* * *

Вскоре после шести Линн Сэвидж свернула на своем серебристом «пежо» в узкий переулок, ведущий к дому. Она выключила магнитофон, и голос ее любимого Фила Коллинза, дрогнув, оборвался на протяжной ноте. Линн вышла из машины, поежившись от неожиданно промозглого холода.
С неба падала какая-то противная изморось. Запирая машину, Линн бросила взгляд на окно гостиной – сквозь занавеску поблескивали разноцветные огоньки. Ага, значит, Йен все-таки догадался и нарядил к ее приходу елку.
Несмотря на то что впервые за эти несколько лет ей придется провести 25 декабря на работе, на душе у Линн было светло и радостно. Пусть завтра ее ждет работа; сегодня она примет ванну, переоденется и посвятит вечер Йену и дочкам.
Заслышав позвякивание ключей, Люси, огромный датский дог, бросилась к двери с басистым лаем. Линн прошла в прихожую, а Люси, дыхнув на нее ароматами «Педигри», попыталась проскочить в дверь на улицу. Вовремя подоспевший Йен сумел-таки ухватить собаку за ошейник.
– Линии, – ласково было начал он и нагнулся, чтобы поцеловать жену в щеку, но Люси в этот самый момент дернулась и поцелуй пришелся в воздух.
– А у нас гость, – объявил Йен; взяв у Линн пальто, он тут же в растерянности уронил его на пол.
В голосе мужа слышались нотки раздражения, из чего Линн поняла, что гость малоприятный. По всей видимости, это миссис Дарт – и, как обычно, некстати. Миссис Дарт – ужасно словоохотливая соседка – имела привычку нагрянуть именно в тот момент, когда вы садитесь за стол.
Джейн и Микаэла бросились обнимать мамочку за ноги. Линн наклонилась, чтобы приласкать дочерей, а Йен тем временем закрыл за ней дверь.
– Кто? – шепотом поинтересовалась Линн.
– Это к тебе, – произнес он, уклонившись, к ее великому раздражению, от ответа.
– Мам, а от тебя пивом пахнет, – заметила Микаэла – в свои пять лет она еще, увы, не научилась искусству дипломатии.
– Вином, лапочка, – ответила Линн и, обернувшись к Йену, переспросила: – Так кто это?
Он лишь глуповато ухмыльнулся в ответ и кивнул в сторону высокой фигуры, показавшейся из кабинета.
Как только Линн увидела поношенные, но при этом начищенные ботинки, ей стало ясно, что перед ней коллега-полицейский. Гость шагнул навстречу, и дети инстинктивно шарахнулись в стороны. При всей его обходительности Герейнт Джон мог напугать кого угодно.
– С Рождеством, инспектор, – как ни в чем не бывало произнес он.
Линн почувствовала, как лицо ей заливает краска. Герейнт наверняка почувствовал ее замешательство и, подобно фокуснику в цирке, показал, что в руках у него ничего нет.
– Все в порядке. Просто зашел вас поздравить.
Поняв, что это заявление ее мало успокоило, он рассмеялся и добавил:
– Я тут шел мимо и подумал, а не заглянуть ли мне к вам... на огонек.
Снова воцарилось молчание. Все трое натужно соображали, что сказать дальше. В словах Герейнта сквозило нахальство. За всю их совместную службу они с Линн обменялись не более чем десятком слов, и то не слишком учтивых. Более того, когда последний раз они встретились в коридоре, Джон даже не удосужился кивнуть в ответ на ее приветствие. Так что вряд ли это дружеский визит.
Первым опомнился Йен. Пытаясь изобразить гостеприимного хозяина, он произнес:
– Может, лучше вернемся в кабинет? Я сейчас принесу что-нибудь выпить.
Линн поспешила загладить оплошность мужа.
– Как, разве он еще не предложил тебе чаю?
Заместитель главного констебля пожал плечами.
