.. Нет, это я так, в шутку...
Лаверн поднялся и медленно направился к двери. Герейнт тоже встал с кресла и пошел вслед за ним, чтобы удостовериться, что тот действительно идет домой. Пройдя несколько шагов, Лаверн обернулся с улыбкой и вышел из комнаты. Но только не через дверь. А прямиком через стену. Вернее, он словно слился со стеной, растворившись в ней.
Герейнт Джон отшатнулся. Волосы встали дыбом у него на голове, а от ужаса перехватило дыхание.
– Ни черта себе!
И тут послышался голос – проснулась жена и звала его с лестницы:
– Герейнт, что у тебя происходит?
Герейнт Джон вышел в прихожую. Он был почти уверен, что увидит там Лаверна, указующего в него перстом, подобно призраку из фильма «ужасов». Но ничего подобного – холл был пуст.
– Это телевизор, – крикнул он жене. – Все. Я его выключил. Спи спокойно.
Заместитель главного констебля снова вышел в гостиную, поднял телефонную трубку и набрал номер Лаверна. Почти мгновенно на том конце взяли трубку, и раздался знакомый голос: «Алло».
Джон аж фыркнул от злости. Что за бред, Лаверн живет за несколько миль от него. За столь короткое время при всем желании домой не добраться.
– Вернон, твою мать, ты...
Голос на другом конце провода произнес:
– Тебе, конечно, трудно в это поверить. Ты хотел знать мой секрет, что ж, теперь ты его знаешь. Я умею покидать тело.
Забыв, что Лаверн его не видит, Герейнт яростно затряс головой.
– Да нет же, нет!
– Женщину зовут Кэтрин Хибберт. Помоги мне найти ее.

* * *

Положив ладонь на лоб Иоланды, Принс ждал, пока она заговорит.
Они находились в часовне Норт-Эбби. Иоланда сидела, он стоял подле нее. Глаза женщины были закрыты, дыхание – ровное и глубокое. Принс не спускал с нее взгляда – холодного, бездушного. На его губах играла презрительная ухмылка. Иоланда была для него больше чем подругой или союзницей. Она была его медиумом, и ее дар ясновидящей не раз сослужил ему службу. Именно Иоланда предупредила его, что в Норт-Эбби явился отнюдь не страховой агент. Иоланда тогда точно назвала имя, звание и истинную цель визита.
Принсу никак не удавалось выкинуть Лаверна из головы. Пусть полицейский запятнал свое доброе имя, но он все еще жив. Принс никак не мог забыть новогоднюю ночь, ту слепящую вспышку света, ману мощностью в тысячу вольт, от которой он тогда распростерся на полу... Нет, этот человек опасен.
Принс наблюдал, как Иоланда входит в транс, дыхание стало глубоким и равномерным. Затем по ее телу пробежала дрожь.
– Готова? Что ты видишь?
– Я вижу его.
– Полицейского?
– Да.
– Что он делает? Он все еще преследует меня?
Молчание. Голова Иоланды мотнулась из стороны в сторону, будто она только что осушила бутылку виски. Теряя терпение, Принс повторил вопрос.
– Нет, – отозвалась Иоланда, – кого-то другого.
– Кто этот другой? Мой предок? Он преследует Томаса Норта?
– Нет, другого.
– Кого? Мне нужно имя. Назови имя.
Пауза.
– Мне не видно. Он умеет хорошо прятаться.

* * *

Все началось, когда его семейная жизнь дала трещину. И для того, чтобы воочию увидеть страдание, он подобрал в Уэнслидейле молодого парня, голосовавшего на дороге, опоил его и выпотрошил живьем. Тело закопал в саду одной престарелой дамы, для которой иногда выполнял всякие небольшие поручения. Было это восемь лет назад. О пропаже парня никто не заявил, и поэтому считалось, что Душегуб (странное, однако, имечко для ветеринара!) унес жизни девяти человек, хотя на самом деле их было десять.
Мертон улыбался, сравнивая себя с серийными убийцами, о которых читал в книгах, или с теми, кого видел в неестественных кровавых фильмах. Как-то раз по телевизору со своими психологическими пророчествами выступал какой-то американский психоаналитик. Мертон с любопытством посмотрел телепередачу, причем сделал для себя несколько открытий. Оказывается, в детстве он подвергался сексуальному насилию, страдал заиканием и не имел друзей.
На самом же деле Мертона любили и в Суэйдейле, и в его родном Донкастере. Люди доверяли ему. Пусть у него не было близких друзей – его никак не назовешь нелюдимым волком-одиночкой, чей образ навязан обывателю телевидением и кино. Ничто в прошлом не могло пролить свет на творимые им злодейства: родители его были не лучше, но и не хуже, чем у других людей.
После смерти миссис Стендринг его допросил один полицейский – некто Лаверн, который возглавлял расследование. Мертону он понравился; возможно даже, симпатия оказалась взаимной.
Во время беседы Мертон поведал Лаверну, что в ночь, когда погибла Бетти Стендринг, он относил ей посылку с продуктами – как каждую неделю. И вообще он обычно приносил ей продукты, потому что давать ей деньги дело бесполезное – бабуля все до последнего пенса спускала на выпивку. В какой-то момент Мертон даже всплакнул, причем так убедительно, что Лаверн предложил ему собственный платок и тотчас оставил его в покое, поручив констеблю записать показания.
На самом же деле Мертон не испытывал к своим жертвам ни малейшего сочувствия. Даже в тот момент, когда он держал перед их искаженными от муки лицами их же собственные окровавленные органы, Мертон оставался глух к ужасу творимых им зверств. И все же Мертон отказывался считать себя монстром. Наоборот, по его мнению, он был приятным во всех отношениях малым. Он не питал презрения к людям. Как, впрочем, и к самому себе. Он любил, горевал, смеялся, переживал, боролся с жизненными трудностями... Просто так уж повелось, что время от времени у него возникало желание кого-нибудь расчленить – расчленить медленно и как можно более жестоко и мучительно, чтобы жертва прочувствовала каждый момент, каждое мгновение.
Зато он был на редкость добр к детям и братьям нашим меньшим.

