Э
то приводило меня в недоумение. Она жила так, словно ничего не произошло: с
обирала дрова и приносила их в дом, наполняла корзины и таскала их. Смотр
ела на закат. Спала. Просыпалась. Ее деятельность ограничивалась лишь са
мыми простейшими операциями. В повседневной жизни она вела себя подобно
рабочему, управляющему токарным станком, который раз за разом повторяе
т одни и те же движения.
Однажды утром меня разбудили новые звуки. Лежа в кровати, я стал наблюдат
ь за Анерис, которая сидела на столе, поджав под себя ноги. В руках у нее был
о деревянное сабо Батиса, и она предавалась занятию, которое показалось
мне совершенно идиотским: поднимала башмак в вытянутой руке, а затем раз
жимала пальцы. Когда под действием земного притяжения сабо падало на дер
евянный стол, раздавался звук: хлоп. Ее не переставало удивлять, что плот
ность нашего воздуха была значительно ниже, чем плотность среды ее мира.

Пока я наблюдал за этой игрой, смутное облако мыслей постепенно обретал
о форму. Оно становилось все больше, приобретая угрожающие очертания. Пр
облема заключалась не в том, что она делала, а в том, чего она не делала. Бати
с был мертв, а Анерис не выражала по этому поводу никаких чувств: ни радост
и, ни горя. В каком измерении она жила?
Не надо обладать даром провидения, чтобы понять, что она жила независимо
от Батиса Каффа и будет жить так же независимо от меня. Тирания Батиса каз
алась мне шлюзом, который сдерживал сущность Анерис. Но когда шлюз разру
шился, поток не вырвался на свободу. Я даже сомневался в том, что пережиты
й ею здесь, на маяке, опыт был подобен моему. И наконец, мне пришел в голову
вопрос: не была ли ей приятна эта борьба, не тешила ли ее самолюбие мысль о
том, что она являлась призом, за который сражались два мира?
Я выбросил сабо с балкона и взял ее лицо в свои ладони. Я гладил ее по щеке,
не давая ей вырваться из моих объятий. Мне хотелось заставить ее понять,
что она доставляла мне боль сильнее той, что могли причинить все омохитх
и вместе взятые. «Посмотри на меня, ради святого Патрика, посмотри. Быть мо
жет, ты увидишь человека, который не хочет достичь ничего особенного в жи
зни. Он лишь хотел жить в мире, вдали от всего и вся, вдали от жес
токости и жестоких людей».
Ни она, ни я не выбирали условий этого острова, такого некрасивого, холод
ного, а теперь еще и обугленного. Но нравился нам этот остров или нет, друг
ой родины у нас не было, и мы обязаны были сделать его по возможности прия
тным для жизни. Однако, чтобы добиться этого, она должна была увидеть во м
не нечто большее, чем просто две руки, сжимающие винтовку.
Не знаю, когда я перестал кричать на нее и бить по щекам. Мной овладела так
ая ярость, что граница между оскорблениями и рукоприкладством стала тон
ьше папиросной бумаги. Анерис ответила. Когда она била меня по лицу своим
и перепончатыми руками, мне казалось, что меня стегали мокрым полотенцем
. Мной двигала не ненависть, а бессилие. Последний удар отбросил ее на кров
ать. Она замерла там, свернувшись в клубок.
Я не стал продолжать. Зачем тратить силы? Чего бы я добился, избивая ее? Пре
небрежение, которое она мне выказывала, ее молчание Ц все говорило о том,
что она меня просто использовала и мне не суждено никогда приблизиться к
ней. Наконец-то передо мной открылась разделявшая нас пропасть: я искал у
бежище у нее, а она Ц на маяке. Никогда еще интересы двух существ так не со
впадали и не были настолько противоположны. Быть может, осознав это, я уже
не желал ее так сильно? Нет. К несчастью, нет. Вулкан для Помпеи сделал то же
самое, что Анерис Ц для моей любви: она разрушала ее и одновременно сохра
няла навеки.
Надо признаться, что эта бурная сцена прочистила мне мозги. В первый раз п
осле гибели Батиса я вырвался из уединения. Ноги вывели меня с маяка. Нес
колько глотков холодного воздуха оказали живительное действие. Я почув
ствовал, как щеки окрашиваются румянцем. Я долго не замечал, что за мной с
ледят.
Они снова были у опушки леса. Шесть, семь, восемь, а может быть, больше. Им ни
чего не стоило воспользоваться случаем и наброситься на меня, но они это
го не делали. Я предался их воле. Несмотря на то что Батис стрелял в них во в
ремя перемирия, несмотря на нашу измену, они давали мне еще один шанс.
История маяка не отличалась логичностью. Можно было предположить, что те
перь я, просияв от счастья, пойду к ним, чтобы наконец претворить в жизнь с
вои планы переговоров. Так и случилось. Однако, когда я увидел их, моим пер
вым чувством была надежда снова встретить Треугольника. Я поднял руки вв
ерх и медленным, но решительным шагом направился к опушке леса: единств
енным звуком, нарушавшим тишину мира, был хруст снега под моими подошвам
и.
