В XIX веке был разработан и получил широкую известность диалектический
метод (диалектика). Но его постигла печальная участь. Гегель, который сделал
самый значительный вклад в диалектику, мистифицировал ее в большей мере, чем
кто-либо другой. Он ограничил число законов диалектики несколькими,
перечисление которых и стало основным содержанием текстов на эту тему. Маркс
взял диалектику на вооружение в своих сочинениях и несколько
рационализировал ее. Но он не дал ее систематического построения,
ограничившись отдельными разрозненными замечаниями. Энгельс придал
диалектике вид учения о всеобщих законах бытия, распространив ее на сферы,
где она была лишена смысла (даже на математику), и оторвав ее от сферы
социальных явлений, где она была бы на своем месте. Обычным примером закона
единства и борьбы противоположностей стали отношения плюса и минуса в
математике и отношения пролетариата и буржуазии в социологии. В таком
понимании из этого закона (как и из прочих) испарился всякий научный смысл.
Преодолев гегелевскую идеалистическую мистификацию законов диалектики,
марксизм принес с собой материалистическую вульгаризацию их. Последователи
Маркса и Энгельса связали диалектику прежде всего с идеологией и политикой,
изобразив ее как оружие пролетариата, как "алгебру революции". В странах
победившего коммунизма диалектика в предельно упрощенном виде стала
составной частью государственной идеологии. Нет ничего удивительного в том,
что диалектика стала предметом насмешек. Одно из величайших достижений в
истории человеческого интеллекта фактически было извращено и опошлено, во
всяком случае - было исключено из арсенала орудий научного познания
социальных явлений.
Пренебрежение к диалектике в современных социальных исследованиях не
имеет никакого разумного оправдания. В реальной жизни очевидным образом
происходит все то, о чем говорили диалектики. Социальные объекты возникают
исторически и со временем изменяются, причем иногда так, что превращаются в
свою противоположность. Они многосторонни, обладают одновременно различными
свойствами, порою - противоположными. Они взаимосвязаны. Причины и следствия
меняются ролями. Одни и те же причины порождают противоположные следствия.
Развитие социальных объектов происходит путем дифференциации их свойств и
обособления этих свойств в качестве особых свойств различных объектов,
происходит раздвоение единого. Всему есть своя мера, нарушение которой ведет
к разрушению объектов или к возникновению нового качества. Короче говоря,
диалектики прошлого обратили внимание на реальные явления жизни и эволюции
социальных объектов, а современные исследователи этих объектов, боясь
упреков в почтении к диалектике как идеологической доктрине, игнорируют это
или не используют на уровне методологии научного познания, отрезая тем самым
для себя возможность такого познания.
В XX веке к рассмотренным выше методам добавились методы "конкретной"
("эмпирической") социологии - сбор и обработка статистических данных о
явлениях, имеющих злободневный интерес, а также опрос определенным образом
отобранных людей по заранее разработанным анкетам (вопросникам) и обработка
результатов этих опросов. Во второй половине века эти эмпирические методы
захватили почти безраздельное господство в сфере социальных исследований,
оттеснив на задний план теоретические (логические) методы традиционной
социологии.
Не буду оспаривать пользу эмпирических методов для решения частных задач.
Но было бы ошибочно, на мой взгляд, преувеличивать их достаточность и
надежность. Их результаты зависят от субъективного произвола исследователей
и опрашиваемых, от случайностей, от априорных установок и предвзятых
убеждений, от пропагандистских целей и политической ситуации. Эмпирическими
данными до такой степени переполнены все сообщения средств массовой
информации и профессиональная литература, что можно констатировать своего
рода террор эмпиризма. Числа, величины, проценты, свидетельства отобранных
граждан, отсортированные факты и т.п. - это все кажется на первый взгляд
бесспорным и убедительным. А между тем ничто так не искажает реальность, как
манипулирование этими "бесспорными" величинами и фактами. Эмпирические
методы социальных исследований стали не столько методами научного познания,
сколько методами пропаганды и идеологического оболванивания масс.
