– Сегодня ты явно не в ударе, да? – спросил он мягко и, подняв ее руку к губам, поцеловал больной палец. – Помнишь, я всегда так делал, когда ты была маленькой девочкой? И тебе сразу становилось легче.
«Но теперь я уже не маленькая девочка, – хотела крикнуть Алекс. – Я уже взрослая женщина. Почему ты не хочешь понять это?»
– Хороший ужин, побольше вина, спокойная ночь – и завтра ты снова будешь в форме.
«Быть может, это самый подходящий момент в моей жизни, – подумала Алекс, – и больше мне никогда такого не представится». Она села, взяла бокал, глядя, как Макс раскладывает спагетти – очень точными движениями человека, которому не впервой заниматься таким делом.
– Для начала – хватит, – сказал он, поставив перед ней тарелку, – если захочешь, добавка есть.
– Посмотрим, – ответила Алекс.
Они принялись за еду и наступило молчание. Оба изрядно проголодались и быстро управились со своими порциями.
– Еще? – спросил Макс.
– Да, пожалуйста. Странный привкус, но… приятный.
– Рецепт моего отца. Во время войны он готовил обеды для военных летчиков, которые возвращались с заданий.
– Он работал в воздушных силах?
– С 1942 года по 1945-й Повар-сержант. Он обслуживал 355-ю эскадрилью, которая сбила восемьсот немецких самолетов.
– Кажется, она базировалась в Кембридже?
– Да.
– И никогда даже словом не обмолвился.
Макс кивнул.
– Старая история. Когда я в первый раз приехал навестить тебя в Кембридже, я написал отцу о том, что увидел. Дал ему полный отчет.
– Какой ты, оказывается, скрытный. – Алекс погрозила ему пальцем и улыбнулась. Впервые за весь вечер.
– Ага. Моя первая победа, – сказал Макс. – Тебе надо улыбаться как можно чаще. У тебя сразу меняется лицо.
И он увидел, как снова на ее лице появилась маска.
– Боюсь, мне очень трудно сохранять естественное выражение, когда я думаю о своем лице, словно пластиковая маска прикрепляется. Наверное, до конца своих дней придется носить ее.
– Да ведь я вовсе не глазею и не даю никаких советов. Я просто заметил, что улыбка меняет твое лицо. Она тебе очень идет. Уголки рта поднимаются вверх, и глаза начинают лучиться. Прими это как комплимент.
«Внимание! – скомандовал он себе. – Алекс всегда очень болезненно воспринимает все, что касается ее внешности. Всегда смущается. Может быть, ей и все равно, как она выглядит, но шутить по этому поводу она бы никогда не решилась. А ведь у нее отличное чувство юмора – вот что, кстати, отличает ее от Евы, у которой это качество начисто отсутствует. Алекс в этом смысле являлась как бы зеркальным отражением матери».
– Почему ты так смотришь на меня? – сердито спросила Алекс. Ее всегда раздражало, когда Макс смотрел на нее, а сейчас особенно, тем более что уж слишком бесстрастен его взгляд. Она не раз наблюдала, как Макс глядит на привлекательных женщин. Этот взгляд был совсем иным.
– Я думаю о тебе, – ответил Макс.
– Не беспокойся. Если, а это маловероятно, мать захочет повидаться со мной, я приду к ней как Алекс Брент.
– Это я понял, – проговорил Макс. – Но я совсем не то имел в виду. Я думал о тебе .
Алекс принужденно засмеялась:
– То есть?
– Тебе надо искать.
– Чего?
– Самое себя. Трудно представить, какие там откроются глубины.
– А мне казалось, что я для тебя – открытая книга.
– В которой есть много непонятных мне страниц. А разобраться хочется. Что на них написано.
Алекс грустно покачала головой.
– Ничего, это просто белые страницы, на них нечего писать.
– Почему ты так уверена?
Алекс молчала, и тогда Макс ответил за нее:
– Потому что ты сама себе это внушила. Но так ли уж ты счастлива наедине с собой? Довольна ли Алекс Брент взаимоотношениями с доктором Брент? Мне кажется, ты изо всех сил стремилась доказать Еве своими успехами в науке, что чего-то стоишь. Чтобы она повернулась к тебе лицом…
– Это трудно объяснить.
– Мне совсем не трудно. Почему ты все еще сомневаешься? Потому что это уже отработанный и безопасный путь? Но что ты знаешь о людях, о мужчинах? Ты ходила на свидания? Держала кого-нибудь за руку на прогулке? Обнималась на заднем сиденье автомобиля? А ведь это такие переживания, такие открытия… – Он посмотрел на окаменевшее лицо Алекс. – Ты считаешь, что образование…
– Мое образование не имело ничего общего с воспитанием чувств, – отпарировала Алекс.
Макс усмехнулся:
– Мы говорим не о Флобере, а о тебе.
– А зачем мне изучать то, что для меня бесполезно?
