Вещи, которые Селин унаследовала от Джеммы О’Харли, слуги уже распаковали.
– Кое-что из вещей матери Корда. Мы подумали, что они лучше подходят к местному климату и вы с удовольствием их сможете носить, – сказал ей Фостер.
Селин смотрела, как он опустился перед сундуком на колени и открыл его. Эдвард крутился рядом и, как только Фостер поднял крышку, прижал руки к сердцу и тяжело вздохнул.
– Вот то замечательное небесно-голубое платье, которое она так любила. – Эдвард протянул руку и коснулся почти невесомого наряда. – Оно чудесно шло к ее глазам.
Фостер и Эдвард склонились над сундуком. Доставая платье за платьем вместе с подходящими к ним шляпками и туфлями, от которых слегка пахло плесенью прошедших лет, они то и дело вздыхали и вскрикивали, предаваясь воспоминаниям.
– Все такое красивое, – сказала Селин, легко прикасаясь пальцами к голубому шелку переданного ей Фостером платья.
– Кое-что вышло из моды, но мы проветрим и отгладим для вас те, что вы захотите носить, – пообещал Фостер. – Вижу, размер ноги у вас гораздо меньше, чем был у мисс Элис, – добавил он и принялся старательно складывать туфли на дно сундука.
Селин приложила платье к плечам, раскачивая его из стороны в сторону:
– В этом, без сомнения, будет гораздо прохладнее, чем в том, что у меня с собой, – согласилась она.
В этот момент в комнату вошла Ада. Ее отсутствующий вид сменился смущением, как только она заметила Селин, прижимающую к себе голубое платье.
– Элис? – прошептала она. – Что ты сделала со своими волосами?
– Нет, тетя Ада, я – Селин. Жена Кордеро. – Озабоченная девушка передала платье Фостеру и шагнула навстречу Аде.
Пожилая женщина уселась на кровать, на потертое покрывало, расшитое тропическими цветами. Она затрясла головой и улыбнулась:
– Конечно-конечно, моя милая. Но на минутку мне показалось, что ты Элис и просто что-то сделала, чтобы изменить цвет волос. Хотя, если подумать, я никогда не разговаривала с Элис именно в этой комнате.
Селин взглянула на Фостера и Эдварда. Первый, казалось, просто удивился, но второй, глядя на всех расширившимися глазами, прикрыл рот ладонями. Слуги ждали, что еще они сейчас услышат. У Селин было смутное предчувствие, что Ада как-то может объяснить сказанное, но это подчиняется только ее собственной логике.
– Она всегда спала в хозяйских покоях вместе с Огюстом. Знаешь, они очень любили друг друга. Собственно, я собиралась сказать, что никогда не слышала, чтобы ее дух разговаривал со мной в этой комнате. Хотя я нечасто здесь бываю, ведь в доме нужно следить за столькими вещами!
Эдвард стоял справа от Фостера. Оба они выжидательно смотрели на Селин.
– Ее дух? – переспросила Селин.
Ада попыталась взбить волосы, слегка обвисшие от влаги.
– Я думаю, это дух Элис. Рабы называют это «дашти»…
– Это то же самое, что «джамби»? – поинтересовалась Селин.
– Кажется, да. Такие замечательные слова, тебе не кажется?
– И вы разговаривали с Элис в этом доме?
– О да, и в саду тоже. – Ада посмотрела на открытую дверь и простирающееся вдали море. – Она так любила свой сад! Я старалась поддерживать его в таком состоянии, которое ей могло бы понравиться, но он слишком велик для одного человека, а рабы вечно заняты выращиванием урожая да своими огородами, так что я никак не решусь попросить их о помощи.
Итак, по дому разгуливают привидения, а его хозяйка вот уже лет десять стесняется потревожить рабов. Весьма любопытно! Фостер и Эдвард не пытались даже сделать вид, что заняты какой-то работой, они просто стояли и ждали, что произойдет дальше.
– И часто вы ее слышите? – поинтересовалась Селин, надеясь, что голос Элис Моро всего-навсего плод воображения Ады. Ведь, если души умерших могут бродить по земле, это означает, что Жар Перо, не говоря уже о капитане Данди, могут разыскать ее здесь, на Сан-Стефене.
Ада покачала головой, и в глазах у нее промелькнула улыбка:
– Только когда мне необходимо с кем-то поговорить.
– И она отвечает? – не удержался Эдвард, дрожа от страха.
– Конечно.
– О Боже… – только и сказал он.
– Очевидно, присутствие Элис никому не приносит вреда, – сказала Селин, больше ради того, чтобы подбодрить Эдварда, чем для собственного успокоения. В подобной ситуации ей приходилось бояться куда худшего, чем призрак Элис Моро.
– Именно это я и говорила колдуну, но он не хочет меня слушать, – печально улыбнулась Ада, качая головой.
– Колдуну? – переспросила Селин.