– Ничего страшного, – начал было Герейнт, хотя за этой фразой наверняка скрывалось нечто вроде: «Разумеется. От этого сукиного сына, твоего муженька, дождешься...»
Линн с укором посмотрела па Йена:
– От тебя порой никакого толку.
– Ну хорошо, я сейчас заварю чай, – заторопился Йен.
– И нам тоже, – обрадовалась Джейн. – Пап, мы тоже хотим.
– И для тебя, моя крохотулечка, – ответил он, глупо утрируя местный акцент. Затем, изображая учтивость, обратился к гостю: – Мистер Джон, чай или кофе? Или, может, что-то покрепче?
– Виски с содовой, если вы не против.
– А мне чай, – ответила Линн, перебивая мужа на полуслове.
Йен вернулся на кухню, дети увязались за ним. Линн вслед за гостем последовала в кабинет. Там, на спинке кресла, лежало его пальто. На спинке ее кресла.
– Честное слово, – вновь начала она, – даже поверить не могу, что Йен ничего тебе не предложил. Сколько же ты прождал здесь?
Осторожно усаживаясь в кресло, Герейнт ответил:
– Минут двадцать. (И опять эта ехидная улыбочка, означавшая «Долго. А этот твой олух-муженек, жмот, каких свет не видывал, не предложил ни рюмки».)
Линн села на стул и принялась разглядывать гостя – мощная шея, плечи ей под стать, седая голова, волосы коротко подстрижены, сбоку пробор. Парикмахеры не иначе как сговорились – стригут всех полицейских под одну гребенку.
Ощутив себя по-настоящему гостем, Герейнт, кажется, немного расслабился и поправил запонки. Линн уловила легкий запах одеколона, кстати, хорошо ей знакомый – «Букет Бленгейма». Запах больших денег и мужского самомнения.
Словно предчувствуя вопрос, Герейнт первым перешел в наступление:
– Мне ужасно неудобно, Линн. Я, конечно, не вовремя. Но мне необходимо поговорить с тобой.
– Если не ошибаюсь, ты сказал, что все в порядке, – возразила она, с трудом сдерживая раздражение.
– Пока да, – ответил он с улыбкой.
– Так зачем ты пришел? Будь добр, объясни, в чем дело.
– Из-за Вернона. Сказать по правде, что-то он мне не нравится.
Линн кивнула, хотя не могла прочитать на его лице никакой озабоченности. Скорей на нем застыло выражение деланного дружелюбия. Так обычно выглядят немолодые манекенщики в журналах по вязанию.
– Ты уделишь мне несколько минут?
– Разумеется. – Что еще она могла сказать? – Я не на службе, так что давай валяй... сэр.
– Надеюсь, мне не нужно напоминать тебе: все, что я скажу, – совершенно секретно. – Его глаза на мгновение вспыхнули злобой, однако ее тотчас сменила обычная фальшивая доброта.
– Да нет, уж будь добр, напомни, – съязвила Линн, отметив про себя, что газ в камине горит на полную мощность. Он что, сам его включил? Вот это нахальство.
Герейнт как ни в чем не бывало принялся выковыривать из-под ногтей грязь, бросая ее на ковер.
– Почему бы тебе не снять шарф?
– Мне и так хорошо.
Собственно говоря, Линн сама собиралась сделать это, но теперь получится, будто она снимает шарф по его команде. Ну нет.
– Итак, Вернон, – продолжал Герейнт. – Ты же знаешь, он мой старый друг. В молодости мы начинали вместе. И сейчас вращаемся в одном кругу. Хороший парень.
– Согласна.
– Именно поэтому я и пришел к тебе. Наш Вернон – натура неуживчивая. С ним не каждый найдет общий язык.
– Я уже заметила.
– Да и дело, которым вы сейчас занимаетесь... Словом, кое-кто не хочет, чтобы он в нем участвовал.
Такого Линн никак не ожидала. Наверняка на лице ее отразилась полная растерянность.
– Что ты несешь?