Конечно, ни в какой другой сфере исследования исследуемые объекты не
рассказывают о себе сами, как это имеет место с социальными объектами. Но
трудно сказать, чего больше от таких помощников исследователя - пользы или
вреда. Многие ли письменные свидетельства прошлого заслуживают доверия?!
Многие ли из них адекватны сущности исторических событий?! Люди впадают в
заблуждения, подвержены всяким влияниям, способны к обману. Люди могут
думать одно, а делать другое. Их настроения и мнения меняются. Так что даже
в тех случаях, когда требуется выяснить, что именно люди думают о какой-то
проблеме, их признания и опросные данные далеко не всегда надежны. А когда
нужно исследовать структуру человеческих объединений, взаимоотношения их
сфер, слоев населения, классов, партий и прочих явлений, их функционирование
и закономерности, то опрашивать мнение людей обо всем этом - значит заранее
исключать всякую возможность научного понимания. Электроны, атомы,
хромосомы, молекулы, животные и прочие объекты, не обладающие разумом,
молчат, но они по крайней мере не врут, не клевещут, не хвастаются и не
обладают прочими пороками, свойственными разумным существам.
Для построения целостной теории коммунизма, западнизма и того типа
человеческих объединений, какие стали формироваться после Второй мировой
войны, методы "конкретной" социологии не годились очевидным образом.
Обращаться к массам людей с вопросами о том, что они думают по поводу
проблем, в которых сами опрашивающие не смыслят ничего, по меньшей мере
нелепо. Однако в одном отношении "конкретная" социология сделала
колоссальный шаг вперед по сравнению с по преимуществу теоретической
социологией предшественников. Заключается этот шаг в разработке и применении
количественных методов.
В сфере социальных исследований величинам социальных объектов и их
измерениям не придавалось почти никакого значения вплоть до возникновения
"конкретной" социологии. Если исследователям и приходилось обращать внимание
на количественный аспект изучаемых явлений, то они довольствовались самыми
примитивными сведениями, какие могли почерпнуть из исторических источников,
или сравнительными оценками вроде "больше", "меньше", "увеличилось",
"уменьшилось", "в два раза", "во много раз" и т.п. После Второй мировой
войны положение резко изменилось. Началась буквально оргия величин. Теперь
редко речи и публикации на социальные темы обходятся без ссылок на
статистические данные, на величины, полученные в результате социологических
опросов, на результаты математических вычислений, причем даже с
использованием современной интеллектуальной техники. Социологические работы
с использованием математического аппарата, требующего специальной
подготовки, стали обычными. Можно сказать, началась эпоха количественного
взгляда на социальные явления.
Это, конечно, не случайно. Наше время - время социальных явлений
огромного масштаба. Измерение и вычисление их величин приобрело
первостепенное практическое значение. Около шести миллиардов человек на
планете, огромное множество стран и народов, сотни тысяч больших и миллионы
малых объединений людей, миллионы предприятий и организаций, гигантские
страны и блоки стран, исчисляемые астрономически огромными величинами
ресурсы, затраты, продукты производства... Одним словом, за что ни
возьмешься, имеешь дело с тысячами, миллионами, миллиардами. Можно сказать,
что величины обрели качественный смысл.
В этом буйстве и торжестве величин есть один аспект, который мы не можем
обойти вниманием, если хотим удержаться на научном уровне или подняться на
него. Заключается он в следующем. Бесспорно, публикуемые количественные
данные имеют значение для научного понимания социальных объектов такого
рода, какие интересуют нас здесь. Более того, без них не обойдешься. Но эти
данные так или иначе отбираются специалистами и препарируются. Их можно
интерпретировать самым различным образом. Изобилие величин стало не столько
средством достижения истины, сколько средством ее сокрытия. Этими величинами
исследователь может воспользоваться в интересах истины лишь в том случае,
если он заранее имеет ориентировочное представление о том, где эта истина
лежит и в чем примерно она заключается, т.е. лишь как подкреплением и
развитием результатов познания, добытых каким-то иным путем. Из этих
количественных данных самих по себе невозможно извлечь научную социальную
теорию, отвечающую требованиям логики и методологии науки. Они могут быть
использованы для построения и развития такой теории, для верификации
(проверки) ее отдельных положений. Но что именно измерять и вычислять, как и
с какой целью, это зависит от теоретических средств, а не наоборот.
