До слуха Селин, выводя ее из забытья, донесся голос охранника. Она откинула одеяло, подождала, пока перестанет кружиться голова, и наконец повернулась к охраннику, наблюдающему за ней сквозь решетчатое окошечко в тяжелой двери. Сегодня дежурил толстяк, от которого вечно пахло вином. Его румяные щеки были покрыты красными прожилками.
Селин облизала сухие губы:
– Вы мне?
– Тебе. Соберись, девочка. Пришел один джентльмен и хочет тебя видеть. Обещай не выкидывать никаких штучек, и я его впущу. – Лицо за решеткой исчезло.
За последние несколько дней Селин стала по-настоящему жалеть тюремщиков, которые день за днем вынуждены были находиться в сырых, покрытых плесенью стенах, терпеть зловоние, страдать от духоты в переполненных помещениях. Селин поплотнее завернулась в одеяло и спустила ноги с топчана, пытаясь привыкнуть к грязному ледяному полу под босыми ногами.
Откинув с лица волосы, Селин с удивлением думала, кто же мог прийти навестить ее. Она не знала никакого джентльмена, который мог бы прийти сюда, за исключением, может быть, Кордеро, но у нее все-таки хватало благоразумия не надеяться на его приход.
За дверью послышались приближающиеся шаги, отдающиеся глухим эхом от каменного пола. Головокружение прошло, но руки по-прежнему дрожали. Она молила Бога дать ей силы, чтобы выстоять. Кто-то в соседней комнате пронзительно закричал, и этот вопль, как обычно, потонул в вое и проклятиях, которые тут же полетели из-за других дверей, пока охранник не потребовал навести порядок. Стены Кабильдо видели уже не один бунт заключенных, и стражники всегда держались начеку. Камеры были битком набиты убийцами, прочими преступниками и рабами, иногда полусумасшедшими, иногда больными. Ей повезло: осужденных на смерть содержали в одиночной камере.
Селин снова закрыла глаза и, придерживая одеяло, начала раскачиваться взад и вперед. В памяти всплыл непрошеный образ Кордеро. Он ехал верхом вдоль берега на фоне сверкающего песка и пенящихся волн, высокий и гордый. Его блестящие волосы искрились в солнечных лучах. Позади него, на холме, густые заросли зеленого тростника раскачивались от свежего ветра.
Спрятав это видение в самые глубокие тайники своей души, Селин подумала: «Вспоминает ли он меня хотя бы иногда?»
В окошке снова появилось лицо охранника. Зазвенели ключи. Один оборот – и тяжелая кипарисовая дверь распахнулась.
Селин продолжала неподвижно сидеть на краешке топчана, сжимая руками одеяло. Толстый охранник пропустил в камеру Томаса О’Харли. Коренастый торговец средних лет был одет в дорогой, хорошо пошитый сюртук из шерсти, который выглядел в жалкой камере так же нелепо, как шелковые домашние туфли на пляже. В комнате вдруг стало очень тесно от присутствия двух крупных мужчин. Ее посетитель прочистил горло и окинул взглядом камеру.
Селин не сделала даже попытки заговорить с ним, чтобы облегчить начало разговора. Она просто ждала. Он, без сомнения, явился, чтобы в последний раз попытаться упросить ее рассказать, где находится его дочь.
Когда О’Харли наконец заговорил, то обратился к охраннику, а не к ней.
– Вы могли бы оставить нас наедине? – попросил он.
Охранник быстро взглянул на Селин:
– Не обижай его.
Это предупреждение даже не заслуживало ответа. Он прекрасно знал: у нее едва хватало сил, чтобы отогнать мух. Охранник вышел из камеры, но, даже после того как с шумом повернулся ключ, она не сомневалась: он остался ждать прямо за дверью.
Селин постаралась сосредоточить внимание на Томасе О’Харли. Что-то в нем изменилось с тех пор, как она видела его в суде. Он выглядел теперь куда более уверенным в себе, плечи его не были безвольно опущены, из глаз исчезло отчаяние. Он извлек из кармана сложенный листок бумаги и развернул его с такой осторожностью, словно имел дело с тончайшей, очень хрупкой драгоценностью.
– Я получил весточку от Джеммы, – тихо сказал он, с благоговением глядя на тонкую страницу. – Она жива.
Селин почувствовала облегчение, не только потому, что это оправдывало ее, снимало с нее подозрение, но и потому, что была по-настоящему благодарна Богу за то, что с белокурой улыбчивой девушкой, однажды обменявшейся с ней судьбой, не случилось никакой беды.
– Она в монастыре?
– Джемма? Конечно нет! – засмеялся О’Харли.
– Она сказала мне, что хочет стать монахиней. – Селин повторила то, что уже однажды рассказывала ему. Однако тогда он ей не поверил.
– Она не сообщает, где именно находится, только то, что жива, здорова, счастлива и о ней хорошо заботятся. Она пишет, что когда полностью придет в себя и почувствует, что готова, то приедет домой, но она хочет, чтобы и мне хватило времени осознать, что я не имею права выбирать для нее мужа. – Он улыбнулся Селин. – Можете мне поверить: я никогда больше не сделаю такой попытки.
