обожаемой Молли. Когда он перестал наконец изливать мне свою вечную любовь и умолять простить его, я даже позволила ему отнести меня наверх и трахнуть. Вечер отца с дочерью, горько-сладкий. Я чувствовала почти умиление.
Суббота, 21 мая 1949 года
Я заставила Дика пообещать, что на этот раз он позволит мне спланировать нашу поездку. Мне хочется половить бабочек, сказала я ему. Мне хочется уехать па запад. Он был готов на все и кивал, как марионетка. (Дорогой Дик всегда к моим услугам, по первом зову!)
Я почти не спала: слишком разволновалась. Всего через два дня мы отправимся на запад, в погоню за бабочками. Сначала мы поедем в Большой каньон, потом в Иту, где, как только доктор Ричард и его падчерица приедут в отель, прекрасная бабочка расправит крылышки и улетит.
В День независимости. Символика, конечно, несколько тяжеловесная, как и романы Дика.
План такой: я проведу одну последнюю ночь с Диком в гостинице «Альта Лодж». Последний взгляд, последнее объятие! А потом, как только займется новый день, я убегу – Уилл будет ждать меня у двери!
О, Уилл, я сделаю то, что нужно, я чувствую, что мы должны убежать вместе.
Доктор Набоков, как мне вас отблагодарить?
Дик, немного поворчав и повздыхав, разрешил мне провести сегодня вечер у Вив.
– Слушай, Дик, – сказала я ему, – ты меня получишь в полное свое распоряжение, и очень скоро. Ты должен по крайней мере разрешить мне попрощаться с моей лучшей подругой. (И почему мне все время приходится прощаться: сначала с Бетси. Потом с Крисси. Теперь вот – с Вив?)
– Просто ужасно, – сказала Вив Дику, когда приехала за мной, – что ваша работа заставляет вас увозить Молли прямо с ее великого дебюта. – Дик решил, что мы должны всем говорить, будто уезжаем собирать материал для его новой книги. – Мы все ужасно расстроены, особенно автор. Он на ней прямо помешался. Ну, удачи, доктор Ричард, – Вив пожала ему руку. – Молли просто умница, никто и никогда не сможет ее нам заменить.
Это была печальная, но головокружительная ночь. Мы стащили бутылку шампанского у родителей Вив и провозгласили тост за будущее.
– За славу! – сказала Вив, поднимая свой бокал. Она собирается удрать в Лондон и заняться изучением Шекспира.
– И за удачу, – добавила я. Я намерена стать ужасно богатой и знаменитой. Может быть, мне даже удастся убедить «Уорнер Бразерс» сделать фильм по «Охоте в очарованном лесу». Я приглашу Дика па премьеру – какая сладкая месть!
И подумать только – я буду совершенно, совершенно свободна от него!
Я тоже покидала свой дом, но у меня не было такого сильного ощущения обретенной свободы. Бобби уехал в Вест-Пойнт, Нелли – в Университет штата Айова.
В последний мой вечер дома мама пришла в мою комнату, где я упаковывала одежду и книги. Она взяла из ящика шкафа свитер и принялась складывать его, как делала это всегда, – рукав к рукаву, потом оба рукава вдоль, потом пригнуть к ним воротничок.
– Мама, – сказала я. – Я могу все сделать сама. Оставь, ведь посередине замнется складка.
– Я знаю, тебе не по себе, – отвечала она, гладя меня по плечу. – Я помню, как я в первый раз уезжала в колледж. Мне казалось, что все изменилось раз и навсегда, и я, конечно, оказалась права – но только не так, как представляла себе это. С тобой все будет в порядке, Бетси.
Я взяла сложенный ею свитер и сложила его по-своему – втрое, как делают продавцы в магазинах.
– Не пытайся помочь мне, – сказала я. – Ты не понимаешь.
– Все в порядке, – отвечала мама. Она пошла к выходу, но потом остановилась, задержав руку на притолоке двери. – Дай мне знать, если тебе понадобится помощь.
