Шел второй день второй луны. Моя хозяйка отправилась в старый Квартал Неприкасаемых, где когда-то селили низшие сословия, иностранцев, рабов и помещенных в карантин. Атмосфера там до сего дня отнюдь не была целебной, но по крайней мере теперь район не патрулировался, а стены, окружавшие его прежде, были снесены. Именно здесь располагалась мастерская химикалиста и метализатора (так он называл себя) Шелгра.
Доктор поднялась очень поздно в то утро, и целый колокол вид у нее был довольно потрепанный. Она тяжело дышала, мне почти ничего не говорила, а только бормотала что-то себе под нос, нетвердо держалась на ногах, а лицо у нее было бледнее бледного. Однако она на удивление быстро выгнала похмелье, и хотя настроение у нее утром и днем было подавленным, во всем остальном после позднего завтрака (перед тем как отправиться в Квартал Неприкасаемых) она казалась нормальной.
О том, что говорилось предыдущим вечером, больше не было сказано ни слова. Я думаю, мы оба были несколько смущены тем, что сказали и дали понять друг другу, а потому пришли к негласному, но вполне обоюдному решению не поднимать эту тему.
Мастер Шелгр пребывал в своем обычном и ни на что не похожем настроении. При дворе он, конечно, был хорошо известен как своей растрепанной шевелюрой и неопрятной внешностью, так и своим знанием артиллерии и ее темной силы. Для настоящего доклада нет нужды ничего к этому добавлять. К тому же доктор и Шелгр говорили о вещах, в которых я ничего не понимаю.
Мы вернулись к шестому дневному колоколу – пешком, но в сопровождении носильщиков, которые толкали небольшую тележку, загруженную обернутыми в солому глиняными кувшинами с новыми химикатами и ингредиентами – для длительной, как я начинал подозревать, серии экспериментов и приготовления снадобий.
Помнится, я испытывал легкое негодование, поскольку не сомневался: мое участие в том, что она задумала, будет весьма существенным и станет дополнительной нагрузкой к тем хозяйственным обязанностям, исполнение которых мною подразумевалось само собой. Я сильно подозревал, что на мою долю достанется взвешивание, измерение, истирание, соединение, растворение, промывка, очистка, измельчение и так далее и тому подобное – всего этого потребуют новоприобретенные припасы. Пропорционально уменьшится время, которое я проводил со своими товарищами в карточных играх и ухаживаниях за кухонными девицами, и, не испытывая никакого стыда на сей счет, скажу, что эти дела за последний год приобрели для меня немалую важность.
Но я полагаю, можно все же сказать: в глубине души я был счастлив тем, что доктор рассчитывает на меня, и с нетерпением ждал, когда же поучаствую в ее исследованиях. Ведь это означало, что мы будем вместе, будем работать как одна команда, как равные в ее кабинете и операционной, будем проводить там немало содержательных вечеров, стремясь к общей цели. И разве не мог я питать надежду, что в такой интимной обстановке между нами возникнет большая близость – ведь теперь она знает, что поселилась в моих мыслях? Тот, кого она любила (или, по крайней мере, думала, что любит), бесповоротно отверг ее, тогда как мой интерес к ней был отвергнут таким образом, что я мог считать: причина в скромности доктора, а не в ее враждебности или безразличии.
Но все же ингредиенты, которые ехали впереди нас в тележке в тот вечер, вызывали у меня раздражение. Ах, как я сожалел об этом своем чувстве всего несколько дней спустя. Ах, каким неопределенным на самом деле оказалось то будущее, которое я предполагал для себя и для нее!
Теплый ветерок словно подгонял нас по рыночной площади к Волдырным воротам, откуда нам навстречу надвигались темные тени. Мы вошли на площадь. Доктор заплатила носильщикам и вызвала нескольких слуг, чтобы помочь мне отнести к нам домой глиняные кувшины, склянки и коробки. Я с трудом тащил круглую глиняную емкость, наполненную кислотой, злясь на то, что придется делить наши тесные комнаты с ней и ей подобными. Доктор собиралась соорудить отвод для зловонных паров, образующихся в жаровне на рабочем столе и в камине, но я подозревал, что несколько следующих лун глаза у меня будут слезиться, а в горле першить, я уж не говорю о капельных ожогах на руках и дырочках на одежде.
До жилища доктора мы добрались к заходу Ксамиса. Емкости, бидоны, фляги были расставлены по комнатам, слуги помимо благодарности получили несколько монет, а мы с доктором зажгли лампы и принялись распаковывать все эти несъедобные и ядовитые припасы, приобретенные нами у мастера Шелгра.
После седьмого колокола раздался стук в дверь. Я открыл и увидел незнакомого мне слугу. Он был выше и немного старше меня.
– Элф? – ухмыляясь, сказал он. – Вот – записка от НС – Он сунул мне в руку запечатанный конверт, адресованный доктору Восилл.
