Скульпторы, которые искали бы натурщицу для статуи Деметры, не смогли бы найти никого лучше…
Он начал нетерпеливо снимать с себя одежду, бросая ее прямо на пол. Раздевшись, он позволил Алекс оглядеть себя с ног до головы. Макс был плотного сложения, мускулистый, с широкими плечами, с сильной грудью, поросшей мягкими волнистыми волосами, с длинными ногами.
– А тебя бы лепил Донателло…
Ей хотелось встать на колени и поклониться ему, но Макс взял ее за руку и притянул к себе. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу – грудь к груди, ноги к ногам, и Алекс ощущала, как тверда и нетерпелива его плоть.
Он начал целовать ее.
Алекс открыла глаза, зевнула, потянулась сладко, как никогда прежде. «Как кошка, – подумала она, еще не проснувшись толком, – такая же расслабленная». И в то же время она ощущала, какой полной жизнью живет каждая клеточка ее тела. «Теперь я знаю, что такое быть живой. Макс посвятил ее в плотские радости. Радости! Нет, это гораздо больше. Это экстаз! Я читала об этом, но на самом деле понятия ни о чем не имела. Даже отдаленно…» Она провела ладонью по телу, которое вызвало такое восхищение у Макса. Он пробудил в ней совершенно новое ощущение – своими руками, губами, всем своим телом, которое проникло в нее и сотворило новую Алекс. «И до чего же это необычно – ощущать его проникновение в себя, и как все интересно устроено: твое тело оказывается замечательно устроено для того, чтобы принять в себя другое тело». Алекс не просто принимала Макса, она поглощала его в себе. «Нет, это не мужчины обладают нами – как принято считать. Это мы обладаем ими, позволяя войти в себя. Неудивительно, что их пугает та власть, которую мы имеем над ними. Неудивительно, что они бьются за то, чтобы ограничить ее. Почему же я не понимала этого прежде? – удивилась она и засмеялась. – А почему я вообще не понимала столь многих вещей? Например, что я, оказывается, – страстная натура». «Боже! – пробормотал Макс, упав рядом с ней, его грудь вздымалась, как и ее. Дыхание было прерывистым. – Ты и в самом деле страшно быстро учишься всему».
Она села в кровати, оглянулась и вдруг поняла, что его нет рядом. Отбросив простыни, которыми они накрылись, прежде чем рухнуть, как мертвые, в сон, она отправилась на поиски. Макс оказался на кухне. И какое-то мгновение она стояла, глядя на его тугие ягодицы и широкую спину, которую она только что обнимала, притягивала к себе, впитывая его в себя, пока не наступил взрыв. Ее собственная нагота – после того, с каким восхищением воспринял ее Макс, – теперь не только не смущала ее, но вызывала чувство гордости.
Макс обхватил ее груди руками:
– И зачем тебе понадобилось носить эти отвратительные платья, которые скрывают такую красоту. Женская грудь – это суть женщины. Теперь твоя одежда позволяет угадать… всего лишь угадать, что скрывается под ней.
Алекс почувствовала, как в ней снова поднимается горячая волна. Ее стыдливость отступила вместе с неведением. Теперь не было ничего, чего она бы не могла позволить себе в отношениях с Максом. Он одарил ее таким сокровищем.
– Ты всегда после этого хочешь есть? У меня тоже такой аппетит проснулся! Просто зверский…
– Но ведь сколько энергии уходит! – засмеялся Макс в ответ. – Толстый, сочный кусок мяса с картошкой – вот что мне сейчас нужно.
– Ммм, да, пожалуй… – и вдруг она охнула, будто ее кто кнутом ударил. – Мы ведь собирались встретиться с Памелой! – Алекс посмотрела на часы, висевшие на стене. – Десять часов! Что она подумает!
– Она знает, – сказал Макс. – Я позвонил ей, когда выходил на кухню за вином, и предупредил.
– Я рада, что на свете все еще есть кто-то, кто помнит о Крисе, – проговорила Алекс задумчиво. – Потеряв невинность, я как-то невольно забыла обо всем, и о нем тоже. – Она обвила его руками. – Но он бы понял меня – я пережила такое потрясение. Спасибо тебе, любовь моя.
– Взгляни на картошку, она уже должна быть готова.
Она и в самом деле была готова, как и мясо. Алекс, накинув на себя рубашку Макса, проговорила:
– Если бы кто-нибудь несколько недель назад сказал мне, что я буду сидеть у тебя на кухне совершенно голая и чувствовать себя так, словно только что на свет родилась, я бы посоветовала этому человеку пойти к врачу и проверить, все ли у него в порядке с головой. – Легкая улыбка пробежала по ее лицу. – Но я не могу дождаться, когда наступит время и я снова смогу испытать тебя. – Она несколько минут смотрела на него, не отрываясь, а потом задала еще один вопрос: – Первые дни всегда так прекрасны?
– Смотря с кем ты их проводишь…
– Наверное, потому, что ты столько раз переживал такие минуты, и мне хорошо с тобой… Но и во второй и в третий раз – это тоже чудесно…
Она положила нож и вилку.