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– И я тоже знаю. Почему ты постоянно носишь серые или коричневые цвета? Чтобы на тебя обращали как можно меньше внимания? – Алекс вспыхнула от негодования. – А вот моя мать была великой женщиной. И до самой старости отец каждое воскресенье уводил ее наверх в спальню и они запирали за собой дверь. Даже страшно располнев, она продолжала носить красные, голубые и зеленые платья… И самая маленькая моя племянница уже отдает предпочтение алым и розовым цветам. Если бы ты только позволила специалистам, которые работают у твоей матери…
– Ни за что! Я такая какая я есть, и если тебе неприятно на меня смотреть – тем хуже!
– О Боже! Красота – это ловушка, которую ставят мужчинам…
– Так оно и есть, и что бы ты ни говорил, меня не переубедишь. Ты и моя мать заманиваете глупых женщин, чтобы они платили большие деньги за то, что на самом деле не стоит ни гроша. Если даже меня завернут в самую лучшую оберточную бумагу, ты все равно получишь то, что получишь – внутри буду я.
– Люди покупают то, что радует глаз. Неудивительно, что не все твои книги быстро распродаются. Ты либо опережаешь время, либо опаздываешь. А на свидание надо приходить вовремя.
Алекс стремительно вскочила.
– Не указывай мне! – Она была близка к тому, чтобы разрыдаться, и хотела немедленно уйти, чтобы не разрыдаться на глазах у Макса.
– А я не собираюсь тебе ничего указывать. И вообще молчу. Ты все равно сбросишь мою руку с плеча еще до того, как я успею проговорить: «Молодец!»
От отчаяния Алекс не могла выговорить ни слова. Макс видел, что ей нужна какая-то разрядка. Но его испугало, что ее сверкающие зеленые глаза таили в себе не только гнев. Она, кажется, готова была заплакать. Макс отшвырнул свой стул:
– Послушай, я не хотел…
– Нет, хотел… С того самого момента, как я появилась на кухне. – Голос ее напрягся до предела. Но Алекс не собиралась показывать ему, как глубоко ее задело его равнодушие. Это только усилит его представление о ней как о тридцатилетнем подростке.
– Я – не Ева Черни, – закричала она. – И я отвергаю все, что утверждает она. Я есть я. И не хочу претворяться. И я знаю, что ты думаешь, когда смотришь на меня.
– Но то, как ты сама смотришь на людей, заставляет их видеть то, чего ты хочешь.
Алекс сжала кулаки и стиснула зубы, чтобы сдержать себя:
– Что же дурного в том, чтобы пытаться выглядеть лучше? Женщины занимаются этим со времени прародительницы Евы. Ведь это так естественно – стараться стать лучше, чем ты есть. И ты в этом вечном сражении пользуешься не тем оружием.
– Значит, так нужно. Посмотри, какое опустошение несет моя мать, творя красоту. А как же красота души? – «Что это такое со мной происходит?» – недоумевала Алекс, продолжая говорить, выкладывая все, что в ней накипело.
– Это все из-за того негодяя Стивенса? – спросил Макс. – Ты все время уверяла, что забыла о нем…
– Нет, он здесь ни при чем. – На этот раз Алекс сказала правду. Тогда Макс объяснил все очень доходчиво, доступно для тринадцатилетней девочки, и ему, собственно, не было сейчас нужды возвращаться к этой истории и снова ее успокаивать.
– Тогда почему ты считаешь, что должна оставаться такой незаметной и серой. Мне кажется, поэтому, что с тобой рядом никогда никого не было. Никто не показал тебе, что значит быть женщиной. Пэтси – прекрасная учительница и замечательная женщина. Но некоторым вещам она не могла научить тебя, потому что сама не имела о них никакого понятия.
– Пэтси говорила мне обо всем, о чем я хотела узнать.
– Нет. Она учила тебе всему, чему могла научить. По ее настоянию ты пошла учиться в женский колледж.
– Потому что мы обе считали, что гораздо лучше, когда тобой занимаются женщины, а не мужчины, которые интересуются только собой.
– Феминистские штучки. Не думал я, что ты встанешь в ряды этих сумасшедших…
– Я и не встала. Просто считаю, что я не глупее многих мужчин. Если это феминистский взгляд, что ж…
– К сожалению, у тебя был очень печальный опыт, который заставляет тебя чуждаться мужчин. Ты стараешься оградить свою жизнь…
– Защитить!
– Так мне кажется. Несмотря на все ухищрения твоей матери, с тобой рядом всегда оказывался кто-то, кто опекал тебя, думал за тебя. Ты так мало знаешь окружающий мир. Ты в нем никогда и не жила. Ты получила массу академических наград. Но одна сторона жизни осталась для тебя наглухо замурованной….
Алекс смотрела на Макса прямо, нервы ее были напряжены до предела, но она повторила:
– Для греков женщина оставалась женщиной со своим собственным миром, даже если не обладала сексуальным опытом, например Диана-охотница…
– Я говорю о тебе, а ты тут же переводишь разговор на древних греков – как это похоже на тебя…
– А тебя никто не просил начинать копаться в моей душе. Не знаю, с чего это тебе вдруг сегодня взбрело в голову. Не надо вымещать на мне свои сексуальные разочарования.
Макс откинул голову и засмеялся:
– Мои – что?