– От кого? – спросил я, но он уже развернулся и неторопливо удалялся по коридору. Я пожал плечами.
Доктор прочла записку.
– Я должна явиться к начальнику стражи и герцогу Ормину в Крыле просителя, – сказала она, вздохнув и проведя пальцами по волосам. Она оглянулась на нераспакованные коробки. – Ты закончишь с остальным, Элф?
– Конечно, хозяйка.
– Тут все ясно – что куда ставить. Подобное к подобному. Если увидишь что-нибудь незнакомое, просто оставь на полу. Я постараюсь не задерживаться.
– Хорошо, хозяйка.
Доктор застегнула на все пуговицы блузку, понюхала себя под мышкой (мне такие ее привычки всегда казались неженственными, даже огорчительными, но ах, как мне не хватает этого теперь), пожала плечами, надела короткую жакетку и направилась к выходу. Она открыла дверь, но потом вернулась назад, оглядела весь этот соломенный мусор, доски от ящиков, веревки и мешковину на полу, подобрала свой старый кинжал – им она разрезала (а скорее распиливала) веревки, которыми были обвязаны ящики и коробки, и, насвистывая, удалилась. Дверь закрылась.
Не знаю, что заставило меня прочесть присланную ей записку. Она оставила ее на открытой коробке, и, когда я вытаскивал солому из стоящего рядом ящика, желтоватая бумажка все время отвлекала меня. И я, бросив взгляд на дверь, поднял записку и уселся, чтобы прочесть ее. Ее содержание фактически совпадало с тем, что уже сказала доктор. Я перечитал записку еще раз.
Доктора Восилл по получении сего любезно просят о конфиденциальной встрече с г. Ормином и н. с. Адлейном в Крыле просителя. П. X. К. Адлейн.
Присоединяюсь: Провидение, храни короля. Несколько мгновений я изучал последнее слово в записке. Подписана она была Адлейном, но почерк, похоже, был не его. Конечно, он вполне мог надиктовать записку, либо ее по указанию своего господина мог составить Эплин, адлейновский паж. Но я думал, мне знаком его почерк, а то, что я видел, не было похоже на почерк Эплина. Не могу сказать, что я стал особо утруждать себя размышлениями на этот счет.
Я могу назвать сотню причин, по которым я сделал то, что сделал после этого, но дело в том, что истинной причины я не знаю, ну разве что могу сослаться на инстинкт. Но, называя это инстинктом, я, возможно, чересчур облагораживаю свои мотивы. В тот момент это казалось мне скорее капризом, а то и какой-то банальной обязанностью. Не могу даже сказать, что мною овладел страх или предчувствия. Просто я сделал то, что сделал.
С самого начала моей миссии я был готов последовать за доктором. Я ждал приказа начать за ней слежку, пойти за ней в город, когда она не приглашала меня с собой, но мой хозяин ни разу не потребовал этого. Однако я полагал, что у него для таких вещей есть другие люди, более опытные в подобных делах и привычные к ним, люди, которых доктор не смогла бы узнать и уличить в слежке. И потому, загасив лампы, заперев за собой дверь и последовав за доктором, я в известном смысле играл ту роль, в которой давно себя представлял. Записку я оставил там, где нашел ее.
Во дворце стояла тишина. Наверно, большинство его обитателей готовились к обеду. Я поднялся на чердачный этаж. Слуги, у которых там были комнаты, в это время отправлялись по всевозможным делам, а потому я имел неплохие шансы проскользнуть по коридору незамеченным. А кроме того, этот путь в старое Крыло просителя был короче других. Для человека, который не думает о том, что делает, я мыслил довольно ясно.
Я спустился в темное пространство Малого двора по служебной лестнице и срезал угол старого Северного крыла (находящегося теперь в южной части дворца) в свете Фоя, Ипарина и Джейрли. В дальних окнах главного корпуса дворца горел свет, и несколько ступенек перед собой я успел разглядеть, а потом эти окна скрылись за фасадом старого Северного крыла. Как и Крыло просителя, эта часть здания в такое время года обычно не использовалась, если только не возникала государственная необходимость. Крыло просителя казалось темным, ставни, похоже, были закрыты – единственный луч света проникал сквозь приоткрытую главную дверь. Приближаясь, я держался в темной полосе у подножия стены Северного крыла, куда не проникал свет двух лун, но чувствовал себя как на ладони под внимательным глазом Джейрли.
Когда король находился в своей резиденции, стражники должны были регулярно патрулировать и в этой части дворца, где обычно никого не бывало. Пока что я не встретил ни одного патруля и понятия не имел, как часто они совершают обходы и вообще наведываются ли сюда на самом деле, но даже одно сознание того, что стражники могут появиться в любой момент, заставляло меня нервничать сильнее, чем вообще-то следовало. Ведь мне нечего было скрывать. Я был преданным и верным слугой, любящим короля. И тем не менее я шел, прячась как вор.