– А теперь я готова к четвертому испытанию. – Она выжидающе посмотрела на него.
– Но не на полный желудок, – ответил он.
Позже, пройдя четвертое испытание, лежа в объятиях Макса и пытаясь унять дрожь в теле и в мыслях, Алекс спросила:
– Ты ведь не собираешься скрывать наши отношения? Мы будем честны? Ты понимаешь, о чем я говорю? – Алекс шутливо потеребила его.
Макс не ответил. Алекс приподнялась на локте:
– Тебе эта мысль не приходила в голову?
– И не один раз. Жениться на тебе – что может быть лучше? И если бы я только мог это сделать, я бы сделал это сию же минуту. Но это выше моих сил.
Алекс медленно села, словно кто-то накинул на нее веревку и приподнял вверх:
– Ты снова собираешься цитировать Самюэля Батлера?
– Нет. Я и в самом деле не могу жениться на тебе, потому что уже женат. Это случилось, когда мне исполнилось девятнадцать лет.
Горькие нотки, прозвучавшие в его голосе, смягчили удар.
– Ты не думаешь, что стоит рассказать поподробнее?
– Я как раз собирался. Моя жена находится в частной лечебнице. Уже двадцать лет. У нее маниакально-депрессивный психоз.
И он рассказал, как это произошло.
Он встретил Лючию Манзини, когда был на втором курсе Колумбийского университета. Она была близкой подругой сестры его лучшего друга. Хорошенькая, сексапильная, он сразу увлекся ею. Она уверяла, что ее родители страшно строгие, старомодные итальянцы, которые держат ее чуть ли не взаперти – чего она не выносит. Она все время упрашивала его сбежать вместе с ней. Но друг предупредил Макса, что отец Лючии богатый и влиятельный человек – он не станет смотреть на это сквозь пальцы. Она была нетерпеливой, страстной, безрассудной, и Макс оказался не в состоянии противостоять. Они встречались где могли и, как только у них появлялась свободная минутка, занимались любовью. Лючия была ненасытна. И добивалась того, чего хотела, сметая на пути все преграды. Вскоре он понял, что это не просто прихоти и капризы богатой девушки. Ему всегда трудно было предугадать, что она затеет в очередной раз, какой выкинет фортель. Она то поклонялась ему, как идолу, то третировала, как последнего раба.
И наступил момент, когда он понял, что больше не в состоянии выносить ее фокусов. Макс честно все сказал ей. Она рыдала, ломала руки, колотила его, царапала, но он оставался непреклонным. Сначала она много значила для него, но когда угар прошел, он осознал, что она – опасна, а может быть, и не совсем нормальна. Получив письмо от отца Лючии, Макс решил, что это она заставила его написать послание, и пошел на встречу с ним, настроившись не поддаваться ни на какие уговоры. Но Карло Манзини скорее сочувствовал ему, чем гневался. Максу не следовало так вести себя. Да, Лючия дика, неуправляема, но хороший итальянский мальчик не позволит, чтобы женщина вертела им как захочет. Нужно было быть умнее. А теперь ему придется отвечать за содеянное. Карло Манзини объявил, что Лючия беременна и Макс должен на ней жениться. Но отец хотел, чтобы он продолжал учебу, пообещал купить им отдельный дом – Лючия будет жить так, как она привыкла и как полагается всем итальянским девушкам. Она получит приданое. Но жениться он обязан. Иначе… Старик говорил мягко, спокойно. Лючия – сицилианка. И как многие сицилийские девушки в юности, весьма соблазнительна для мужчины. Макс вспомнил, что Лючия и вправду напоминала спелый, зрелый плод, из которого вот-вот брызнет душистый сладкий сок.
Только тогда я узнал, что она не из Калабрии, как уверяли меня, а из Сицилии – и только тогда понял, как влип. Глупый, потерявший голову молодой человек, считавший, что понимает все на свете, но не сумевший понять такой простой вещи. Отец ее оказался главой мафии – вот откуда у них были деньги, дома, машины. Все махинации совершались, естественно, втайне – у него имелось вполне легальное прикрытие, его имя никогда не появлялось в газетах, его нельзя было ни в чем заподозрить – он считался преуспевающим виноторговцем. Но истинные дела творились за кулисами. Максу стоило бросить один-единственный взгляд на человека, который вышел к нему навстречу, чтобы увидеть, с кем он имеет дело. Заканчивая разговор, старик дал понять, что у Макса нет выбора: либо он женится на Лючии, либо умрет. Он также намекнул, что и с рестораном в таком случае «придется разобраться». Что я мог сделать? Мне было страшно, что это может повредить моим родителям, а не только мне. Тем более что я и впрямь был виноват. С большим опозданием до меня дошло, понял, что и сексуальное неистовство Лючии – тоже проявление ее болезни.
Макс замолчал. Алекс ждала, тоже не произнося ни слова. Его рука, крепко сжимавшая ее запястье, словно окаменела.
