Трудно не попасть с такого расстояния.
Стрела прошила бродяге грудь. Он покрылся рубиновым свечением, отлетел на десяток метров и повалился на спину. Но в ту же секунду раздалось выворачивающее наизнанку шипение, и Зверь вскочил. Правда, вскочил уже не в образе мальчишки. Мальчишки больше не было. На том месте, где только что находился ребенок, появился слепой старик в рваном рубище. И этот бродяга тоже выглядел неприглядно: всклоченные грязные волосы, впалые щеки, растрепанная борода и покрытые коростой руки-клешни.
То ли само это превращение сыграло свою роль, то ли несоответствие дряхлости старика с резкостью его движений, но Влад поверил, что перед ним почуявший свежатину зверюга. А поверив, увидел его таким, каков он есть на самом деле. Увидел «другим» взглядом. О чем и сообщил Тыяхше со смесью Радости и азарта:
– Я вижу его!
– Ну так стреляй, – попросила Тыяхша.
И Влад вновь вскинул арбалет.
К ним приближался истекающий сероватым свечением энергетический кокон. Мутная прозрачность этого непостижимого образования позволяла разглядеть, как внутри шевелятся, скручиваются и переплетаются между собой разноцветные спирали – молочная, бежевая, рубиновая и лиловая. Они возились в коконе, как черви в тухлом яйце. Потом вдруг кокон пропал, и Влад вновь увидел старика. А через миг – вновь кокон. И опять старика.
Кокон.
Старик.
Кокон.
Такая вот пошла перед глазами солдата чехарда.
Наконец Влад решился. Когда в очередной раз Зверь обернулся стариком, откинул сомнения и надавил на рукоятку спуска.
Немудреный механизм сработал четко: отпущенная тетива радостно взвизгнула, стегнула болт, тот шаркнул по желобу паза, вырвался на волю, просвистел и воткнулся старикану точно в лоб.
А кокону – в верхнюю часть.
И вновь перед глазами Влада замельтешили разные пласты одной реальности.
Старик всплеснул худыми руками с тяжелыми бугристыми ладонями и повалился наземь.
Кокон лопнул.
Старик пропал – там, где он только что лежал, теперь валялась пробитая стрелой дворняга.
Разодранный кокон чах на глазах, скукоживался, рассыпался и опадал безобразными струпьями.
Собака исчезла, как до нее исчезли слепец и мальчик-поводырь. Появилась дохлая змея. Но лишь на несколько секунд. Вскоре и она как сквозь землю провалилась. Только стрела никуда не пропала – сделав свое дело, покойно лежала в пыли. Блестела золотым наконечником. Была настоящей.
Спирали, оставшиеся без оболочки, замедлили свое верчение, затем вовсе замерли, потускнели и растворились без остатка. Все, кроме одной – лиловой. Эта, похоже, не думала увядать: энергично раскручиваясь и играя яркими бликами, сжалась, как тугая пружина, а потом резко распрямилась и стала вытягиваться – спешно рванула от наконечника стрелы к небу. И походила на трассер баллистической ракеты, у которой сбилась программа, отвечающая за тангаж и вращение.
– Пробуй! – крикнула Тыяхша.
Влад показал кивком, что понял, вытянул руку с браслетом в сторону Зверя, потом, вспомнив, что это совсем не обязательно, опустил руку, закрыл глаза и выдал мысленно: «Получи, гнида, за пацаненка!»
В ту же секунду мелькнула молния и запахло озоном. Всполох оказался настолько ярким, что солдат почувствовал его и с закрытыми глазами. А открыв, увидел, как запушенный им разряд перерубил спираль надвое. Словно меч-трость анаконду-людоеда, что водится в гнилых болотах Луао-Плишки.
Части разрубленной спирали подергались в агонии, вспыхнули прощальными огнями и распались на куски. Куски пошли взрываться, и вниз посыпались темно-фиолетовые искры. Искры гасли, не долетая до земли. Но их не было жалко.