– Рабы верят, что этот старик своего рода волшебник или колдун. Он имеет огромную власть над рабами. Я сама видела, как он пытался вылечить больного, размахивая над ним костяной трещоткой и бросая в огонь что-то очень вонючее. Когда я только приехала, то не могла найти никого для работы в доме. Здесь все было закрыто с тех пор, когда умерла Элис, а Огюст покончил с собой, выйдя в море. Рабы были уверены, что на доме лежит проклятье. В конце концов, видимо, боясь, что рабы взбунтуются, Бобо уговорил меня пустить сюда колдуна, чтобы он прочитал свои заклинания. Но Элис по-прежнему здесь. – На лице Ады сияла блаженная улыбка.
Эдвард захныкал.
– Тебе нет нужды волноваться, Лэнг. Элис всегда тебя любила, – успокоила его Ада. – К тому же она разговаривает только со мной.
Селин одернула юбку, откинула назад волосы и принялась махать руками, чтобы немного охладить лицо.
– Кстати, я ведь пришла сюда с какой-то целью… Только вот с какой? – пробормотала Ада себе под нос, потом щелкнула пальцами. – Ты ведь не собираешься здесь спать, моя милая? Если Кордеро хоть немного похож на отца, он очень огорчится, когда обнаружит, что ты, так сказать, раскинула свой лагерь в этой комнате. Почему бы тебе не сказать Лэнгу и Арнольду, чтобы они перенесли твои вещи в хозяйские покои?
Селин вспыхнула и посмотрела на слуг.
– Я думаю, она права, а ты? – подтолкнул Эдварда Фостер.
– Ты о привидениях? – Эдвард, казалось, все еще не пришел в себя.
– Нет, о переезде в покои Кордеро, – объяснил Фостер немного раздраженно.
– Ах, да! Замечательная идея. – Эдвард принялся энергично кивать головой.
– Я останусь в этой комнате, – заявила Селин, надеясь, что ее голос звучит достаточно убедительно. – Кордеро будет очень много работать, занимаясь хозяйством, у него будет напряженный график. Уверена, он нисколько не будет против, просто я не хочу, чтобы меня тревожили.
Ада была совершенно поражена.
– Но вы же молодожены! Не хочешь же ты…
– Конечно, вы переберетесь! Мы просто перенесем сундук, – начал было Фостер, торопливо засовывая платья в сундук.
– Остановись, пожалуйста! – Селин вытянула руку, и Фостер замер. – Я уже решила. Я выбрала эту комнату и буду вам признательна, если вы подчинитесь моему решению.
Фостер принялся снова извлекать наряды из сундука, выкладывая их прямо на руки Эдварду. Ада нахмурилась, пытаясь понять, что происходит. Потом она, наконец, заулыбалась:
– Ну, по крайней мере, Корд будет рядом. Селин почувствовала, как учащенно забилось сердце.
– Что вы имеете в виду?
Ада показала на дверь напротив кровати Селин:
– Так ведь хозяйские покои находятся как раз за этой дверью.
Корд шел по темному дому, который прекрасно помнил с самого детства. Полумрак скрывал следы запустения и изношенности, которые со временем появились на прекрасной мебели, драпировках и шторах. Он прошел через столовую, чувствуя, как вокруг среди темных очертаний массивной мебели, длинного обеденного стола и старинных канделябров роятся воспоминания. Ему казалось, что он слышит голос отца и смех матери, доносящиеся из комнаты, где они часто проводили время.
Механизм самозащиты, включивший внутренний сигнал тревоги, подсказывал ему не углубляться в воспоминания о давно минувших временах, которые могли снова воскресить боль, давно поселившуюся в его душе, боль, которую он запрещал себе чувствовать. Раньше он прятался от этих воспоминаний, так же, как сейчас бежал от Селин, но теперь было слишком поздно, ему некуда было деться.
Весь день Корд провел в компании Бобо, объезжая поместье от вершины холма, склоны которого были покрыты тростником, до широкого серповидного пляжа внизу. Он ел вместе с Бобо там и тогда, когда им предлагали еду: фрукты прямо с дерева, кукурузу, которую готовили сами рабы, сладкий картофель, фасоль и соленую рыбу. Бобо следил также за тем, чтобы рабам еженедельно выдавались причитающиеся им ром и черная патока. Так что многие предлагали хозяину выпить.
К удивлению Корда, годы пощадили Данстан-плейс, поместье процветало. Большое поле табака, посаженного когда-то для нужд рабов, превратилось в плантацию, дающую большой урожай. Сахарный тростник высаживали таким образом, чтобы урожай можно было собирать с января по май – в самые сухие месяцы, наиболее подходящие для сафры. По пастбищам бродил немногочисленный, но сильный и здоровый скот.
После целого дня тщательной проверки и настоящих открытий, Корд убедился, что никто на этом острове даже не представлял, как процветало поместье Данстан-плейс под руководством его взбалмошной тетушки, раба, который занимался перегонкой тростникового сока и одновременно являлся надсмотрщиком, а также часто отсутствующего соседа по имени Роджер Рейнольдс.