– И мы поженились. Состоялась грандиозная свадьба – чисто итальянская. А для меня это были похороны. Нам и в самом деле купили дом – через дорогу от дома ее родителей. На некоторое время Лючия успокоилась и притихла. Но, оказалось, это была всего лишь одна из форм депрессивного состояния. Вскоре все началось снова. Мне приходилось разыскивать ее в каких-то подозрительных барах, кошмарных забегаловках – Бог знает где. Несколько раз я оказывался в таких переделках, что едва выбирался живым. Мне приходилось звонить старику, он присылал парочку своих молодцов… Но Лючия не унималась.
– Я потерял покой и сон. Мне уже было не до учебы. Все шло наперекосяк. И когда начались роды и ее отправили в клинику, я вздохнул с облегчением. Наконец-то у меня появилась возможность хотя бы выспаться.
Ребенок родился маленький, но здоровый. Девочка. Врачи еще некоторое время держали Лючию в клинике из боязни, что у нее начнется послеродовая депрессия, как мне объяснили. Но, к счастью, угроза миновала. Через шесть недель ее отпустили домой. Но меня не покидало ощущение, что она стала какой-то странной. Я очень часто заставал ее сидящей у кроватки: она неотрывно смотрела на девочку. Она стала невероятно спокойной по сравнению с тем, что было прежде. Девочку крестили, назвали Ангелиной – в честь умершей матери Лючии, второе имя у нее было Роза – в честь моей мамы. Лючия казалась совершенно умиротворенной. Отец нанял медсестру, но ей совершенно нечего было делать. Лючия сама ухаживала за ребенком. Она сидела рядом и часами пела девочке песенки, качала ее, расхаживая по комнате взад и вперед. Она даже из супружеской спальни перебралась спать в детскую.
«Видишь, – говорил ее отец, – как она счастлива. Вот что ей было нужно. Вот почему я настоял на женитьбе». Он даже чувствовал ко мне признательность. У нас было все, чего не пожелаешь. Я мирился с тем, что мне совсем не нравилось.
Малышке исполнилось три месяца. В тот вечер я вернулся домой не поздно, дома никого не было. Я подумал, что Лючия взяла девочку погулять на свежем воздухе, так что у меня не возникло никакого беспокойства.
Макс снова умолк и вздохнул.
– Но время шло, Лючия не возвращалась, и я забеспокоился. Позвонил ее отцу. Он снова отправил своих людей на поиски дочери. Уже стемнело. Не знаю, что толкнуло меня пойти взглянуть на наш бассейн… Лючия не заглядывала туда с тех пор, как родилась дочь. Но она оказалась именно там. Она стояла в воде и укачивала девочку, напевая песенку. Девочка была мертва. Лючия утопила ее.
Алекс прикусила губу. Сердце сжала боль и сострадание к нему. Макс продолжал без всякой интонации:
– Отец, конечно, все уладил, нажал, где нужно нажать, и все было представлено как трагическая случайность. Лючию поместили в специальную лечебницу «ради ее собственного блага». Там она находится и по сей день. Меня, да и своих родных она не узнает. Несколько раз она пыталась убежать из клиники. Но система охраны там отлажена хорошо, и ее перехватили. Ее любимое занятие – играть в куклы. Она наряжает их, поет им песенки. Первое время я довольно часто навещал ее. Но это было ужасное зрелище. К тому же в этом нет никакого смысла. Уход за ней самый лучший, ее содержание в клинике щедро оплачивается. И она будет оставаться там до конца своих дней. Так что я оказался снова свободным человеком и занялся собой. Я, конечно, оставил дом и вернулся к себе на Малберри-стрит. Я говорил с отцом Лючии, и старик понял меня.
Самое страшное, казалось, было позади. – Голос Макса немного выровнялся.
– Я закончил учебу, получил степень. И встретил девушку, которую полюбил. Я отправился к отцу Лючии и сказал, что раз уж все так случилось, я могу считать себя свободным. До сих пор помню, как он посмотрел на меня: с сочувствием, даже с жалостью, но в то же время жестко и непреклонно. Он сказал мне: «Сынок, ты и моя дочь обвенчались в церкви Святой Девы. А законы церкви никто не может нарушить. Пока Лючия жива, она останется твоей единственной женой».
Ханжество его не знало предела. Старик наживал свои миллионы на проституции и наркотиках. Но вопросы чести собственной семьи блюлись неукоснительно. Лючия могла быть либо моей женой, либо вдовой.
Макс снова перевел дыхание.
– Она и сейчас в клинике, ей уже сорок два года. Отец ее еще в силе. А я в капкане, Алекс. И останусь в нем еще, пока она жива. – Впервые за время рассказа Макс взглянул на Алекс. – Детка, я так хочу, чтобы мы поженились. Мне уже сорок три. Я хочу иметь свою семью и дом. Конечно, я не был одинок. Одна женщина в моей жизни сменяла другую. Но я не хочу больше так жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60