– С почином, – поздравила Тыяхша, когда все кончилось.
– Спасибо, – устало поблагодарил Влад. – Будем считать, что боевое слаживание прошло успешно.
– Да, будем. Записывай его на себя.
Влад помолчал, потом спросил:
– Где вы обычно оставляете насечки?
– Какие насечки? – не поняла Тыяхша.
Влад не стал ничего объяснять, выхватил тесак, рубанул по прикладу арбалета и сказал:
– Первый.


2

После встречи со Зверем они еще с полчаса скакали по тропе, в пыли которой глох топот копыт. Ни конного, ни пешего, ни живого, ни мертвого больше не встретили.
Ну а затем, обогнув пологий склон очередного холма, попали, наконец, в пределы долины, на том берегу которой угадывались сквозь пелену раскаленного воздуха очертания жилых построек.
Сама долина, поросшая жухлой травой, не пустовала – посреди нее, левее от тропы, в загоне, сплетенном из длинных гибких прутьев, паслось стадо скучных коров. Небольшое. Голов пятьдесят. Тощие скоты бродили меж каменистых груд, отмахивались грязными хвостами от назойливых слепней и, не имея выбора, покорно щипали грубую неаппетитную поросль. При этом их жующие морды выражали тупую покорность судьбе. То есть ничего не выражали.
В левом дальнем углу загона на ржавой бочке из-под солярки концерна «ЭкоОйл» страдал от безделья дюжий пастух. Надвинув шляпу на глаза, болтал ногами в разбитых сапогах, дымил невероятного размера сигарой и, казалось, ничего вокруг не замечал. Когда путники подъехали к калитке, парень и тогда никак не отреагировал. Впрочем, как и его коровы.
Нарочитая пастораль картинки Владу не понравилась. Нутром почуял – что-то здесь не так. Ощущалась во всей этой благости какая-то скрытая угроза. Поэтому осторожно вытащил пистолет и сдвинул язык предохранителя. Как ни старался сделать это тихо и неприметно, Тыяхша засекла и осуждающе покачала головой.
– Думаешь, этот аркадский пастушок не Зверь? – спросил солдат.
– Ты разве что-нибудь чувствуешь? – вопросом на вопрос ответила девушка.
– Честно?
– Честно.
– Не-а, не чувствую, – признался Влад. Затем тревожно огляделся по сторонам и добавил: – Но ощущаю. Что-то, подруга, здесь не так. Поверь бывалому солдату.
Тыяхша посмотрела на него с интересом:
– А в чем проблема?
– Ты пела, окрестности Айверройока врагом кишат.
– Конечно. Кишат.
– А почему пастух вальяжен, как бегемот в солярии? Страх потерял? Или Охотник?
– Нет, не Охотник. Пастух. Обыкновенный пастух. Я его с детства знаю. Зовут Джэхзо. Он сын тетушки Алахмо, вдовы дядюшки Росхата.
– Не Охотник, значит. А чего тогда один в поле? Смелый?
– Смелый. Но не один.
Тыяхша вставила пальцы в рот и лихо свистнула. Свистнула протяжно, с переливами. По-мальчишески.
Чертовка!
Эхо условного сигнала еще не затихло, а по периметру загона уже стояло с десяток орлов с арбалетами наперевес. Повыскакивали парни из заячьих нор и застыли на отведенных огневых позициях. И даже пастух Джэхзо теперь не сидел, а стоял на бочке и как все остальные шарил арбалетом в поисках цели. Откуда оружие вытащил – не понять.
Влад прикинул расклад: двенадцать против одного. Были бы «гаринчи», только троих успел бы завалить. Ну, может быть, четверых. Четвертого – уже будучи раненым. Причем тяжело. А потом все – стал бы подушечкой для иголок. Восхищенно покачав головой, спросил:
– Так это стадо – приманка?