– Мне не нужна ничья помощь, – я повысила голос, и он звучал, пожалуй, слишком жестко и громко. – И перестань, пожалуйста, говорить мне, что все будет в порядке. Ты ведь не можешь знать этого – никто не может.
Она тихо закрыла дверь; я слышала, как она вошла в гостиную и что-то вполголоса сказала отцу.
Я распаковала дорожную сумку и начала все сначала, пользуясь на этот раз памяткой, извлеченной из коробки в шкафу – там было написано, какие и как укладывать вещи.
У меня на полке лежала фиолетовая коробочка Молли с журналами и другими ее сокровищами. Я вытащила ее, прижала к груди; внутри меня словно поднимался вызов; коробку я положила в свою сумку.
В ее записной книжке, которой она пользовалась той весной в Уоллсли, были наброски для «Рыцаря летнего сна», инструкции по технике дыхания и короткие заметки – упражнения для будущих актеров: «Представьте себе, что вы открываете дверь и видите вашего обожаемого, давно потерянного брата, которого вы считали погибшим на войне, мальчика, который наступал вам на ноги во время уроков танца, а также вашу лучшую подругу и ее нового щенка»; «Представьте себе, что вы едите банан, ребрышки, куриный суп с лапшой «.
Несколько снимков Молли и Вив. Они одеты в сильно обтягивающие свитера, юбки выше колен и сандалии. Шею Молли щегольски обвивает шарф. Девочки стоят, держась за руки, с накрашенными губами, тщательно причесанные. На другой фотографии Молли слегка склонила голову к плечу Вив, прижала одну руку к бедру – обе стоят перед дверью в школьную аудиторию. На третьем фото обе в закатанных джинсах и белых рубашках, которые страшно им велики; на них мягкие кожаные мокасины. На четвертом – Молли приподнимает юбочку и взмахивает ногой, словно танцует канкан, посылая камере воздушный поцелуй и высовывая язык.
Есть и фото, где Молли снята одна, в бархатном пальтишке с широкими плечами и воротником. Она стоит на лужайке, держа одну руку в кармане, а другую, чуть приподняв, протягивает вперед. Ладонь раскрыта, словно просит чего-то: она смотрит куда-то вверх. Кажется, что она совершенно забыла о фотографе или понятия не имела, что ее снимают.
Может быть, она увидела бабочку, какой никто прежде не встречал.
Среда, 1 июня 1949 года
Дражайший мой дневник, день выдался просто кошмарный! Дик смертельно мне надоел. Весь день жалуется то на официанток, которые всюду суют свой нос то на «придурка с бензоколонки», который задает слишком много вопросов и пристает к его дорогой Молли.
– Никакого уважения к личности, никакой предупредительности, – бормотал он. И ото человек, который рылся в моих записных книжках каждую ночь, чтобы убедиться, что я не припрятала теш деньги и не куплю себе лишнюю пилочку для ногтей. (Конечно, почти все свои деньги я отдавала Уиллу, чтобы Дик их не нашел, грязная скотина. А тебя я прятала в чемодане.)
Мы уже в Иллинойсе – о, дневник, мне так хочется опять увидеть Бетси, но Дик и слышать об этом не желает, а кроме того, она, может быть, меня теперь презирает – как малолетнюю преступницу. Так что спустимся примерно на тридцать миль к югу. Когда Дик сегодня днем остановился у бензоколонки, механик, державший в руках бутылку кока-колы, мрачный такой, уставился на меня через стекло, пока запивал бензин. Я поставила ноги на приборную доску и делала себе педикюр.
– Ну и дочка у вас, – сказал oн Дику. – Держу пари, мальчишек с ума сводит. Небось, нелегко вам держать ее при себе, а?
Я притворилась, что не слышу, а Дик ничего не ответил. Он уставился на меня и попросил этого нахала помыть стекла.
Вернувшись в машину, oн сказал мне:
– Ты, наверное, думаешь, что это смешно – соблазнять каждого похотливого мальчишку своими чарами.
– Пошел к свиньям, Дик! – заявила я, высовывая ноги в окно. Потом втянула одну обратно и заново покрасила ноготь на большом пальце. – Ты говоришь, как испорченный приемник.