Усталый, но освеженный купанием в любимой заводи под звенящим водопадом, Корд пересек гостиную. Остановившись у подножия лестницы, он положил руку на стойку перил лестничного марша, сделанную из вишневого дерева. В распахнутое окно виднелись звезды и врывался легкий ночной ветерок. Шелест пальмовых листьев и крики зеленых обезьян в дальнем лесу смешивались с тяжелым ароматом ночных цветов. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. Тюль на высоких открытых окнах покачивался на ветру, словно призрачная осенняя паутина.
Поднимаясь по лестнице, Корд вдруг подумал, что не очень ясно представляет себе, куда именно направляется. Он вспомнил комнату, в которой спал в детстве, но предположил, что Фостер и Эдвард решили разместить его в хозяйских покоях. Он представил себе Селин, ожидающую его в кровати, которую когда-то делили страстно любившие друг друга родители. И в тот же миг его губы растянулись в циничной усмешке. Будучи реалистом, он понимал: после того, что произошло сегодня днем, она, без сомнения, выбрала комнату, расположенную как можно дальше от его, а потом еще, наверное, забаррикадировала дверь.
Перешагивая через две ступени, он поднялся наверх и пошел по широкому коридору, прислушиваясь к своим одиноким шагам, глухо разносящимся по всему дому. Зал, погрузившийся в тишину и темноту, совсем не походил на тот, что сохранили детские воспоминания, когда он бегал по нему с радостным смехом. «Узнает ли Данстан-плейс такую же радость когда-нибудь еще?» – подумал вдруг Корд.
Молодой человек обнаружил, что дверь в хозяйские покои открыта, и на мгновение замер, чтобы унять волнение. Последний раз, когда он был в этой комнате, его отец лежал на кровати и пристально смотрел на море, нижняя часть его лица, не закрытая повязкой, заросла многодневной щетиной. Его единственный сохранившийся глаз померк, словно со смертью Элис из него ушли остатки жизни. Это было в тот день, когда Огюст сказал, что отправляет Корда прочь из дома.
Подталкиваемый былым гневом, Корд распахнул дверь пошире. В комнате стояла непроглядная темень, но тем не менее он понял, что здесь нет поджидающей его Селин. Гнев улетучился, и Корд снова почувствовал приступ давнего одиночества.
Не зажигая огня, он подошел к огромной кровати, стоящей на возвышении и защищенной от назойливых насекомых москитной сеткой. Глядя на постель глазами взрослого мужчины, он мог только представить себе, как неистовствовали здесь его родители.
Поскольку он не мог точно сказать, как поведет себя если прямо сейчас встретится с Селин, Корд предпочел не искать ее. Он расстегнул и сдернул с себя рубашку, бросил ее на соседнее кресло и сел, чтобы стянуть сапоги. Оставшись босиком, молодой человек поднялся и, распрямив плечи, поиграл бицепсами. Сцепив ладони, Корд вытянул руки над головой. Объезд владений утомил его, но подбодрил и доставил радость, которой он давно не испытывал.
Он еще не успел успокоиться, мысли его постоянно возвращались к тому, что он увидел и узнал за этот день. Хотелось выпить, но он решил пойти на балкон и послушать, как плещется море, а не бродить по дому в поисках спиртного. Корд подошел к самым перилам. Далеко за садом, окружающим дом, за широким склоном и открытой поляной лежало море, черные бриллианты мерцали в неясном свете месяца. Звездные отражения плясали на воде. Прибой бился о берег, и этот звук доносился до него на крыльях ветра. Вдруг шум моря заглушил слабый возглас удивления. Корд обернулся.
В проеме высоких французских дверей соседней комнаты стояла Селин. Подол белой ночной рубашки, которую он ей подарил, обвивался вокруг ее босых ног, лаская высокий подъем. Она подняла руку, чтобы отвести от щеки волосы, которыми играл ветер.
– Колдовство все-таки не слишком удалось, правда?
Он думал, что она развернется и уйдет. Оскорбительно-горький тон его вопроса-предположения должен был заставить ее искать убежища в своей комнате, но она не двинулась с места. Она продолжала стоять на ласкающем ее ветру, с развевающимися непослушными волосами, искушая его своей невинностью и молчанием. С пониманием и сочувствием, в которых он не нуждался и которых не хотел.
Наконец она заговорила:
– Почему ты это сделал?
– Что еще я сделал?
– Почему ты так поцеловал меня сегодня?
Он снова посмотрел на морскую гладь, не в силах вынести ее вида, догадываясь, что она стоит перед ним совершенно обнаженная, если не считать пары метров тонкого батиста. Он не мог смотреть на нее и не желать ее.
– Цель твоей жизни мучить меня, да? – тихо спросил он.
– Это потому, что ты так легко позволяешь себя терзать. Ты сам желаешь упиваться своей болью. Прекрати это, Кордеро.
В два шага Корд покрыл разделяющее их расстояние и остановился перед Селин, не решаясь прикоснуться к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46