Он продолжал рассматривать слова, написанные рукой дочери.
– Далее она пишет, что в ночь предполагаемой свадьбы она поменялась одеждой с молодой женщиной одного с ней роста, но с темными волосами. Все именно так, как вы рассказывали. Я показывал это письмо полиции, они прекратили ее поиски. Я лично хотел сообщить вам об этом. Должен сказать, что надеюсь, вы простите меня за то, что я усомнился в ваших словах, но вы должны понять, в каком отчаянии я был…
– Я понимаю. Боюсь только, что от ее приданого осталось очень мало. Большая часть денег пошла незаконнорожденным детям Александра. Извините…
Он не стал выслушивать ее извинения.
– У меня денег больше чем достаточно. Я просто очень рад, что Джемма жива. Селин, могу я что-нибудь для вас сделать?
– Для меня нельзя ничего сделать, не доказав, что я не убивала остальных. Но времени на доказательства не осталось.
Он подошел к высокому окну и проследил за лучом солнечного света, бегущим по каменной стене.
– У вас есть кто-нибудь, кто был бы с вами рядом, когда… когда они?..
– Когда меня будут вешать? Нет. У меня никого нет.
– Как вы можете сидеть здесь так спокойно, зная, что через два дня пойдете на смерть?
– Я не сделала ничего плохого. Я, может, и боюсь умереть, мистер О’Харли, но, поверьте, я не боюсь предстать перед Богом.
Он с трудом сглотнул и провел ладонью по лицу.
– Не хотел бы я, чтобы моя Джемма оказалась в полном одиночестве при подобных обстоятельствах.
О’Харли забормотал что-то себе под нос, словно обдумывая какую-то идею. Вдруг он резко повернулся, подошел к Селин и остановился рядом с ее топчаном:
– Я буду там в пятницу, Селин. Я провожу вас на эшафот.
Селин облегченно вздохнула. Он был совершенно чужим ей человеком, отцом другой девушки, но благодаря ему ей не придется в одиночестве встречать свой конец. Селин почувствовала, что ее глаза наполняются слезами. Она низко склонила голову. Горячая слеза упала на ее ладонь. Прошло некоторое время, прежде чем она нашла в себе силы заговорить.
– Благодарю вас, мистер О’Харли. О большем я не могла бы и мечтать.
– Где мы, черт возьми, находимся? – попытался выяснить Корд у Огюста.
Он стоял рядом с отцом на палубе его корабля «Прекрасная леди», вглядываясь в лабиринт темных водных протоков, которые, переплетаясь, вели в глубь болотистого берега Луизианы. В тяжелом воздухе стоял запах плодородной пахотной земли, которая веками накапливалась здесь слой за слоем. Покрытые мхом стволы кипарисов напоминали привидения, молча хранящие мрачные тайны. Такие уголки всегда сохранялись на самых дальних окраинах плантаций Моро, но у Корда никогда прежде не было времени заехать так далеко.
Огюст улыбнулся, чувствуя себя как дома, и, встав за штурвал, повел корабль по одному из каналов в глубь суши.
– Это залив Баратария. Веришь ты или нет, но, судя по присутствию ворон мы всего в нескольких милях от Нового Орлеана. Много прошло времени с тех пор, как я бороздил эти воды под флагом Картахены. Много воды утекло с тех пор, как я отдал часть захваченной добычи Жану Лафитту за право прятаться здесь.
Корд удивленно посмотрел на отца. Огюст же пристально наблюдал за каналом. Во время путешествия между сыном и отцом установилось немного странное и не слишком спокойное перемирие. В течение продолжавшегося несколько часов урагана, когда корабль швыряло по волнам словно скорлупку, Корд подумал было, что в Огюсте снова проснулось былое желание умереть в море и он решил прихватить с собой сына.
– Значит, ты бывал настолько близко к плантациям Моро и ни разу не приехал, чтобы повидать меня? – Корд почувствовал, как в душе поднимается старая горечь.
Огюст пожал плечами:
– И что я мог сказать тебе? Что я пират? Сообщить, что отказался от прошлого и от тебя вместе с ним? Позволь поинтересоваться: ты собираешься встречаться с Генри в то время, что мы здесь будем?
– Понятно. Нет, я не собираюсь видеться с Генри, если только меня не вынудят обстоятельства, – честно признался Корд.
Ненависть к деду оказалась слишком глубока. Он вцепился в поручень так, что побелели костяшки пальцев. Сейчас нельзя было позволить гневу ослепить себя и отвлечь от выполнения основной задачи. С прошлым покончено. Важно только будущее и Селин.
– Я думал, мы направляемся прямо в Новый Орлеан. Если мы не доберемся туда вовремя…
– Даже не думай об этом. – Огюст рукой дал сигнал рулевому. – Единственные, кто хорошо знают эти воды – ловцы креветок да пираты. Здесь мы сможем скрыться от властей, если возникнет такая необходимость.
– За твою голову назначена какая-то цени?