Какие мысли приходили им в головы? Любопытство горело в их глазах. В этом б
леске я увидел нечто подобное тому искреннему интересу, который испыты
вали их дети. Одни разглядывали мои глаза, другие Ц руки. Я мог найти тыся
чу объяснений каждому выражению их лиц и подумал, что обоюдное любопытст
во может послужить хорошим противоядием от насилия.
Однако маяк был царством страха. Представим себе какое-нибудь насекомое
с острым жалом, которое залетело к нам в ухо. Точно так же на меня вдруг на
пало сомнение, причиняя резкую боль. Я стал задавать себе вопросы, и они т
отчас перевесили мое доверие к партнерам: а что, если они борются не за это
т островок в океане, а за что-то еще? В конце концов, на что им далась эта бес
плодная земля, жалкая растительность и острые скалы? Возможно, хотя это б
ыло только моим предположением, они желали получить нечто большее: то же
, о чем мечтал я.
Мне показалось, что внимание омохитхов уже не было направлено на меня. Я
обернулся. За моей спиной на балконе показалась фигура Анерис. Омохитхи
смотрели на нее, а не на меня. Я уловил ее тревогу. Она вцепилась в перила об
еими руками, растерянно глядя на происходящее. Вероятно, она думала, что с
вязь, которая существовала между нами, была недостаточно прочной и я от
дам ее омохитхам. Разумеется, она ошибалась.
Сама возможность того, что они потребуют отдать им Анерис, разрушала мою
решимость продолжать переговоры. Чем ближе я подходил к ним, тем тяжелее
мне было шагать. Ноги перестали двигаться даже раньше, чем мозг отдал им
такой приказ. Снег перестал скрипеть.
Солнце сияло над нами; облака превращали его в маленький золотистый дис
к. Я был совсем близко к лесу, в двух шагах от них. Толстый корень змеей выпо
лзал из-под земли и снова скрывался в ней. Я придавил его башмаком. Непода
леку несколько омохитхов стояли на том же корне. Еще никогда мы не оказыв
ались так близко. Но этим все и кончилось.
Довольно долго я стоял столбом на одном месте. Омохитхи не двигались. Чег
о они ждали? Чтобы я выдал им Анерис? Но я не мог этого сделать. В чем бы ни за
ключался конфликт между ними и Анерис, не мне было разрешать его. Я готов б
ыл обсудить с ними любой вопрос, даже свою жизнь. Но о жизни без Анерис реч
и быть не могло. Я смог бы жить вечно без любви, если это было неизбежно, но н
е мог жить без Анерис. Что мне сулит будущее, если я потеряю ее? Смерть без
жизни, жизнь без смерти. Что хуже? Мороз среди лета или обжигающая жаром зи
ма? И так до скончания дней.
Она помогла мне увидеть то, что скрывали лучи маяка; она показала мне, что
враг может быть кем угодно, только не зверем. Он не может быть зверем никог
да и нигде, а там, на острове, наверное, меньше, чем где бы то ни было. Без нее м
не никогда не открылась бы эта истина, только она могла научить меня этом
у. Но на пути к истине рядом с Анерис я неизбежно воспылал к ней страстью, п
олюбил ее так, как могут любить жизнь только терпящие кораблекрушение: б
езнадежно. Поэтому мной овладевала такая грусть: маяк помог мне понять, ч
то познание истины не изменит жизнь.
Если бы в этот миг я поднял палец, на наши головы низверглись бы молнии все
й Вселенной. Но я, естественно, не поднял палец; я пошел назад.
Я обратил внимание на незначительную деталь: снег не скрипел так сильно,
как раньше, когда я шел по направлению к ним. Причину этого явления нетру
дно было понять. Снег уже был спрессован: мои ноги наступали в те же самые
ямки, которые оставили мои башмаки.
Остаток дня я провел, наводя порядок в доме, который после нашей ссоры с Ан
ерис стал похож на склад старьевщика. Я прибрался как смог. Ее не было. Она
скрылась сразу после того, как я вошел на маяк, но непременно вернется.
Еще до наступления темноты Анерис поднялась в комнату через люк, робко и
боязливо. Если она боялась, что я побью ее снова, то глубоко ошибалась. Не о
бращая на нее внимания, я продолжал возиться с пилой и молотком. Потом се
л за починенный стол и стал курить и пить джин, словно в комнате больше ни
кого не было. Анерис спряталась за железной печкой. Виднелась только час
ть ее фигуры: ступни, колени и руки, обнимавшие ноги. Изредка она высовыва
ла из укрытия голову и следила за мной.
Бутылка опустошилась. Спиртное у нас хранилось в огромном сундуке, котор
ый мы превратили в винный погреб и установили рядом с прожекторами. Омох
итхи могли напасть этой же ночью; несмотря на это, я не боялся напиться. Но
когда я шел по лестнице наверх, то вдруг передумал. Я вытащил Анерис за ног
у из ее тайника. Потом заставил ее встать, чтобы затем свалить на пол тако
й сильной пощечиной, что даже на следующий день у меня еще горела рука. Она
плакала и извивалась.