Глава 15

Черный «даймлер» Герейнта с трудом добрался до Розберри-Фарм по узкому, извилистому проселку. Сгущались сумерки. После полудня начался снегопад, и уже намело сугробы. Герейнт повернулся к Лаверну с виноватой улыбкой.
– Это последняя в списке. Если мы опять ошиблись, нам же хуже. По крайней мере на сегодня конец. Черт возьми, не хотелось бы застрять в этом царстве Снежной Королевы.
Лаверн, прикусив губу, наблюдал за неустанной работой «дворников» на ветровом стекле. Впереди тянулась свежая колея. Незадолго до них кто-то проехал здесь на тяжелой машине.
– Может, отложим до завтра? – начал было заместитель главного констебля. – К чему такая спешка?
– Нам, может, и ни к чему, а вот для этой женщины... – возразил Лаверн. – Если, конечно, мы ее найдем.
Весь день они провели, объезжая фермы и деревушки Суэйлделской долины. Но нигде, ни в одном из сложенных из серовато-коричневого песчаника домишек они так и не кашли женщину по имени Кэтрин Хибберт. Им встретилась некая Амелия Хибберт, аж девяноста трех лет от роду, некое семейство Хиббертов – все как на подбор дородные и упитанные, но только не Кэтрин.
Герейнт достал из кармана пальто небольшую квадратную фляжку и зубами вытащил пробку. Не снимая одной руки с руля, он сделал жадный глоток рома.
– Не советовал бы тебе пить за рулем, – укоризненно произнес Лаверн.
Герейнт усмехнулся:
– И что ты намерен делать? Заставишь меня дышать в трубку?
Он протянул фляжку Лаверну. Тот было заколебался, затем все-таки сделал глоток. Ром на мгновение подарил ему ощущение блаженства, увы, слишком мимолетное и потому, в сущности, бесполезное.
Они достигли конца проселка и свернули налево к одинокой ферме. Приземистый дом казался унылым и заброшенным. След от колес, который привел их сюда, описал вокруг дома широкую дугу; сама машина стояла где-то за углом. Их «даймлер» замер на месте.
Герейнт заглушил мотор. Несколько мгновений стояла оглушающая тишина. Затем из полуразвалившегося амбара показались две облезлые немецкие овчарки и с лаем бросились к машине.
– Ну, прямо с цепи сорвались. Этого нам только не хватало, – проворчал Джон. – Кстати, откуда тебе известно ее имя? Не с неба же оно на тебя свалилось?
– Герейнт, сколько раз тебе объяснять? Я узнал его от человека, которому доверяю.
– Это что, кто-нибудь из тех, кого ты повстречал, разгуливая без собственного тела?
– Нет.
– Понятно. Бесплотные духи сами прилетают к тебе поболтать о том о сем. – Герейнт не скрывал насмешки в голосе. – Вот уж кто бы мог подумать...
– Так, значит, тебе мало увиденного вчера ночью.
Герейнт пожал плечами... или поежился?
Хотя это слегка отдавало садизмом, Лаверн продолжал:
– Может, тебе еще раз продемонстрировать?
Герейнт выпрямился на сиденье и замахал руками, словно отгоняя от себя нечистую силу.
– Нет, нет, спасибо. Я и так тебе верю. – Правда, не выдержав, добавил: – Сам не знаю почему, черт возьми.
Они вышли из машины. Овчарки прекратили лаять и теперь, жалобно скуля, принялись цепляться им за ноги. Герейнт, которому никак не хотелось, чтобы на его новые твидовые брюки налипла собачья шерсть, попытался отогнать псов:
– Кыш! Убирайтесь, окаянные!
Они стояли напротив парадного входа – облупленной двери, некогда выкрашенной в зеленый цвет, под грубой каменной аркой, над которой красовалась дата – 1875 год. Маленькие подслеповатые окна были темны и, казалось, говорили всем своим видом: «Дома никого нет». Однако из трубы на крыше сквозь снегопад поднимался, закручиваясь спиралью, коричневый дым.
– Ну что, вперед?! – Герейнт с воинственным видом кивнул в сторону зеленой двери, давая понять, что, мол, как таксист, доставил сюда Лаверна. В его намерения отнюдь не входило заниматься сомнительными поисками женщины, которой, возможно, никогда и не было на этом свете.
Подняв руку в перчатке, Лаверн собрался было постучать в дверь, однако остановился. Ему послышался какой-то звук. По лицу Герейнта он понял, что это не обман слуха – леденящий душу вопль на мгновение пронзил тишину и умиротворение зимнего пейзажа.
– Похоже на кошку, – неуверенно произнес Герейнт. – А ты как думаешь?
Они прислушались. Наступило короткое затишье, но вскоре снова раздался крик. На сей раз это был женский голос:
– Оставь меня в покое, подонок! Нет! Не надо!
Собаки оскалились. Шерсть на спине у них стояла дыбом.
– Давай поодиночке, – процедил сквозь зубы Лаверн. – Ты подойдешь с той стороны...
Герейнт на мгновение заколебался. Он давно отвык от оперативной работы, и неожиданно его охватило желание вернуться в свой теплый уютный кабинет... Лаверн, прочитав его мысли, произнес:
– Ладно, пойдем вместе. Как в старые добрые дни.
Это мало чем успокоило Герейнта. Правда, он заставил-таки себя улыбнуться и исчез за углом дома. Собаки бросились ему вслед. Лаверн не церемонясь шагнул к окну на первом этаже и кулаком пробил стекло.