– За голову Огюста Моро – нет. А вот Роджер Рейнольдс совершил немало неблаговидных поступков. Но не только поэтому я хотел бы спрятать корабль в одном из каналов и незаметно пробраться в город.
Корд прищурился от солнца, которое вдруг появилось из-за низкой темной тучи.
– Я уже говорил тебе, что готов на что угодно, лишь бы спасти жену. Ты думал, как нам в случае чего побыстрее убраться отсюда?
– Вот именно. – Огюст отвернулся от сына. – Мне приятно, что наши мысли идут в одном направлении. Но за твою голову цены не назначено, и нет нужды, чтобы это когда-нибудь произошло, Кордеро. Моя команда и я сам бывали в подобных переделках. Так что мы сможем с этим справиться.
– А я тем временем что буду делать? Сидеть здесь, в болоте, и выжидать? – Корд упрямо замотал головой. – Селин моя жена. Я слишком мало до сих пор для нее сделал. Я спасу ее так или иначе.
– Ты готов остаток своих дней провести в бегах? Вечно оглядываясь, нет ли кого за твоей спиной? Никогда не иметь возможности осесть где-нибудь и пустить корни?
– В обмен на спасение Селин? Решительно готов.
– На закате мы будем в городе, – заверил сына Огюст.
Зловоние немытых тел, испражнений и страха витало вокруг Кордеро, когда он вслед за тюремщиком спустился вниз и пошел вдоль коридора, куда выходили совершенно одинаковые двери камер. Как только Корд представил себе Селин, которая вынуждена находиться в этих жутких стенах, ему с трудом удалось подавить тошноту и заставить себя двигаться дальше. Снаружи на Новый Орлеан лился дождь, превращая улицы в сплошные потоки грязи, которую месили теперь колеса повозок, карет и телег. Свинцовые тучи затянули серое печальное небо.
Внезапно охранник остановился перед ничем не отличающейся от других дверью и отпер ее. Изнутри не доносилось ни единого звука.
– Она здесь. – Взгляд охранника пренебрежительно скользнул по лицу Корда.
Когда Корд вошел в слабо освещенную камеру, на минуту ему показалось, что охранник ошибся: комната казалась совершенно пустой. В углу стояло помойное ведро. Забытая миска с едой осталась прямо на грязном полу около двери. Он повернулся, готовый покинуть камеру, но дверь за ним захлопнулась с громким стуком и в замочной скважине повернулся ключ.
Какая-то тень шевельнулась под грязным одеялом на топчане. Онемевший, не верящий своим глазам, Корд смотрел как из-под шерстяной тряпки появляются голова и плечи Селин. Волосы ее были грязными и спутанными, щеки ввалились и пожелтели. Когда ее глаза скользнули по его лицу и в них не отразилось ни малейшего признака жизни, Корд почувствовал, как по его спине пробежал холодок страха.
– Селин?
Что с ней такое? Мог ли он облегчить ее состояние одними словами?
Она не двигалась. Одеяло соскользнуло вниз, обнажив холмики ее грудей. Она задрожала, но не заговорила.
Он подошел к Селин, опустился перед ней на одно колено и обнял ее. Она безвольно лежала в его объятиях, он прижал ее покрепче к своей груди и начал медленно баюкать словно дитя.
– Прости меня, Селин. Мне так жаль. Пожалуйста, прости меня, – повторял он снова и снова.
Корд медленно опустил ее на тонкий грязный матрас. Попытавшись отвести с ее лба пряди волос, увидел на щеках жены грязные бороздки, оставленные пролитыми слезами. Он взял ее ладони в свои и начал растирать их.
– Селин, скажи мне что-нибудь. – Он обвел взглядом комнату и снова посмотрел на нее. – Пожалуйста!
– Я сплю? – медленно прошептала она так тихо, что ему пришлось склониться к ней поближе. – Я столько раз представляла тебя здесь…
– Мы выплыли двумя днями позже, чем вы: столько времени мне понадобилось, чтобы протрезветь и прийти в чувство. Два дня я провел в городе, пытаясь добиться встречи с тобой. Наконец мне разрешили.
Легкие морщинки, которые залегли около ее губ, резанули его сердце, словно раскаленным лезвием. Он провел пальцем по ее губам. Ее улыбка погасла.
– Прости меня, Селин.
– Слишком поздно, – прошептала она и закрыла глаза.
Корду показалось, что на его сердце лег камень.
– Я не обвиняю тебя за то, что ты ненавидишь меня, Селин. Особенно после того, как я сказал, что люблю тебя, а потом позволил увезти. Я не должен был отдавать тебя Харгрейвсу. Я должен был сражаться и защищать тебя. Пожалуйста, не говори, что уже слишком поздно.
– Я не виню тебя, Корд. Как я могу? Наша любовь была такой молодой, такой хрупкой. Ты только решился сказать мне о своей любви в тот вечер, и вдруг появились эти двое и заставили тебя узнать правду. – Она вздохнула, и вся печаль, которая сквозила в ее словах, отразилась в ее глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46