Но Япония… Там все по-другому. – Боб оглядел шикарное убранство салона, как будто тиковая мебель и пушистый ковер могли дать ответы на мучившие его вопросы. Скорее всего, эти роскошные предметы не вызвали у него никаких новых мыслей, потому что он тяжело вздохнул, прежде чем продолжить.
– Я знаю Танаки уже двадцать лет. Мы вместе провернули не одну сделку. Но японцы – люди замкнутые. Он ни разу не пригласил меня к себе домой, не сделал ни одного замечания личного плана. Я незнаком с его домашними. Он очень привержен старым традициям, поэтому он и выбрал Киото в качестве штаб-квартиры «Майбейби». Ни аэропорта, ни метро. И все-таки именно это настоящая Япония.
– Что общего это имеет с заговором и реакцией Танаки? Бизнес есть бизнес. Для Танаки, как для любого другого, – заметила Элиз.
– Не совсем, – подумав, ответил Боб. – Знаешь легенду о сорока семи самураях? – Бренда и Элиз отрицательно покачали головой. Анни слышала что-то раньше.
– В 1700 году Кира Иошинака, вассал императора, оскорбил Асано Наганони, правителя Ако. Асано выхватил меч, чтобы отомстить за себя. Это был смертный грех, так как они находились в императорском дворце. За такой грех Асано должен был совершить сеппуку – ритуальное самоубийство, что он и сделал.
– Как, он порешил себя только за то, что вынужден был защищаться? – удивилась Бренда.
– Это был долг чести, – пояснил Боб. – Таким образом он защищал честь своей семьи. Но его самураи остались без вождя. Их преданность Асано была так велика, что месяцами они строили планы, как казнить Киру. Внешне они как будто бы смирились со смертью Асано. Наконец случай представился. Они убили Киру, отрезали ему голову, положили ее на могилу Асано.
– Вот это да! – воскликнула Бренда.
– Это еще не все. Сорок семь самураев остались без вождя, и кодекс чести требовал их самоубийства. Они его совершили.
– Все сорок семь?
– Все сорок семь. Это был подвиг. В Токио в их честь воздвигнут храм.
– Какой кошмар, – с презрением проговорила Бренда. – Только мужчины могут быть такими идиотами.
– Им поклоняются все в Японии, – ненавязчиво вставил Боб.
– Да, но какое отношение имеет это все к Танаки и к заговору?
– Танаки особенно почитает сорок семь самураев, как и многие японцы. Он финансирует «Кабуки», когда они ставят «Чушингура» – легенду о сорока семи самураях. Танаки часто уединяется в храме Сендакуджи, месте их захоронения. Когда он слышит, что кто-то из его компаньонов повел себя нечестно, он воспринимает это как свой грех и очень переживает.
– До такой степени, что может покончить с собой? – поинтересовалась Бренда.
– Нет, не до такой степени, но достаточной, чтобы уйти от дел. Джил будет тут как тут. Поэтому для разговора с Танаки очень важно выбрать правильную форму общения.
– Мы, наверное, будем только мешать, – предположила Анни.
Она знала, что в корпоративной Японии женщинам отводят очень незначительную роль в бизнесе. Их называют «цветы для офиса». Предполагается, что они прекратят работу после замужества или по исполнении тридцати лет.
– Конечно, вам не надо присутствовать при разговоре. Мы все встретимся с Танаки на ужине, вернее, на банкете, который он дает. На следующий день я и мой человек в Киото будем иметь с ним беседу.
– Ничего не выйдет, – сказала Элиз.
– То есть? – не понял дядюшка Боб.
– Мы, значит, пустое место? Стоило для этого ехать в Японию. В конце концов, ведь это все наша затея, – возмущалась Элиз.
– Не пустое место, но что до реальной пользы от вашего участия…
– Это потому, что мы женщины? Чушь какая-то, дядюшка Боб. На дворе двадцатый век.
– Только не в Киото, – вздохнул Боб Блужи.
К моменту, когда они прибыли в международный аэропорт Осаки, Анни была без сил как от радостного возбуждения, так и от долгого перелета, несмотря на весь комфорт частного самолета. Она была благодарна мистеру Ванабе, «человеку в Киото» дяди Боба, – он быстро провел их через таможню, а у выхода уже ждал «роллс-ройс». Тем не менее дорога в Киото была долгой и утомительной.
Гостиница в традиционном стиле «Таварайя Риокан» была для них настоящим открытием. Госпожа Сато, хозяйка гостиницы, встретила их у входа, отвесив низкий поклон сначала господину Ванабе, затем всем остальным. Одиннадцать поколений ее семьи владели «Таварайей». В доме было всего девятнадцать комнат, каждая из которых отличалась роскошным великолепием, равно как и немыслимой дороговизной.