Господи, как я желал ее. Но в ту ночь я не мог нанести Анерис более сильного
оскорбления, чем не дотрагиваться до нее.

17

Я пьянствовал три дня и три ночи. А может быть, и дольше. Время и алкоголь иг
рали в прятки. Опьянение стало для меня не чем иным, как областью, где как
ие-то незначительные события водили свой хоровод. И только. Я пил и благод
аря этому жил за кулисами, как будто представление не должно было начат
ься никогда. Порой, когда солнце садилось, я пытался нести караул на балк
оне, но засыпал среди винных паров. К утру мои пальцы становились темно-ли
ловыми. А указательный палец чуть было не пришлось ампутировать, потому
что он всю ночь пролежал на железном курке. Я жил только благодаря тому, ч
то омохитхи старательно готовили свой последний штурм; я жил только благ
одаря тому уважению, которое мы внушили им своими выстрелами. Какое жалк
ое утешение.
Однако опьянение имело больше преимуществ, чем недостатков. Самое главн
ое Ц ощущение того, что я уже не так сильно желал Анерис. С этой целью я над
ел на нее черный шерстяной свитер, весь в заплатках из мешковины, чтобы н
е видеть ее ослепительную наготу. Рукава свитера, который закрывал ее до
колен, были длиннее ее рук. Не раз, когда Анерис приближалась ко мне, я нагр
аждал ее пинком, не вставая со стула.
И тем не менее прилагаемые мной усилия были тщетны. Мои издевательства н
ад ней лишь подчеркивали ложность власти, более хрупкой, чем мощь импери
и, которую защищают стены из дыма или войска оловянных солдатиков. Когда
я был слишком пьян или, возможно, слишком трезв, все мои ухищрения переста
вали действовать. Она не противилась моим домогательствам. Зачем ей был
о это делать? Чем больше я изображал, что обладаю ею безгранично, тем явств
еннее становилось мое ничтожество. Я понимал, что жил в тюрьме, где вмест
о решеток была пустыня. И если бы мне нужно было просто совокупление… Час
то еще прежде, чем овладеть ею, я разражался идиотскими рыданиями. Да, я пь
янствовал не три дня, а дольше, гораздо дольше.
В последний из этих дней, утром, Анерис отважилась разбудить меня. Она тян
ула за ногу изо всех сил, но добилась лишь того, что я приоткрыл глаза. Крыл
ья носа у меня привычно ныли из-за неумеренного употребления джина. Дыха
ние было пропитано сахаром. Не очнувшись до конца, я все-таки сообразил, ч
то мне легче не обращать на нее внимания, чем прогонять. Однако она продол
жала настаивать и вцепилась в мои волосы. Боль смешалась с яростью, и я поп
ытался ударить ее, не открывая глаз. Она увертывалась от моих ударов, тре
ща, как возбужденный телеграфный аппарат. Я швырнул бутылку в ее неясный
силуэт, потом еще одну. Наконец она скрылась в люке, а меня охватило оцепе
нение, исполненное горечи и отвращения ко всему.
Сон не шел, но и проснуться до конца мне тоже не удавалось. Сколько времен
и прошло зря? Мой мозг превратился в городскую площадь, где собралась тол
па пророков и краснобаев. Стройные мысли перемешались с банальными глу
постями, никакого порядка в этой куче не было, и я не мог отделить одни от д
ругих. Постепенно в моей голове выкристаллизовалась одна простая мысль
: у Анерис, наверное, были достаточно веские причины, чтобы беспокоить пь
яного с таким вспыльчивым характером.
Рассвет поднимался над балконом осторожно, словно солнце впервые видел
о остров. Сейчас я уже мог слышать их там, внизу, внутри маяка. Разноголосы
й хор приближался, поднимаясь по лестнице. Хуже всего мне подчинялись яз
ык и губы. Я лепетал какие-то слова, как умирающий: винтовка, ракета, цепи… Н
о не мог тронуться с места. Лишь смотрел на крышку люка, точно завороженн
ый.
Рука подняла крышку. Две золотые нашивки на рукаве. Потом показалась фур
ажка капитана с кокардой Французской республики. Затем недружелюбный в
згляд человека, который не поступается принципами, длинный и мясистый но
с в обрамлении светлых бакенбард, также очень длинных. Во рту дымилась си
гара. Когда почти все его туловище оказалось в комнате, бутылка в его карм
ане уперлась в край люка. Он отреагировал на это ревом:
Ц Техник морской сигнализации! Почему вы не отвечаете, когда вас зовут?
Что творится на этом чертовом острове? Катастрофа? Землетрясение? Я дума
л, что это не сейсмоопасная зона.
Борода цвета наждачной бумаги портила его внешность. Над синевато-серы
м бушлатом, казалось, потрудились полчища грызунов, словно капитан долг
ие годы не заходил ни в какой порт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28