Но Дик не обращал внимания на слова своей Молли. Он резко завел двигатель и с ревом помчался по шоссе. Бедный Дик, нервишки у него никуда. Когда мы, наконец, зарегистрировались в мотеле – опять потрепанный матрас, холодный душ, тонкие, как бумага, стены – Дик буквально свалился на кровать и сразу же отрубился.
Воскресенье, 12 июня 1949 года
Дневник!
Всю неделю Дик тиранил меня, как обычно. Мне удалось позвонить Уиллу в прошлый четверг, пока Дик ходил покупать мне журналы и жвачку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
По-моему, даже колеса моего велосипеда не касались земли, когда я возвращалась домой!
Но, конечно, сам понимаешь, дневник, эта чрезмерно деловая преподавательница искусства речи мисс Райт вызвала Дика и спросила, почему я пропустила урок. Что я за идиотка: почему не позвонила ей и не сказала, что заболела?
Домой от Уилла я вернулась страшно голодная. (Видишь, опять же: клубника – и та заразилась его очарованием. Хочется просить еще, и еще, и еще!) Я заглатывала кусок потрясающего яблочного пирога и думала о том, что Уилл, должно быть, на вкус такой же – одновременно сладкий и солоноватый. И тут-то Дик-Не-Смей-Без-Меня-Развлекаться ворвался в кухню. Где я была?
– Я была на Луне, – заявила я, закрывая глаза и улыбаясь на манер Моны Лизы. – Она и вправду сделана из зеленого сыра. Здорово, а? Жаль, что тебя там не было, папа.
– Молли, – сказал Дик, тряся меня за плечи, – положи вилку и прекрати так глупо ухмыляться. Я требую, чтобы ты ответила мне: где ты была?
– Глупо ухмыляться, – повторила я, кладя вилку и отламывая пирог пальцами. – Ну хорошо, может быть, я глупо ухмыляюсь. Вероятно, это от недостатка земного притяжения.
Бедный Дик. Непреклонный Дик. Терпеть не может, когда его дорогая Молли его обманывает.
– Мэри Алиса, немедленно прекрати корчить из себя дурочку. Получается вовсе не смешно.
Уймись, Дик, уймись.
– Почему бы тебе не позвонить Вив и не спросить у нее, где я была, – предложила я.
Конечно, он позвонил, этот негодяй. И конечно, Вив знала, где я была. Я слышала, как она отвечала ему, смеясь, словно это был самый идиотский вопрос на свете:
– О, доктор Ричард, – сказала она. (Он ее попросту презирает. Она произносит его имя на французский манер – доктор Ри-и-чард, но нарочно с американским акцентом). – Ген провела весь день со своим Лансом. Вы же знаете, как она переживает за пьесу.
Я чуть не упала! Дик такой кретин. Проглотив последний кусочек пирога, я причмокнула губами так громко, как только смогла, вышла из комнаты и уселась в свое любимое кресло. Можно было представить себе, что я по-прежнему сижу на коленях у Уилла. Обманывать и обманывать Дика – это так здорово!
Ему бы сделаться детективом: ответ Вив нисколько его не удовлетворил.
– Он такой подозрительный, – говорит о нем Вив. – Я удивляюсь, что он не проверяет твое нижнее белье, когда ты приходишь домой.
Но и она не знает, до какой степени он подозрительный. Я однажды поймала его, когда он рылся в корзине с бельем, приготовленной для прачечной.
O н повесил наконец трубку и тоже притащился в гостиную.
– Ну? – спросила я, не отрываясь от книги. Дневник, он впал в страшную ярость. Он заорал, начал ругаться и выбил табуретку, на которую я положила ноги.
– Прекрати, – сказала я.
Но oн схватил мою книжку и бросил ее в другой конец комнаты.
– Мэри Алиса Лиддел, ну-ка сядь как следует и немедленно расскажи мне, где ты была. История, которую состряпали ты и твоя проклятая подружка, не убедила меня ни на секунду.
– Мэри Алиса Лиддел, ну-ка сядь как следует и немедленно расскажи мне, где ты была, – передразнила я.