Изысканная комната, куда поселили Анни, была выстлана татами. Стеклянные двери выходили на деревянную веранду, украшенную множеством подушек. Мебель была изящна и миниатюрна: прелестный старинный шкаф, низкий полированный столик, ширма, отделанная позолотой, на которой были изображены цветущие ирисы. Свободное пространство как бы заполнялось великолепной вазой, в которой стояли цветущие ветки айвы. Декоративный садик поражал изумрудной зеленью. В углу мерцала покрытая мхом лампадка. Все здесь дышало завораживающим спокойствием.
Стук в дверь прервал блаженство, в которое погрузилась Анни при виде всего этого великолепия. Вошла Бренда.
– Смотри, у тебя тоже кто-то стащил кровать, – воскликнула она.
– Бренда, здесь не может быть кроватей. Горничные разложат для нас футон на полу.
– Я такая темная. Смотри, мне бесплатно дали кимоно. – Бренда показала Анни хлопчатобумажный халат.
– Это не кимоно. Кимоно надевают только по официальным случаям. Это просто юката. Ее надевают перед приемом ванны. Давай примем ванну?
Анни накинула юкату.
– Как? Ты приглашаешь меня принять ванну? Вместе?
– Да, здесь так принято.
– Ну уж нет, – засмеялась Бренда, – я не извращенка.
* * *
Ужин в гостинице был великолепен. Даже Бренде понравилось, хотя, с ее точки зрения, последнее блюдо – вареный рис без приправ – не отличалось особой изысканностью.
После ужина Боб, Элиз и Бренда захотели поскорее лечь в постель.
– Не в постель, а на футон, – напомнила Бренда.
Анни, несмотря на то, что вымоталась за день, была слишком возбуждена, чтобы заснуть.
– Что, если я прогуляюсь? – спросила она Боба.
– Очень хорошо, – ответил он, – здесь не бывает уличных происшествий. Заблудиться тоже невозможно. Киото, как и Нью-Йорк, распланирован по принципу решетки.
Анни вышла на улицу. Она шла сначала неуверенно, с опаской. Ночь была тихая, мягкая, светила луна, и все, что она видела, казалось ей таинственным, интригующим. Буддийские храмы, застывшие у святынь Шинто, ряды чайных и кафе, частные домики, уютно примостившиеся за деревянными воротами, влажная мостовая, блестевшая у нее под ногами, – все это была неизвестная ей Азия, экзотика. А душа Анни была наполнена таким покоем, который можно испытывать только в родном доме.
Анни увидела мост через реку Камо. Это была граница района Понтоко, где правила знаменитая гейша. Стоя на мосту, Анни наблюдала, как в реке колебался отраженный в ней свет окон и фонарей.
«Почему я не приехала сюда раньше? Япония всегда влекла меня. Чего я так долго ждала? Почему надо так скоро уезжать?»
Потом пришло озарение. Она останется здесь. Япония – это гармония, красота, спокойствие. Буддизм, бонсаи и кимоно. Здесь ее сердце было на месте. Она еще вернется в Японию.
В этот момент, как бы в награду за данное себе самой обещание, она увидела женщину в полном традиционном одеянии. Ее кимоно светилось в лунном свете. Длинные рукава и сложная прическа выдавали майко, будущую гейшу. Девушка проплыла мимо нее, спокойная, как река Камо.
«Какая непонятная и чудесная страна», – подумала Анни. В этот момент душевной гармонии Анни сказала себе: «Я могу писать. Теперь я в этом уверена».
С этой мыслью, удовлетворенная и умиротворенная, она вернулась в гостиницу и уснула на футоне.
На следующий день они осматривали императорский дворец, затем обедали в чайном домике, а потом покупали жемчуг.
– Дорогие дамы, сейчас настало время заняться делом. Вечером у нас назначена встреча с Танаки, – напомнил им Боб. – Он дает банкет в нашу честь.
– Фрак и черный галстук? – спросила Элиз. Дядюшка Боб улыбнулся.
– Одеваться в традиционном японском стиле. Это будет ужин с гейшами. Господин Танаки уже давно выступает как спонсор подобных увеселений.
У Анни глаза засверкали от счастья.
* * *
В этот вечер они готовились поехать в Гион, старейший и наиболее почитаемый район гейш в Японии. Анни тщательно подобрала туалет – строгий темно-синий костюм. Одевшись раньше всех, она зашла к Бренде.
– Эти гейши – по-нашему проститутки? – спросила Бренда, натягивая черное платье.
– Нет, конечно, – пыталась объяснить ей Анни. – Они артистические натуры. Гейша по-японски артистка. Они танцовщицы и музыкантши, в совершенстве владеют искусством вести беседу.
– Как и наши нью-йоркские актрисы и манекенщицы, – цинично добавила Бренда.
– Нет, Бренда. Быть приглашенным в Гион – невероятная честь. Туда редко попадают иностранцы. Не говоря уже об иностранках. Каждая гейша получает за вечер более тысячи долларов. Это ведь гейши императорского двора.
– Еще скажи, что в их обязанности входит только бренчать на гитаре для принцев крови.
– Самисены, а не гитары. С ними можно провести ночь только в том случае, если они сами этого захотят. Это первые работающие женщины в Японии.