Теоретический подход к социальным объектам имеет иную ориентацию, чем
эмпирически-практический, доминирующий в современной сфере социальных
исследований. Например, с помощью методов "конкретной" социологии можно
установить шансы того или иного кандидата стать президентом страны, но
абсолютно невозможно выяснить фактический статус самой должности президента
в той или иной системе власти. Можно установить уровень безработицы и
предсказать ее эволюцию на несколько лет вперед, но невозможно выяснить
реальные причины этого феномена. И отношение к количественному аспекту
исследования иное. Те количественные данные, которые необходимы для
построения такой теории, либо отсутствуют совсем, либо не публикуются, либо
требуются большие усилия, чтобы их выуживать из океана ненужной информации.
Из комбинации рассмотренных выше явлений сложился своеобразный способ
сочинительства и разговоров в сфере социальных явлений, который я называю
интеллигентски-обывательским способом мышления. Для него характерны такие
черты. Не стремление к ясности и к истине, а стремление произвести нужное
впечатление на слушателей или читателей, создать видимость знаний, ума,
глубины мысли, оригинальности и т.п. Сказать много, но хаотично и
тенденциозно. Блеснуть эрудицией. Ссылаться на известные авторитеты прошлого
и настоящего. Профессионально извращать позицию противников. Уклоняться от
риска. Манипулировать множеством словесных штампов выгодным для себя
способом. Из множества частных истин конструировать суммарную и результатную
ложь. Прятать ложь в массе отдельных истин, подобно тому, как сравнительно
умные преступники прячут преступления в массе по отдельности непреступных
поступков. Короче говоря, принимать участие в словесных спектаклях на тех
ролях, какие удается захватить в жизненных ситуациях. Этот способ мышления в
наше время высочайшего уровня образованности, средств информации и общения
стал характерным для состояния умов в сфере социальных проблем.


НАУЧНЫЙ ПОДХОД

Но в чем заключается научный подход к социальным явлениям? В наше время
расцвета науки и ее колоссальной роли в жизни человечества найти человека,
который был бы против такого подхода и который считал бы свои суждения
ненаучными, вряд ли возможно. Важно, как именно понимается этот подход и как
он реализуется фактически.
Слово "наука", как и вообще вся терминология сферы социальных
исследований и разговоров, неоднозначно. Этим словом называют всякую более
или менее систематизированную совокупность знаний, на овладение которыми
нужно профессиональное обучение. В этом смысле в число наук попадают и
алхимия, и астрология, и теология, и советология, и кремлинология, и
кулинария... Наукой называют также совокупность знаний, которая
характеризуется определенными целями и определенным подходом к изучаемым
явлениям, определенным способом мышления и исследования. Буду такой подход к
исследуемым явлениям называть научным. Я вижу задачу логической социологии в
том, чтобы разработать такой подход в применении к социальным явлениям.
В этой части книги я хочу охарактеризовать самые фундаментальные черты
научного подхода к исследуемым явлениям (можно сказать - научного "поворота
мозгов"). Читатель не должен при этом рассчитывать на то, что я буду
преподносить ему какие-то сенсационные открытия на этот счет. Те черты
научного подхода, о которых я буду говорить, широко известны. Для
представителей естественных и точных (дедуктивных) наук некоторые из них
суть нечто само собой разумеющееся. Они тут навязываются самими условиями
исследования и высоким уровнем профессионализма. В них не суют нос с
претензией на поручительство никакие политики, журналисты, бизнесмены,
известные артисты и спортсмены, государственные и партийные чиновники. Иное
дело - сфера социальных исследований. Тут чем сложнее проблемы с научной
точки зрения, тем настырнее в них суют нос именно политики, журналисты,
чиновники, бизнесмены и прочие значительные личности, причем суют нос с
претензией на открытия, понимание и поучительство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16