Воздух в комнате стал словно ледяным, а в следующее мгновение ее наполнил оглушительный треск и грохот, будто все вокруг рушилось в тартарары. Донна проснулась и инстинктивно схватила его за руку.
Лаверн спешно включил лампу на прикроватном столике; в ту же секунду зеркало над туалетным столиком взорвалось сотнями брызг и, покачнувшись, словно малыш, делающий первые шаги, свалилось на пол. Вместе с осколками внутрь ворвался шар голубого огня, слепивший глаза сильнее, чем вспышка магния. Несколько раз пометавшись по спальне из угла в угол, он вылетел на лестничную площадку и там исчез.
Наступила тишина.
– Только не надо за старое, – простонала Донна. – Ради Бога, Вернон, что ты там натворил?
– Ничего, – произнес он голосом, полным раскаяния.
– Не ври. Я же знаю, что ты опять темнишь. Меня не обманешь.
Не в силах отмести обвинение, Вернон произнес:
– Давай я лучше сделаю нам чаю.
Донна вздохнула и откинула одеяло.
– Нет, чаем займусь я, а ты, будь так добр, возьми на себя уборку.
Она попыталась встать с кровати, но как-то нелепо осела на пол. Лаверн рассмеялся и нагнулся, чтобы помочь ей встать.
– Ах ты, растяпа, – произнес он, беря ее за руку.
Донна тоже было рассмеялась, однако в следующее мгновение осеклась и испуганно посмотрела на мужа.
– Вернон, я не чувствую ног.

* * *

Лаверн не терял времени. Он оделся, сложил вещи жены и повез ее в Йоркскую Королевскую больницу в отделение травматологии. Два часа ей пришлось пролежать на каталке в коридоре – в отделении не хватало персонала, а все койки в палатах были заняты. Лаверн сидел рядом с Донной, держа ее за руку и отпуская грубоватые шутки в адрес медсестер или врачей, когда тем случалось проходить мимо.
Когда они только приехали в больницу, Вернон захотел поговорить с доктором Грегг, однако, как оказалось, та заступит на дежурство только часов через пять. В конце концов Донну осмотрел приятный молодой человек. Его вердикт был прост и банален: Донна парализована от талии и ниже.
Пока они ждали, освободилось место в двенадцатой палате – той самой, где умер Дерек Тайрмен. Лаверн знал, что, когда койка освобождается в четыре тридцать утра, это может означать лишь одно.
Наконец оказавшись на больничной койке, Донна пожала Лаверну руку и попросила его не хамить персоналу. Все будет в порядке, заверила она его.
– Я в хороших руках, – сказала она.
Лаверн кивнул, хотя у него были все основания сомневаться в этом.
Сидя в гостиной у себя дома, Лаверн благодарил Бога, что не стал рассказывать Донне про отходную молитву. Если ей суждено умереть, то пусть это произойдет тихо, без мучений, без гложущего страха. Зачем ей знать, что какие-то там призраки медленно высасывают из нее жизнь. Лаверн попытался представить себе жизнь без Донны, и ему сразу стало не по себе.
На Новый год Принс поклялся нанести ему удар в самое сердце. И вот теперь он, кажется, готов исполнить угрозу. Американец оказался прав: Лаверн не способен убивать, он всего лишь заурядный полицейский, которому только мешают в работе такие старомодные понятия, как благородство и справедливость. Он – пережиток былых времен, в то время как Принс с его презрением ко всему человеческому и человечному – порождение своего времени.
Лаверн был обречен на поражение. И пока он знал одно: лишь один-единственный человек во всем свете способен ему помочь.

* * *

Бабулю Мэй терзали опасения. Ночью ей привиделось, будто Лаверн убит – заколот насмерть в темном соборе. Мэй проснулась, чувствуя себя совершенно несчастной и подавленной. Она даже заговорила вслух, умоляя Бога помочь ей... Увы, Бог остался глух к ее мольбам. Прошло часа два, но Бог все тянул с ответом. Такого не случалось с тех самых пор, когда она только стала жрицей хуны. Умиротворяющий, приятный голос, который вел, питал и поддерживал ее все эти двадцать шесть лет, почему-то умолк.
Мэй погрузилась в такое отчаяние, что сидела в темноте, у окна верхней гостиной, не в состоянии сомкнуть глаз. Она смотрела на море, однако не видела ни мерцающих огоньков рыбацких лодок на горизонте, ни первых проблесков занимающегося дня над холодным заливом. Мысленным взором она представляла себе гнетущую перспективу – прожить остаток дней в полном одиночестве, без единственного друга и спутника, сопровождавшего ее все эти годы.
Настойчивый, повторяющийся звук, долетавший непонятно откуда, вернул ее к действительности. Мэй не сразу поняла, что это звонит телефон. Она перевела взгляд на часы на соседней полке. Еще совсем утро, 6.45. Ну кто еще может потревожить в такую рань, кроме Лаверна. Со вздохом Мэй поднялась со стула и направилась вниз.
Подойдя к двери в гостиную, Мэй выглянула на крутую узкую лестницу и увидела, что в доме она не одна. На ступеньках стоял старик. Он был одет в длинное выцветшее одеяние и в одной руке сжимал кинжал. Его изможденное проницательное лицо обрамляли седые кудри. В налитых кровью, широко распахнутых глазах читалась черная злоба, но тонкий, красиво очерченный рот кривился в улыбке.
Мэй вскрикнула и попятилась. И в то же мгновение привидение начало подниматься по лестнице, угрожая ей кинжалом и на ходу выкрикивая какие-то проклятия на древнеанглийском. Мэй бросилась к окнам и принялась их распахивать.
Внизу, на мостках, уже стояли любители ранних прогулок, и Мэй в отчаянии стала звать на помощь. Но они даже не шелохнулись, глядя на море, и не повернули головы.
Вверху по небу к берегу неслась мрачная черная туча, увлекая за собой барашки волн. Когда туча приблизилась, Мэй увидела, что она состоит из сотен летящих человеческих фигур: это были мертвые души в истлевших лохмотьях. В мертвой тишине духи кружили над ее домом, заслоняя собой голубизну неба.
Мэй обернулась и увидела рядом с собой призрак Томаса Норта. Он занес руку с кинжалом, и в последний раз Мэй взмолилась Богу, чтобы тот защитил ее. Но Бог не внял, и Мэй была мертва еще до того, как кинжал пронзил ей сердце.