Он аж посерел от злости, потом побагровел, на висках надулись вены. Было на что посмотреть! Если бы я не взбунтовалась, то расхохоталась бы. Всегда безупречный Дик превратился в шута.
– Вдохни поглубже и сосчитай до десяти, – посоветовала я и сложила руки на коленях. – Ты ведь не хочешь получить инфаркт, Дик.
– Ты похожа на свою мать, – заявил он с пеной у рта. – Просто дешевая шлюха. Если вспомнить все, что я для тебя сделал, сколько потратил – а ты готова лечь под каждого Ромео, который только пальчиком до тебя дотронется.
Дневник, я попробовала сказать что-то, но он зажал мне рот рукой.
– Ни слова больше. С пьесой покончено. Ты больше не будешь меня обманывать и делать из меня дурака.
Вот так! Этого стерпеть я не могла.
– Делать из тебя дурака! – завизжала я. – Я была невинным ребенком, когда ты впервые полез ко мне – прямо под носом у моей бедной матери! В нашем собственном доме! А потом, когда она отослала меня, чтобы спасти от тебя, ты убил ее! Да-да, убил, и не говори мне, что ты этого не делал! Ты отравил ее, а меня похитил. А потом ты меня изнасиловал, ты изнасиловал меня, сделал мне больно, у меня кровь текла! Я ненавижу тебя, ты негодяй, сукин сын! Ты погубил мою жизнь, и я ненавижу тебя за это!
– Молли, не говори со мной так. Я тебя предупреждаю, – он схватил меня за руку и рывком поднял с кресла.
– Убирайся к черту. Убирайся в ад, чтоб ты сгнил там! Ты мне ничего не можешь сделать.
Он заломил мне руку за спину – о дневник, я думала, что он ее сломает, было так больно! – потащил меня в мою комнату и потребовал – потребовал! – чтобы я показала ему то, что прячу от него. Письма, деньги… о, дневник, подумать только, он мог найти ТЕБЯ! Он вел себя как сумасшедший.
И он мог бы найти тебя – одной рукой oн держал меня, а другой сорвал покрывало с моей кровати, скинул матрас на пол, начал вытаскивать все ящики моего письменного стола – словом, искал по всей комнате. Он был так близко, так близко… А потом кто-то постучал в парадную дверь.
Дик тут же кинулся вниз, как провинившаяся горилла, тяжело дыша и вытирая лоб платком. Это был мальчишка, пришедший получить но счету.
Дневник, я почти не соображала, что делаю. Я просто помчалась вниз по ступенькам и выбежала за дверь, вскочила на велосипед и помчалась так быстро, как только могла, сама не зная куда, только б уехать. Уехать от этого ужасного, мерзкого, поганого человека. В конце концов я примчалась к Вив и позвонила Уиллу – моему Белому Рыцарю.
Рыцарство не умерло. УИЛЛ СОГЛАСИЛСЯ ПОМОЧЬ МНЕ УДРАТЬ! Мы обо всем договорились по телефону. Когда я вернулась домой, Дик ходил туда-сюда по дому, чуть не плача.
– Успокойся, Дик, – сказала я. – Я покончила с этой дурацкой пьесой. Увези меня отсюда, я больше не могу здесь оставаться. – Никогда еще я не играла так хорошо. – Все пошло так скверно! Пожалуйста, Дик, пожалуйста, увези меня.
Он согласился. Все, все что угодно для обожаемой, обожаемой Молли. Когда он перестал наконец изливать мне свою вечную любовь и умолять простить его, я даже позволила ему отнести меня наверх и трахнуть. Вечер отца с дочерью, горько-сладкий. Я чувствовала почти умиление.
Суббота, 21 мая 1949 года
Я заставила Дика пообещать, что на этот раз он позволит мне спланировать нашу поездку. Мне хочется половить бабочек, сказала я ему. Мне хочется уехать па запад. Он был готов на все и кивал, как марионетка. (Дорогой Дик всегда к моим услугам, по первом зову!)