– Мора ушла от тебя, так ведь? И ты не без горечи заметил, что теперь каждому из нас придется спать в одиночестве.
Макс посмотрел на часы.
– Мора ушла шесть часов тому назад. Даже для меня это слишком мало, чтобы упасть духом. Мне казалось, что ты меня немного лучше знаешь.
– Я не хочу больше об этом говорить, – Алекс собралась уходить, но Макс встал у нее на пути.
– Очень хорошо. Скорее нырнуть в свою норку. Кажется, я подошел к самому больному месту?
Алекс чувствовала, как вся ее плоть изнемогает:
– У тебя какое-то странное сегодня настроение. Непонятно почему. И я не хочу, чтобы ты меня использовал как мусорную корзину.
– По-моему, я как раз все очень толково и доходчиво объяснил. Почему ты воспринимаешь это как «мое настроение»?
– Ты все прекрасно понимаешь. Ты столько раз заводил разговор о том, как я живу. Сколько можно?
– Нет. Я заводил разговор о том, как не надо жить. – Он обошел стол и остановился у нее за спиной. Алекс не могла заставить себя повернуться и посмотреть на него.
– Тебя что-то беспокоит, я же чувствую это, – сказал он. – Словно ты не можешь понять, что потеряла. Может быть, Пэтси лучше смогла бы объяснить это, но я смогу лучше показать. – И прежде чем она успела пошевелиться, он обнял ее и прижал к груди.
– Что ты делаешь? – в ужасе воскликнула Алекс.
– Собираюсь преподать тебе урок…
– Это смешно, – сказала Алекс отрешенным и холодным голосом Евы. – Позволь мне уйти, Макс. Не делай того, что заставит нас обоих потом жалеть.
– Ты не будешь жалеть, обещаю тебе. Я знаю, кого учу. Расслабься, – проговорил он, и Алекс подчинилась ему беспрекословно. – Это будет всего лишь наглядный урок, но не полное посвящение, – и прежде чем она успела понять, что он собирается делать, он прижался губами к ее векам и провел по ним языком.
Алекс вздрогнула, будто ее ужалили.
– Это эрогенные зоны, – сказал Макс.
– Я знаю, где они находятся, – Алекс постаралась говорить максимально хладнокровно, но это оказалось невероятно трудно.
– В какой книге ты это прочла?
– Ты смеешься надо мной?
– Но это в самом деле забавно. Именно это я и пытаюсь внушить тебе.
– Я не модель для демонстраций.
– Ты слишком много болтаешь, – сказал Макс и, чтобы остановить поток изречений, закрыл ей рот поцелуем.
Он много раз целовал ее прежде, но так, как сейчас, – никогда. Прежде его поцелуи не волновали ее так, как взволновали сейчас. Сейчас в ней происходило что-то другое, и Алекс почувствовала, что полностью теряет контроль над собой.
Прежде, если она и ощущала свой язык, то только когда чистила зубы. Читая книги, она кое-что узнала. Но никогда не представляла, какие при этом возникают ощущения. Ни одна книга не могла передать того, что ощущают губы, когда их со страстной нежностью касаются другие губы. И язык превращается в антенну, которая передает куда-то глубже, к кончикам нервов, полученные им сигналы. Скользя губами по ее шее, он почувствовал, с какой бешеной силой бьется ее пульс, словно бабочка, попавшая в сачок. Он снова поцеловал и коснулся кончиком языка ее век, потом мочек ушей. И когда он прикоснулся к ним, словно электрической ток пронзил ее тело. Она уже не могла думать, только испытывала блаженство, переполнявшее ее. Единственной реальностью был кончик его языка, и все тело ждало только одного – когда он снова коснется ее.
Все это продолжалось, пока она не почувствовала, что и с Максом происходит нечто необычное: в нее упиралась его напрягшаяся мужская плоть. Только тогда пришло сознание, что она делает и с кем. Алекс коротко вскрикнула и изо всех сил оттолкнула Макса. Она стояла рядом с ним, бросая безумные взгляды и дрожа, словно в лихорадке.
– Нормальная женская реакция, – сказал Макс, прочистив горло. Но выглядел он таким же растерянным, как и сама Алекс. Они взглянули друг на друга.
– Алекс, – протянув руку, Макс шагнул к ней…
– Нет, – покачала она головой. – Нет! – И, повернувшись, выбежала из кухни.
Он слышал, как она взлетела по лестнице на последний этаж. Затем дверь захлопнулась и наступило молчание.
Он глубоко вздохнул:
– Вот черт! – вырвалось у него. Он взял стакан и тяжело опустился на стул.
17
Швейцария и Нью-Йорк, 1988
– Как насчет чая? – спросила Пэтси у Алекс, завидев у дороги небольшое кафе.
– Не откажусь, – равнодушно откликнулась Алекс.
– Умираю хочу чаю. У меня так всегда, когда хожу за покупками, – продолжала Пэтси. – Сегодня-то удачно все получилось, даже не думала. Особенно этот голубой крепдешин. Чудо просто! И страшно дешево, потому что это оказался последний кусок.
– Да, очень дешево вышло.
Они заметили столик у стены, и Пэтси положила пакеты с покупками на свободный стул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60