* * *

На другом конце Англии, сидя у себя в деревенском доме, Вернон Лаверн молча признал поражение и положил трубку. Наверно, Мэй уехала куда-нибудь проведать родственников. С какой стати она должна сидеть дома и дожидаться звонка от сыщика-неудачника.
Вернон начал подниматься по лестнице, надеясь поспать еще часок-другой. Лицо у него было помятым, под стать одежде. Когда он дошел до спальни, зазвонил телефон. Лаверн снова бросился вниз в надежде услышать на том конце провода Мэй. Вместо этого его приветствовал мужской голос, владельца которого ©н определил не сразу.
– Как там твоя жена, Лаверн?
Пауза. Говорил Принс. Во рту у Лаверна пересохло.
– Кто дал тебе мой номер?
Принс ответил с бахвальством в голосе:
– Пришлось пригрозить девчонке из справочной отходной молитвой.
– Оставь в покое мою жену, Принс!
– Успокойся. Ты думаешь, почему я тебе звоню? Мне кажется, нам необходимо встретиться.
– Что?
– Что слышал. Давай встретимся и потолкуем.
– Не получится. У меня дела.
– А-а, грех гордыни.
– О чем это ты?
– О масштабах твоего эго, Лаверн. Нет у тебя никаких дел. Ты просто боишься браться за ситуацию, которая не целиком в твоей власти. И пока ты здесь сидишь, не желая расставаться с дурацкими принципами, твоя жена находится при смерти.
Проклятие. Мерзавец прав. Лаверн на какое-то время замолчал, а затем со вздохом спросил:
– Идет. Только где?
– Предлагаю встретиться на нейтральной территории, подальше от чужих глаз. Лишь я и ты. И никого больше.
– Совсем никого?
Словно читая его мысли, Принс добавил:
– Не считая мертвых, конечно. Они ведь всегда с нами.

