Медленно, возвращаясь не один раз к началу каждою предложения, я прочитал первую страницу и ничего не понял. Однако эта непонятность успокаивала и, кажется, согревала. Я задумался, потом облокотился на книгу и незаметно уснул.
Проснулся я от взгляда. Напротив меня сидела мама, прямо в пальто, глядела на меня, а у самой из глаз слезы капали.
Я снова перепугался, спросонья еще больше, воскликнул:
- Что еще!
- Ничего, ничего, - успокоила меня мама, вытирая слезы, - вот гляжу на тебя и плачу, маленький ты мой. Чего читаешь-то?
Больше всего я не любил, когда меня называли маленьким. Или считали таким.
- Про сокровища! - строго ответил я.
Мама подошла ко мне, поцеловала в макушку, мягко отняла книгу и поставила на этажерку.
- Это читать тебе еще рано, - сказала она, стараясь говорить необидно. - А вот то, что у нас книг дома нет, просто стыдно.
Пришла бабушка - в фартуке, с закатанными рукавами, сложила руки на груди, спросила, вздохнув:
- Где же их теперь возьмешь? Пока пусть ходит в библиотеку.
Чего они так всполошились, я не понял. Сказал, что, наверное, Татьяна Львовна заболела, библиотека на замке, надо будет спросить Артура.
Но назавтра Артура я не увидел. Переменки две просто разыскивал его, а на третью подошел к первой встречной четверокласснице и спросил, где он. Я всегда предпочитал говорить с девчонками, если что-то хотел узнать: они отвечали всерьез, а мальчишки врали напропалую или дурачились: выспросит такой сперва, что да почему, а потом скажет, не знаю, мол, слыхом не слыхивал. Только время потратишь. В общем, выяснилось, что Артур болен.
- И, кажется, тяжело, - добавила девчонка.
Я задумался.
- А тебе он сам нужен, - девчонка и не собиралась отходить, - или его бабушка?
- Хочу узнать, почему библиотека закрыта, - ответил я.
- Вот видишь, - укоризненно проговорила пионерка, - читать так всем охота, а чтобы помочь, еще уговаривать надо.
Ничего я понять не мог. Спросил про Артура, а меня тут же корить начинают.
- Ты из какого класса? - не отставала девчонка.
Я ответил.
- А! - махнула она рукой. - Не подойдешь!
- Ты чего, - попробовал я обижаться, но она побежала по коридору и скрылась за дверью.
Однако это было только начало.
Сразу после перемены Анна Николаевна задала вопрос:
- Кто записался в библиотеку?
Руки подняли все.
- Чего читаешь-то? - тихо спросил я Вовку.
- "Маленький Мук", - ответил он.
Я слышал эту сказку по радио и сразу засмеялся, сказав Крошкину, что Маленький Мук - это он и есть. Вовка принялся сталкивать меня с парты, мы запыхтели.
- Да что это такое, все у вас миру нет, - не возмутилась, а удивилась Анна Николаевна. Очень ловко она умела стыдить. - Значит, Татьяну Львовну все знаете? - спросила она.
Класс радостно загалдел.
- И знаете, что библиотека закрыта?
Это знали не все.
- У Татьяны Львовны заболел внук, она не может от него отойти, а сегодня для библиотеки привезут дрова. И она прислала записку. Просит помочь их убрать, потому что в прошлый раз дрова растащили.
Анна Николаевна ни к чему не призывала, ничего не требовала. Она просто смотрела на нас, и улыбка все отчетливее проступала на лице. Ее взгляд скользил по рядам, и, точно следуя пожеланию взгляда учительницы, мы поднимали руки.
- Я не сомневалась, - сказала Анна Николаевна, - но целый класс - это слишком много. Придут ведь и другие мальчики, давайте отпустим девочек.
- Ла-адно, - ответил за всех Маленький Мук, - так уж и быть.
Бедняга, он еще не знал, что уже живет с прозвищем.
Когда мы пришли с Анной Николаевной после уроков к библиотеке, там уже гудела целая толпа. На двери по-прежнему висел замок, в окне белела записка. Дров не было.