– Да, очень похоже на наших работающих женщин.
– В конце шестнадцатого века они создали нечто вроде профсоюза. Это были женщины с состоянием. Им было не обязательно выходить замуж. У них никогда не было сутенеров. Они жили и живут в общинах, где старшие помогают младшим.
– По-моему, они просто мяукают под гитару, как кошки. К тому же слишком сильно красятся. Откуда ты все это знаешь?
– Меня всегда привлекало то, что японцы называют «вода» – гейшам многого удается достичь без работы локтями и подлости.
– Все-таки женщин здесь ни в грош не ставят. Дядюшка Боб говорил, что Танаки так и не познакомил его со своей женой, что все бизнесмены развлекаются без своих жен, что молодые ходят к проституткам, а те, кто постарше, обращаются за удовольствиями к гейшам. Ну и страна.
– Не знаю, по крайней мере, здесь есть условности, которые принято соблюдать. Мужчины так просто не бросают жен. А женщина – хозяйка в доме. Большинство японцев отдают все, что получают, женам, – сказала Анни.
Элиз, тоже зашедшая к Бренде, пожала плечами. «Для нее нет ничего особенного, – подумала Анни. – У нее никогда не было проблем с деньгами».
– Пошли, дядюшка Боб и Танаки ждут нас.
* * *
Гион представлял собой местечко с неброскими улицами, где скромно украшенные ворота скрывали великолепные сады. Здесь не было неоновых огней, баров. Пройдя через небольшой двор, женщины оказались в чайной – просторном зале, где их уже ждали господин Танаки, его помощник господин Атава и еще несколько человек. Боба Блужи усадили на почетное место. Анни села между господином Ванабе и господином Атава. Ее внимание было полностью поглощено Танаки.
Он был уже стар – пожалуй, за семьдесят. Но в нем было то, что японцы называют «ики» – шик. Одежда из темно-синего шелка сидела на нем безукоризненно. Его густые седые волосы были идеально уложены. На белоснежных французских манжетах красовались золотые запонки, на которых был выгравирован семейный герб. На левом мизинце Анни заметила маленькую печатку.
Возможно, Танаки почувствовал ее взгляд, потому что он посмотрел прямо на нее. Его глаза, глубокие, темно-карие, под тяжелыми веками, словно оценили ее.
«Да ведь он очень привлекателен», – подумала Анни.
Начался банкет: появилась процессия майко и гейш. Май-ко – в кимоно всех цветов и оттенков. Гейши были одеты более сдержанно и утонченно. Они плавно подошли к гостям и налили каждому рисовой водки.
Анни посмотрела на Элиз. На подобном банкете никого не удивило бы, что кто-то пьет, пусть даже сверх меры. Тем не менее Элиз быстро перевернула крошечный бокал вверх дном. Гейша была удивлена, но через секунду улыбнулась и поклонилась. Анни вздохнула с облегчением.
Подали первое блюдо. По традиции это должно было быть что-нибудь сырое. За ним следовали вареное, жареное, печеное, приправленное и так далее.
– Вам нравится наша еда? – спросил Атава на безукоризненном английском языке с оксфордским акцентом.
– Очень, – ответила Анни.
В отличие от других гостей, которые были в затруднении, не зная о чем друг с другом говорить, Анни и Атава свободно общались на разные темы – они говорили о его работе в качестве помощника и переводчика господина Танаки, о спектакле, который вот-вот должен был начаться.
– Майко удаляется, и одна из гейш будет танцевать под аккомпанемент других. Потом очень известная гейша Окико исполнит коуту. Коуты – это наши баллады. Вроде зайку, но длиннее. Хотите послушать?
Анни была уверена, что ей понравится коута, особенно с синхронным переводом господина Атавы. Одна из баллад повествовала о верности гейши, другая о том, как какой-то человек покидал Киото. Пение было недолгим. Бренда иногда морщилась, но Анни была в восторге, стихи вызывали в ее душе море чувств.
Слушая перевод господина Атавы, Анни сияла. Она в какой-то момент взглянула на господина Танаки и увидела, что он наблюдает за ней. Вспыхнув, Анни отвернулась.
«Удивительная страна, – подумала Анни. – Гейш здесь обожествляют, а жены не имеют ни лица, ни имени. Преданность семье возводят в абсолют, и в то же время такие, как Танаки, делят свою любовь между семьей и гейшами». – Она была потрясена. Подняв голову, она снова встретилась глазами с господином Танаки.
На следующее утро они были приглашены в офис Танаки. Ширма разделяла просторную комнату на две части – традиционно японскую и обставленную в западном стиле. В западной части стояли письменный стол из розового дерева, старинный, отделанный кожей столик, восемь кресел. Господин Танаки и господин Атава поднялись со своих мест и поклонились вошедшим.
Господин Ванабе вручил привезенные ими сувениры, обычные для подобного визита. Господин Танаки, с подобающими формальностями, вручил свои подношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65