* * *

Вот так оно получилось, что первого апреля Лаверн вел машину к руинам аббатства Риво, где Принс назначил ему встречу. Он приехал туда без пяти девять, то есть за пять минут до условленного времени. Было ясное, холодное утро, и небо над развалинами аббатства сияло ослепительной голубизной.
Принс уже поджидал его под остатками хоров. На нем было длинное черное пальто, и на расстоянии его тонкое бледное лицо казалось маской – ее наверняка испугались бы дети. Лаверн, с трудом сдерживая душившую его изнутри ярость, остановился, не дойдя метр до американца. Принс кивком поздоровался с ним.
– Один?
Лаверн утвердительно фыркнул.
Несколько секунд Принс в упор рассматривал его, затем сделал шаг вперед и легко постучал по груди.
– А-а, на этот раз ты даже не поленился захватить с собой тело. Прекрасно. Просто прекрасно.
Едва ли не выплевывая слова, Лаверн произнес:
– Мне бы следовало свернуть тебе шею.
– Попробуй, и твоя жена наверняка умрет.
Лаверн заглянул в глаза Принсу, но почему-то ему стало дурно, и он отвернулся.
– Надеюсь, ты вчера имел честь познакомиться с моими подчиненными. Полицейский, питающий слабость к астральным проекциям, ну кто бы мог подумать... А ты оказался интересным противником. Признаюсь честно – я недооценивал тебя. Только почему-то мне кажется, что и ты серьезно недооценивал меня.
– Чего ты хочешь?
Принс задумчиво улыбнулся:
– Ты имеешь в виду высшую цель? Я мечтаю о мире, в котором белые протестанты англосаксонского происхождения могут жить счастливо, не опасаясь раствориться в низших расах. Ты ведь знаешь, что мой предок Томас Норт в свое время помог избавить Йорк от евреев?
– Да, я имел честь видеть, на что способен твой предок.
– Он и я – едины. Можно сказать, отец и сын, не хватает только святого духа. Я хотел бы продолжить дело Томаса, распространить его шире и дальше, чтобы избавить мир от черных, католиков и всех тех, кто лично мне не нравится.
Принс издал короткий злобный смешок, эхом отозвавшийся среди мощных, но уже растрескавшихся колонн. Лаверн не узрел в сказанном ничего смешного.
– Хьюго, признайся честно, тебе никогда не приходила в голову мысль посетить психиатра?
Принс ухмыльнулся, смерив собеседника презрительным взглядом.
– А тебе никогда не приходила мысль посетить приличного портного? Что, кстати, напоминает мне...
Принс опустил руку в карман пальто й извлек оттуда черный кожаный бумажник, из которого затем достал клочок бумаги и протянул его Лаверну. Лаверн развернул его и не поверил собственным глазам. Это был чек на десять тысяч фунтов.
– Что это? Взятка?
– Нет-нет, ни в коем случае! Это тебе премия за то, что победил меня в ночь на Новый год. Неужели забыл?
Лаверн попытался вернуть чек Принсу, но тот только оттолкнул его руку.
– Не глупи. Лучше отложи на похороны жены.
Лаверн инстинктивно сжал кулаки.
– Ну-ну, полегче!
– Ты хочешь, чтобы Донна осталась жива?
Лаверн про себя выругался.
– Хорошо, буду считать, что это значит «да», – ухмыльнулся Принс. – А дочь, а внучка? Или та хорошенькая инспекторша, к которой ты так привязан? Ты ведь знаешь, я заберу их всех. Я убью всех, кто тебе дорог.
Лаверн рассеянно смял чек и сунул его в карман пальто.
– Знаешь, Хьюго, когда-то все это должно кончиться. Ты ведь не можешь всех отправить на тот свет?
Но сами слова и голос, их произносивший, прозвучали как-то безжизненно, словно издалека.
– Хоть целый мир, – спокойно отреагировал Принс. – Правда, я все-таки знаю меру. Избавь меня от допросов, отпусти Иоланду, и в Йорке больше не будет странных убийств. Я продолжу свою работу где-нибудь в другом месте и заодно пощажу жизнь твоей жены. Это я тебе обещаю. Ты принимаешь мои условия?
Лаверн упрямо тряхнул головой.
– Послушай, – продолжал Принс, – я с тобой честен. Я даже готов предложить тебе большее. Гораздо большее. Потому что, если мы и дальше будем бороться друг с другом, в конце концов это закончится плохо для нас обоих. Когда дерутся драконы, кровь льется и там, и здесь.
– О чем ты?
– О том, что ты мог бы стать моим союзником. Взвесь все как следует. Человек, способный покидать собственное тело, и человек, способный заставить это сделать других. – Принс рассмеялся. – Мы бы с тобой здорово сработались – ты и я.
Лаверн презрительно фыркнул:
– Я так и знал, что только напрасно потеряю время.
Принс, казалось, испепелял его взглядом.
– Магия, Лаверн. Чистой воды магия. Ты хоть представляешь себе, что я могу тебе дать?
Устав от этого безумия, Лаверн было уже собрался уходить и, повернувшись вполоборота, сказал:
– Ничего ты мне не дашь.
В это мгновение он услышал позади себя какой-то шорох и повернулся на звук. На месте, где когда-то был алтарь, лежал огромный камень, а на камне стоял маленький мальчик. Ему было на вид года три. У него были каштановые волосы и перепачканный шоколадом рот. Одет он был в синий комбинезончик, а лицо светилось знакомой лукавой улыбкой.
– Папа! – позвал ребенок Лаверна.
У Вернона от волнения обмякли ноги.
Забыв о Принсе, забыв обо всем на свете, он бросился к мальчику и, подхватив его на руки, ощутил небывалую радость от прикосновения к детскому тельцу – оно казалось живым и теплым, от него пахло тальком и липкими леденцами. Казалось, он воссоединился с собственной плотью. На какое-то мгновение Лаверн забыл о своих терзаниях – в руках у него был сын!.. Но в следующую секунду Том исчез, и Лаверн остался стоять, обнимая воздух.
Из горла его вырвался сдавленный крик. Лаверн закачался, будто тело пронзила стальная рапира. Хватая ртом воздух, он рухнул на колени. Принс медленно подошел к алтарю.
– Магия, Лаверн. Прошлое, ставшее настоящим. Дух, облеченный плотью. Я в любое время мог бы вернуть тебе мальчика. Он мог бы навещать вас с Донной каждый день. И, главное, он ничем бы – ни видом, ни голосом, ни поведением – не отличался от вашего настоящего сына. И я обещаю тебе это, если ты немедленно признаешь свое поражение.
Стараясь побороть искушение, Лаверн уткнулся лицом в ладони. От них еще исходил запах сына. Из горла Вернона вырвался вопль бессилия и горя, и дрогнувшим голосом он произнес:
– Это наваждение...
– Наваждение или нет, какая разница? Ведь он ничем не отличается от твоего сына.
Лаверн промолчал и лишь плотно смежил веки.
– Ну так что? – донесся голос Принса. – Договорились?
И вновь гнетущее молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34