Герейнт уставился в ковер, затем, словно плохой актер в «мыльной опере», попытался изобразить сожаление.
– Речь идет о нашем общем друге. Я тебе говорю это по секрету. Мне пришлось побороться, чтобы Вернона не отстранили от расследования.
– А он это знает?
– Еще чего не хватало!
– Но почему? Что он такого натворил?
Герейнт заметил ее возмущение и поднял руку в миротворческом жесте:
– Послушай, это твой дом, и я отнимаю у тебя время. Спрашивай меня о чем угодно. Я не могу гарантировать ответы на все вопросы, но постараюсь.
– Я уже задала тебе один вопрос. – Линн спохватилась слишком поздно – враждебность, сквозившая в ее голосе, вряд ли укрылась от гостя. И интонация, и четкая, словно стаккато, дикция – все выдавало ее истинные чувства. Это был голос истинной леди, обращавшейся к непонятливому торгашу. Однако Герейнт предпочел не подавать виду.
– Дело не в том, что он натворил, Линн... а в том, что он еще не успел натворить.
– А именно?
– Хорошо, я все сейчас объясню... Как давно ты его знаешь?
– Несколько лет.
– Верно. И если бы я попросил тебя написать книгу о методах его работы, интересно, сколько страниц у тебя набралось бы?
Линн улыбнулась абсурдности вопроса.
– Ну, сотни две с половиной.
Герейнт фыркнул.
– Два абзаца. И ни строчкой более. И то, если как следует поднапрячься. Ты понятия не имеешь, как работает его голова. Я тоже. То есть я знаю, что в карты игрок он никакой, сколько раз я его уделывал. Но я понятия не имею, чем и как он думает на работе. В полиции принято работать командой. Как полицейский Вернон обязан координировать действия с коллегами. А он что? Хоть кого-нибудь поставил в известность о том, что собирается делать? Да ему на всех наплевать.
– Но у него есть результаты, – тихо заметила Линн.
Факт был самоочевидным, однако по сравнению с мощным напором Герейнта воспринимался как-то бледно.
– Да? Но как? Он же ни с кем не делится. Ты читала его последний рапорт?
– Я его печатала.
– Хватит, ты собственноручно его писала.
Линн усмехнулась:
– Откуда такие сведения?
– Просто одно предложение бросилось мне в глаза. «Факт совершения подозреваемым преступления представляется безусловно доказанным». С каких это пор Вернон научился так витиевато выражаться?
Линн покраснела. Герейнт расхохотался и, словно школьник, показал в ее сторону пальцем.
– А что сейчас считать «безусловно доказанным»? Я ведь тоже, кажется, следователь. Или как?
Теперь уже Линн усмехнулась. Герейнт ушел из следственного отдела еще в начале семидесятых, но до сих пор любил выдать себя за «своего». Слушая его, можно было подумать, что, несмотря на высокий пост, служебную машину с шофером и щедрое жалованье, он, как и рядовой сотрудник, ежедневно смотрит Смерти в глаза.
– Рапорты Вернона совершенно бессмысленны. Если следователь раскрывает дело, мы хотим знать как. Когда за дело берется Вернон, поди разберись, что он там раскапывает. Свихнуться легче. Как тогда – кого-то замочили на скачках в Йорке, и, нате вам, у Вернона уже есть «предчувствие», что убийца – тот счастливчик из Нью-Маркета, что сорвал куш на бегах. Чушь. Бред. Читаешь его рапорты, а там одни чувства да предчувствия. И никакой логики. Никаких дедуктивных выводов. Ничегошеньки... Ты тоже офицер полиции. И, насколько я наслышан, на хорошем счету. И ты получила звание не потому, что у тебя какие-то там предчувствия. Или как?
Линн подозревала, что ее терпение вот-вот лопнет.
– Но Вернон другой. Он не интеллектуал, он полагается на чутье. Полицейские тоже люди. А все люди разные. У каждого свои таланты. Вернон наделен интуицией.