– Приманка, – подтвердила его догадку Тыяхша. Потом привстала в стременах и помахала рукой. Поприветствовала всех принявших участие в демонстрации боевой выучки.
Парни ответили девушке без затей – вытерли пальцы о полы шляп. Только двое что-то крикнули. А один, видимо, старший, дав личному составу отбой тревоги, стал приближаться.
– И все эти парни, значит, Охотники? – спросил Влад.
– Один. Вот он, Ждолохо. – Тыяхша кивнула в сторону подходившего к ним человека. – Остальные – стрелки.
– На одного Охотника такая толпа стрелков? – удивился Влад.
– Зверей много, Охотников мало – как тут без стрелков обойтись? Сам подумай. Хорошо когда зверь на ловца бежит, а когда на ловца бежит стая? Пока перезаряжать будешь, тебя…
Тыяхша не договорила, Охотник по имени Ждолохо уже подошел. Интересно выглядел дядя. Весь такой из себя важный, а лицо простецкое. Лицо ладно, в ухе огромная золотая серьга – вот это дело. Не серьга – баскетбольное кольцо. Вещица с претензией. И все же крестьянин дядя, а не вольный стрелок – руки уж больно огромные. В таких руках плуг держать, а не арбалет.
Сняв шляпу, Ждолохо показал загорелую лысину и что-то сказал. Землянин, разумеется, ничего не понял. Впрочем, Ждолохо обращался не к нему, а к Тыяхше. С ней и перекинулся несколькими фразами на муллватском. Влад уловил только два знакомых слова. Одно из них – «пыхм». Теперь был в курсе, что это означает «конь». Другое – «шонкуц». Это «небо» в переводе с аррагейского (и, как очевидно, с родственного ему муллватского).
Получив от девушки какие-то объяснения, Охотник удивленно покачал головой и с интересом посмотрел на землянина. Влад в этот миг почувствовал себя запертым в клетке утконосом, которого рассматривает посетитель зоопарка. И от внезапного смущения вдруг пожелал Охотнику на аррагейском:
– Горизонта тебе!
Ничего лысый в ответ не сказал, лишь шумно высморкался. А затем вытер пальцы о штаны, закинул арбалет на плечо и, не попрощавшись, похромал в свою нору. И все качал по дороге головой. Никак поверить не мог, что новый Охотник из чужаков.
– У вас все такие? – спросил Влад у Тыяхши.
– Какие «такие»? – уточнила та.
– Такие вот вежливые.
– Ты бы еще на всеобщем языке с ним заговорил.
– А что, он не понимает аррагейского?
– Отчего же, понимает. Просто…
– Брезгует?
– …считает, что на земле муллватов нужно говорить на муллватском. Всем. Даже Носителям Базо…
– Подруга, я тебя умоляю, давай не будем! – остановил Влад Тыяхшу.
– Ладно, давай не будем, – согласилась девушка. – Тогда сам не подначивай.
– А чего я такого сказал?
Тыяхша тронула коня и пробурчала:
– «Вежливые, не вежливые». Какие есть. Разные. Не все из нас ваш Открытый заканчивали.
Влад, подзадорив шлепком Пыхма, нагнал ее и попытался объясниться:
– Не ворчи, подруга. Просто я-то думал, что Охотники – особая каста. Элита. Отборные люди.
– Отборные и есть. Только не в том смысле, какой ты в это слово вкладываешь.
– А в каком тогда?
– В том, что не Охотники браслеты себе выбирают, а браслеты Охотников. Понимаешь? Не мы браслеты, а браслеты нас. И они не смотрят на ум, пол, образование, благородность рода и размер кошелька.
– А на что они смотрят?
– Не знаю. И никто не знает. Знали бы, не ходила бы у нас треть города однорукими. С каждым разом браслеты все привередливее становятся. Видишь, некоторые даже без владельцев остаются. И в итоге выбирают странноватых чужестранцев.
– Это ты про меня?