Я почти не спала: слишком разволновалась. Всего через два дня мы отправимся на запад, в погоню за бабочками. Сначала мы поедем в Большой каньон, потом в Иту, где, как только доктор Ричард и его падчерица приедут в отель, прекрасная бабочка расправит крылышки и улетит.
В День независимости. Символика, конечно, несколько тяжеловесная, как и романы Дика.
План такой: я проведу одну последнюю ночь с Диком в гостинице «Альта Лодж». Последний взгляд, последнее объятие! А потом, как только займется новый день, я убегу – Уилл будет ждать меня у двери!
О, Уилл, я сделаю то, что нужно, я чувствую, что мы должны убежать вместе.
Доктор Набоков, как мне вас отблагодарить?
Дик, немного поворчав и повздыхав, разрешил мне провести сегодня вечер у Вив.
– Слушай, Дик, – сказала я ему, – ты меня получишь в полное свое распоряжение, и очень скоро. Ты должен по крайней мере разрешить мне попрощаться с моей лучшей подругой. (И почему мне все время приходится прощаться: сначала с Бетси. Потом с Крисси. Теперь вот – с Вив?)
– Просто ужасно, – сказала Вив Дику, когда приехала за мной, – что ваша работа заставляет вас увозить Молли прямо с ее великого дебюта. – Дик решил, что мы должны всем говорить, будто уезжаем собирать материал для его новой книги. – Мы все ужасно расстроены, особенно автор. Он на ней прямо помешался. Ну, удачи, доктор Ричард, – Вив пожала ему руку. – Молли просто умница, никто и никогда не сможет ее нам заменить.
Это была печальная, но головокружительная ночь. Мы стащили бутылку шампанского у родителей Вив и провозгласили тост за будущее.
– За славу! – сказала Вив, поднимая свой бокал. Она собирается удрать в Лондон и заняться изучением Шекспира.
– И за удачу, – добавила я. Я намерена стать ужасно богатой и знаменитой. Может быть, мне даже удастся убедить «Уорнер Бразерс» сделать фильм по «Охоте в очарованном лесу». Я приглашу Дика па премьеру – какая сладкая месть!
И подумать только – я буду совершенно, совершенно свободна от него!
Я тоже покидала свой дом, но у меня не было такого сильного ощущения обретенной свободы. Бобби уехал в Вест-Пойнт, Нелли – в Университет штата Айова.
В последний мой вечер дома мама пришла в мою комнату, где я упаковывала одежду и книги. Она взяла из ящика шкафа свитер и принялась складывать его, как делала это всегда, – рукав к рукаву, потом оба рукава вдоль, потом пригнуть к ним воротничок.
– Мама, – сказала я. – Я могу все сделать сама. Оставь, ведь посередине замнется складка.
– Я знаю, тебе не по себе, – отвечала она, гладя меня по плечу. – Я помню, как я в первый раз уезжала в колледж. Мне казалось, что все изменилось раз и навсегда, и я, конечно, оказалась права – но только не так, как представляла себе это. С тобой все будет в порядке, Бетси.
Я взяла сложенный ею свитер и сложила его по-своему – втрое, как делают продавцы в магазинах.
– Не пытайся помочь мне, – сказала я. – Ты не понимаешь.
– Все в порядке, – отвечала мама. Она пошла к выходу, но потом остановилась, задержав руку на притолоке двери. – Дай мне знать, если тебе понадобится помощь.
– Мне не нужна ничья помощь, – я повысила голос, и он звучал, пожалуй, слишком жестко и громко. – И перестань, пожалуйста, говорить мне, что все будет в порядке. Ты ведь не можешь знать этого – никто не может.
Она тихо закрыла дверь; я слышала, как она вошла в гостиную и что-то вполголоса сказала отцу.
Я распаковала дорожную сумку и начала все сначала, пользуясь на этот раз памяткой, извлеченной из коробки в шкафу – там было написано, какие и как укладывать вещи.
У меня на полке лежала фиолетовая коробочка Молли с журналами и другими ее сокровищами. Я вытащила ее, прижала к груди; внутри меня словно поднимался вызов; коробку я положила в свою сумку.