– Интуицией, – буркнул Герейнт, словно на самом деле слово это означало «дерьмо».
– А что плохого? – настаивала Линн. – Не могу понять, к чему весь этот разговор. Вернон спас не одну жизнь. Вспомни девочку из Манчестера. Недавно она отпраздновала свой день рождения – и все благодаря той самой интуиции, над которой ты насмехаешься. Каждый год ее родители присылают нам открытку со словами благодарности – такое не забывают. Извини, но, что касается меня, это куда более веский довод в защиту Вернона, чем какой-то там рапорт.
Герейнт то и дело пытался ее перебить, однако Линн не дала ему вставить ни слова. Лишь когда она закончила свою тираду, Герейнт наконец получил возможность высказаться до конца.
– Эй, не надо так горячиться. Я ведь на его стороне. И я рад, что ты тоже.
Линн это заявление не успокоило.
– Если ты на его стороне, то с какой стати ты за ним устроил едва ли не слежку? Простите, сэр, но я разочарована в вас.
К ее удивлению, Герейнт расхохотался.
– Господи, – произнес он наконец, – ну неужели ты не можешь хоть раз в жизни согласиться со мной?
Именно в этот, самый неподходящий момент с чайным подносом в руках появился Йен. Герейнт спокойно, хотя и не без некоторой насмешки, посмотрел в его сторону. Правда, Линн так и не поняла, что смешного в человеке с подносом в руках.
– Чай и виски для страждущих. Пирожки для алчных, – весело объявил Йен, явно не замечая ни натянутой атмосферы, ни того, как некстати прозвучали его слова, а поставив поднос и снова направившись к двери, ляпнул очередную бестактность: – Если ты скоро не закруглишься, мамчик, то видео мы будем смотреть без тебя.
– Итак, что ты там сказала? – ухмыльнулся Герейнт, беря стакан «Джонни Уокера».
Потрясающая непробиваемость!.. Линн подумала, что если Герейнт зол на Лаверна и готовит ей какой-то подвох, то он просто великолепный актер.
– Ну, что Лаверн знает, что делает. Главное, он ловит преступников.
Линн налила себе в чашку горячего чая и принялась медленно его помешивать.
Молчание нарушил оглушительный топот детских ног наверху. Герейнт вновь усмехнулся и, взглядом указав на потолок, пошутил:
– Воздушный налет.
Снова воцарилось молчание.
– Говоришь, он ловит преступников... Но как? Что ты расскажешь новичкам в вашем отделе, когда тебя спросят, как вам удалось поймать Болтонского Душителя?
– Они меня ни о чем не спрашивают, – пожала плечами Линн.
Герейнт принялся за пирог.
– Вкусно, – произнес он с набитым ртом. – Сама печешь?
– Нет, муж.
– Мужчина без комплексов, – усмехнулся Герейнт.
– Нет, просто знает, как включать духовку.
Герейнт предпочел сменить тему:
– Ведь Вернон поначалу тебе не нравился?
– Нет. Он, можно сказать, устроил мне веселую жизнь. Я пришла в отдел сержантом и вскоре поняла, что поддержки от него не дождешься.
– Верно. Тебя порекомендовал Дэнни Филпс. Манчестерской полиции никак не удавалось изловить Душителя, а ты тогда так здорово сработала по делу о педофилах. Вот мы и подумали, что твой опыт нам пригодится. А Вернон, вместо того чтобы помочь, твердил: «Это не мое дело, пусть сами разбираются».
– Откуда тебе это известно? Я никому не рассказывала!
Герейнт заговорщически подмигнул:
– От меня ничего не скроешь, не надейтесь. Семь деток отдали Богу душу, мы посылаем в Манчестер нашего лучшего детектива, а он даже и не думает пошевелить задницей.
Линн улыбнулась воспоминаниям.
– Однажды он довел меня до слез. Я не знала, что и думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34