– Про кого же еще.
– Будете, дамочка, выделываться, уйду, – предупредил Влад. – Больно надо с вами нянчиться.
Девушка даже глазом не моргнула:
– Не уйдешь.
– Почему?
– Ты солдат.
Влад только хмыкнул на это. Что здесь скажешь? Права. Помолчав, поднял руку, показал браслет и спросил:
– Скажи, а до меня кто его носил?
– Тебе зачем? – покосилась Тыяхша.
– Для расширения кругозора.
– До тебя Кугро им владел, сын Шломка и Арвыны.
– Погиб?
– Умер. Така-шалак цапнул.
– Темный паук?
– Черный. Чернее не бывает. От его яда Кугро и скончался, как это ни странно…
– Чего странного-то? Несчастный случай. Бывает.
– Кугро всю прошлую Охоту от первого заката да последнего рассвета прошел, сорок пять Зверей успокоил, а от укуса какого-то дурацкого паука не уберегся. Вот это и странно. И жаль.
– Жаль, – посочувствовал Влад. – А ты сама много Зверей успокоила?
Тыяхша посчитала в уме, потом сказала:
– В эту Охоту уже девять.
– А в прошлую?
– Двоих.
– А чего так мало?
– Эта Охота только началась. Еще не успела. А в прошлую… В прошлую я ребенком была. Берегли меня.
– Сколько же тебе тогда было?
– Пять.
– Пять?! А сейчас?
– Старуха. Скоро двадцать девять. А тебе?
– Мне тридцать четыре.
– По вашим земным меркам – мальчишка.
– Так точно, мальчишка. Только уже седой.
На этом месте (и пространства и времени) разговор внезапно прервался: Пыхм в очередной раз дернулся в сторону, испугавшись выползшей на тропу тени, и на этот раз Влад все же вылетел из седла. Впрочем, приземление прошло благополучно – повалился на тот самый куст, который и отбрасывал треклятую тень. Обошлось без травм. Лишь слегка оцарапал терниями подбородок и нижнюю губу.
После этого происшествия Пыхм стал прихрамывать. Оказалось, что во время козлиного прыжка содрал о случайный булыжник подкову с передней правой. Вот из-за этой незадачи первым делом и направились к кузнецу, которого Тыяхша назвала папашей Шагоном.
Ну это уже когда наконец-то добрались до Айверройока.
Пыльный, безлюдный, будто затаившийся перед бурей городишко несколько удивил Влада своей архитектурой. Не походил Город Безруких ни на один из населенных пунктов Схомии, о которых рассказывали на курсах.
Нет, окраины оказались именно такими, какие мелькали на многочисленных слайдах с видами местных поселений: жмущиеся друг к другу одноэтажные халупы из саманных блоков, соломенные крыши, покосившиеся заборы и жалкая утварь во дворах. А вот дальше, через десяток кварталов, пошли добротные дома, сложенные из красного кирпича, с двускатными (покрытыми черепицей) крышами, с окнами, застекленными хоть и мутным, но все-таки стеклом. И тут уже попадались двух – и трехэтажные постройки. Дворики стали попросторней, постройки в них – многочисленнее, каменные заборы – повыше, золотые полосы на косяках и наличниках – пошире. Правда, резала глаза одна странность: чем дальше, тем дома казались древнее. Добротнее, но древнее.
Видно было, что стены домов в последние годы ремонтировались из рук вон плохо – не выжженным кирпичом, а все той же навозно-глиняной жижей. И дыры в крышах латались не керамикой, а всякой подручной дрянью. А разбитые окна – пучками сухой травы.
Складывалось впечатление, что лучшие свои времена город уже пережил век-другой назад, ныне же просто тихо ветшает. А если что и строилось в его пределах, то на окраинах и донельзя убогое.
– А где народ? – спросил Влад через некоторое время у спутницы. С тех пор как въехали в город, им не попалось ни единой живой души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59