Чтобы воспользоваться парадным входом в Крыло просителя, нужно было пересечь двор в свете трех лун, но, даже и не думая об этом, я знал, что не хочу идти туда через парадный вход. Потом я нашел то, что, как мне помнилось, должно было быть здесь, – проход, который вел под Северным крылом к малому крытому дворику внутри. В дальнем конце имелись ворота, едва различимые в полумраке туннеля, но я все же увидел, что они открыты. Узенький дворик был тих и призрачен. Раскрашенные столбы, подпиравшие крышу галереи, были похожи на часовых, наблюдающих за мной. Я пошел по малому туннелю на дальней стороне дворика, тоже имевшему ворота, но открытые. Сделав один поворот налево, я оказался с задней стороны Крыла просителя, скрытый от света всех трех лун; надо мной нависала обшарпанная от времени голая деревянная стена высокого здания.
Я стоял, пытаясь сообразить, как мне попасть внутрь, потом пошел вдоль стены, пока не обнаружил дверь. Я думал, что дверь будет на замке, но, дернув ее, увидел, что она отперта. Почему? Я потянул тяжелую, массивную дверь на себя, предполагая, что она заскрипит, но она открылась беззвучно.
Внутри царила полная темнота. Дверь с глухим ударом закрылась за мной. Мне пришлось двигаться по коридору ощупью – правой рукой ведя по стене, а левую держа перед лицом. По всей видимости, я находился в той части, где располагались комнаты прислуги. Под ногами был голый камень. Я миновал несколько дверей. Все они были заперты, кроме одной – за ней оказался большой стенной шкаф, в котором стоял слабоватый, но едкий запах, и я подумал, что прежде здесь хранили мыло. Я ударился рукой об одну из полок и чуть не выругался вслух.
Вернувшись в коридор, я пошел дальше и скоро оказался у деревянной лестницы. Я поднялся, нащупывая ногами ступени. Наверху была дверь. Из-под двери – едва различимая полоска света, видная, только если смотреть прямо на нее. Я осторожно повернул ручку и потянул дверь на себя, открыв ее меньше чем на ширину ладони.
Передо мной был коридор, устланный ковровой дорожкой. На стенах висели картины. Источником света была комната в дальнем конце коридора около главного входа. До меня донесся крик и какие-то звуки, напоминающие шум борьбы, потом еще один крик. Звук шагов вдалеке – и свет в дверях изменился, а еще через мгновение появилась фигура. Фигура мужчины. Подробностей я разглядеть не мог. Человек припустил по коридору в мою сторону.
И вдруг я понял, что он, судя по всему, бежит к двери, за которой прячусь я. К этому моменту он уже преодолел половину расстояния между нами. В его поведении было что-то безумное и отчаянное, и я, глядя на него, исполнился ужаса.
Я повернулся, спрыгнул вниз по темной лестнице, неудачно приземлился и ушиб левую коленку. Хромая, я затрусил туда, где, по моим расчетам, находился стенной шкаф. Несколько мгновений мои руки шарили по стене, наконец я нашел дверь, рванул ее на себя, бросился внутрь и тут же по световым бликам понял, что бежавший распахнул дверь наверху лестницы. Раздался звук тяжелых шагов по ступеням.
Я прижался к полкам и потянулся рукой к раскачивающейся двери, чтобы закрыть ее, но никак не мог дотянуться. Человек врезался в дверь на бегу – я услышал громкий удар, затем крик боли и злости. Дверь с хлопком закрылась, и я оказался в темноте. Вдали раздался хлопок еще одной – более тяжелой – двери, потом я услышал, как в скважине поворачивается ключ.
Я распахнул дверь шкафа. Со стороны лестницы все еще лился слабый свет. Я услышал какой-то шум наверху, но он казался довольно далеким. Возможно, где-то закрыли дверь. Я снова поднялся по ступенькам и заглянул внутрь через полуоткрытую дверь. Свет в широком коридоре, исходящий сквозь дверной проем у главного входа в дальнем конце, опять изменился. Я приготовился снова пуститься наутек, но никто не появился. Я услышал сдавленный крик. Женский крик. Жуткий страх пронзил меня, и я пошел по коридору. Я сделал пять или шесть шагов, когда главные двери в дальнем конце распахнулись и внутрь ворвались стражники с обнаженными мечами. Двое из них, увидев меня, остановились, остальные бросились в дверь, откуда лился свет.
– Эй, ты! – крикнул один, указывая на меня мечом.
Из освещенной комнаты донеслись крики и испуганный женский голос. Я на подгибающихся ногах направился по залу к стражникам. Меня схватили за шиворот и затолкали в комнату, где два высоких стражника держали за руки доктора, прижав ее спиной к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47