В ее записной книжке, которой она пользовалась той весной в Уоллсли, были наброски для «Рыцаря летнего сна», инструкции по технике дыхания и короткие заметки – упражнения для будущих актеров: «Представьте себе, что вы открываете дверь и видите вашего обожаемого, давно потерянного брата, которого вы считали погибшим на войне, мальчика, который наступал вам на ноги во время уроков танца, а также вашу лучшую подругу и ее нового щенка»; «Представьте себе, что вы едите банан, ребрышки, куриный суп с лапшой «.
Несколько снимков Молли и Вив. Они одеты в сильно обтягивающие свитера, юбки выше колен и сандалии. Шею Молли щегольски обвивает шарф. Девочки стоят, держась за руки, с накрашенными губами, тщательно причесанные. На другой фотографии Молли слегка склонила голову к плечу Вив, прижала одну руку к бедру – обе стоят перед дверью в школьную аудиторию. На третьем фото обе в закатанных джинсах и белых рубашках, которые страшно им велики; на них мягкие кожаные мокасины. На четвертом – Молли приподнимает юбочку и взмахивает ногой, словно танцует канкан, посылая камере воздушный поцелуй и высовывая язык.
Есть и фото, где Молли снята одна, в бархатном пальтишке с широкими плечами и воротником. Она стоит на лужайке, держа одну руку в кармане, а другую, чуть приподняв, протягивает вперед. Ладонь раскрыта, словно просит чего-то: она смотрит куда-то вверх. Кажется, что она совершенно забыла о фотографе или понятия не имела, что ее снимают.
Может быть, она увидела бабочку, какой никто прежде не встречал.
Среда, 1 июня 1949 года
Дражайший мой дневник, день выдался просто кошмарный! Дик смертельно мне надоел. Весь день жалуется то на официанток, которые всюду суют свой нос то на «придурка с бензоколонки», который задает слишком много вопросов и пристает к его дорогой Молли.
– Никакого уважения к личности, никакой предупредительности, – бормотал он. И ото человек, который рылся в моих записных книжках каждую ночь, чтобы убедиться, что я не припрятала теш деньги и не куплю себе лишнюю пилочку для ногтей. (Конечно, почти все свои деньги я отдавала Уиллу, чтобы Дик их не нашел, грязная скотина. А тебя я прятала в чемодане.)
Мы уже в Иллинойсе – о, дневник, мне так хочется опять увидеть Бетси, но Дик и слышать об этом не желает, а кроме того, она, может быть, меня теперь презирает – как малолетнюю преступницу. Так что спустимся примерно на тридцать миль к югу. Когда Дик сегодня днем остановился у бензоколонки, механик, державший в руках бутылку кока-колы, мрачный такой, уставился на меня через стекло, пока запивал бензин. Я поставила ноги на приборную доску и делала себе педикюр.
– Ну и дочка у вас, – сказал oн Дику. – Держу пари, мальчишек с ума сводит. Небось, нелегко вам держать ее при себе, а?
Я притворилась, что не слышу, а Дик ничего не ответил. Он уставился на меня и попросил этого нахала помыть стекла.
Вернувшись в машину, oн сказал мне:
– Ты, наверное, думаешь, что это смешно – соблазнять каждого похотливого мальчишку своими чарами.
– Пошел к свиньям, Дик! – заявила я, высовывая ноги в окно. Потом втянула одну обратно и заново покрасила ноготь на большом пальце. – Ты говоришь, как испорченный приемник.
Но Дик не обращал внимания на слова своей Молли. Он резко завел двигатель и с ревом помчался по шоссе. Бедный Дик, нервишки у него никуда. Когда мы, наконец, зарегистрировались в мотеле – опять потрепанный матрас, холодный душ, тонкие, как бумага, стены – Дик буквально свалился на кровать и сразу же отрубился.
Воскресенье, 12 июня 1949 года
Дневник!
Всю неделю Дик тиранил меня, как обычно. Мне удалось позвонить Уиллу в прошлый четверг, пока Дик ходил покупать мне журналы и жвачку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21