* * *

Услышав звон бьющегося стекла, Мертон прервал свое занятие и прислушался.
– Что это?
От ужаса, что ее снова будут мучить, Кейт Хибберт промолчала и лишь покачала головой.
Они находились на кухне. На Мертоне был толстый полотняный фартук, из тех, что он обычно надевал на операциях.
Миссис Хибберт в одном белье лежала на кухонном столе, вся опутанная хитроумной паутиной шнуров и веревок. Лицо ее было перепачкано кровью, смешанной со слезами. Чтобы сломить волю жертвы, ее следует запугать. Рот несчастной представлял кровавое месиво – в наказание за то, что сопротивлялась, а на щеках виднелись свежие симметричные надрезы – по сути дела, лишь невинная увертюра перед тем, что должно последовать дальше.
Мертон нутром чувствовал, что выбрал идеальный момент. Убийство не совершается под влиянием сиюминутного порыва, в этом деле требуется четкое соблюдение графика, если хотите. Бывают такие моменты – без них просто нельзя, – когда весь мир занят исключительно самим собой, слеп и глух к тому, что творят такие люди, как Мертон и ему подобные. И сейчас такой момент наступил – Мертон был уверен в этом на все сто. Одинокая женщина, в доме без телефона, в день, когда дорожная полиция призывала автолюбителей не выезжать из дома. Мертон приехал сюда в твердом убеждении, что его никто не увидит. Ну кто другой, если он в здравом уме, рискнет ехать в такой снегопад – так и застрять недолго. А кроме того, проторенную им колею до утра занесет сугробами.
И вот теперь, услышав звон разбитого стекла, он ощутил первый прилив паники.
– Лжешь! – Ветеринар грубо сжал рукой лицо женщины, размахивая у нее перед самыми глазами длинным зазубренным ножом. – Кто это?
– Не знаю... Наверное, воры... Не знаю...
Жертва вела себя смиренно, и Мертону показалось, будто в ее глазах мелькнул проблеск надежды. Это еще больше вывело его из себя. Он вогнал нож в столешницу рядом с ее лицом. Лезвие какое-то время вибрировало, затем замерло. Мертон отошел в угол кухни, к креслу-качалке, на котором лежало принадлежавшее жертве ружье.
При ближайшем рассмотрении оно оказалось отличным оружием – настоящий браунинг, вполне исправный. Патронов, правда, было маловато, но Мертон на всякий случай все-таки зарядил пушку. И вот теперь он схватил ружье и, щелкнув предохранителем, направился к двери. Там он остановился, прислушался – но ничего не услышал, кроме собственного дыхания и лая собак на улице.
Мертон бочком прошел в крошечную облезлую прихожую. Там вдоль сырых стен громоздились какие-то коробки и ящики со старыми книгами и журналами. Дом по-настоящему не убирался с незапамятных времен. Единственная дверь, которая вела из прихожей дальше в комнату, стояла широко открытой. Кажется, она была закрыта, когда он приехал сюда, подумал Мертон, но точно вспомнить уже не мог. Набрав, словно ныряльщик, полную грудь воздуха, он осторожно шагнул в пустую гостиную.
Пусто. Ни единой души.
Вглядываясь в полумрак, он разглядел груды коробок, а на потертом диване – огромные стеклянные банки, набитые всякой ерундой: монетами, значками, пуговицами. На низком кофейном столике у его ног лежали три пачки печенья, все как одна вскрытые, и наполовину съеденный батончик «Фрут энд Натс». Кто живет вот так по-свински, подумал Мертон, только и заслуживает, чтобы его прикончили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34