Тогда Анна Николаевна повела нас во двор. Там действительно лежали бревна, сброшенные, видать, с машины как попало.
- Что ж, - сказала Анна Николаевна, - придется подождать. Наверное, сейчас подойдут пильщики.
Мы потоптались полчаса, никого не было. Толпа стала редеть. Среди самых старших я увидел девчонку, с которой разговаривал днем. Четвертый класс оказался, видно, не таким джентльменским, как наш, потому что девчонка очень нервничала и все задирала на самый лоб свою пуховую шапку с длинными ушами. Немного погодя она подошла к Анне Николаевне и сказала:
- Наши сейчас все в киношку удерут, что-то надо делать!
- Не страшно, - ответила Анна Николаевна, - зато останутся самые честные.
Она сказала это громко, чтобы слышали не только мы, но и все остальные, однако заволновалась.
- Давайте принесем пилы, - сказала девчонка, - я, например, рядом живу.
- Кто же пилить будет? - спросила все так же громко Анна Николаевна.
Заорали почти все мальчишки.
- И топоры принесем, - пообещал кто-то.
- А вот это не надо! - сказала Анна Николаевна. - Это пусть сделают взрослые. Топоры не для вас.
В общем, еще минут через двадцать такой во дворе скрип поднялся! Наверное, пил пять притащили. А чтобы дело быстрей шло, работать решили изо всех сил и, раз народу много, часто меняться. Один раз я попал в пару с той девчонкой в пушистой шапке. Она все повторяла:
- Вот здорово, правда? Увидел бы Артур! Вот Артур бы увидел!
Будто она для Артура старается. Я ее так и спросил. Она покраснела, словно из бани выскочила. Сказала мне довольно оскорбительно:
- А я тебя днем за серьезного человека приняла!
Я хмыкнул. Знаем мы такие разговорчики.
- Хотела даже пригласить в актив.
- Куда? - удивился я.
- В актив библиотеки.
Я умолк, размышляя. Что это еще такое? Выдумают же! Мне в общем-то нравилось, как себя вела эта девчонка - горячилась, пилу притащила, шапку на лоб подтягивала. Может, она в Артура влюбилась, вот и лезет из кожи вон.
- У вас там небось одни девчонки? - сказал я ей.
Она опять покраснела. Но разговаривать с ней все равно тяжело.
- Мы ремонтируем книги, приклеиваем кармашки, заполняем карточки, и у нас не одни девчонки, а вот ты, видать, из тех, кто на книгах всякие глупости пишет, да еще и рвет их! - выпалила она одним духом.
Я! Рву? Пишу глупости? Мне хотелось ответить ей, чтоб слышал весь двор. Да я! Да что она понимает!
Но тут на меня тихо накатила дурацкая обидчивость, я взглянул на девчонку с презрением, фыркнул и отошел в сторону.
Немного погодя во дворе появился крепкий, кряжистый старик, оказалось, дед той девчонки, помотал головой, поговорил с Анной Николаевной, исчез, потом вернулся снова, но уже с колуном и начал рубить дрова, да так, что только треск стоял. Ясное дело, энергичная девчонка, у которой вдруг обнаружилось имя - Светка, стала всеми командовать, всех организовывать и гонять. Но ведь все это было глупо. Татьяна Львовна рассказала нам с мамой, что ей уже привозили дрова, даже распилили и раскололи, а их взяли да и уперли. Так что надо складывать не у стеночки, а под замок, может, даже прямо в библиотеку.
Я подошел к Анне Николаевне и сказал про это, но поблизости, как назло, оказалась Светка.
- Дрова? - заверещала она. - В библиотеку? Ты соображаешь?
И все стали смеяться надо мной. Старик, правда, не слышал, и Анна Николаевна промолчала.
В общем, мы делали пустую работу, подарок жуликам, и немного погодя я опять сказал об этом Анне Николаевне. Теперь Светки не было поблизости, слава богу. Но учительница позвала ее.
- Ты знаешь, где живет Артур? - спросила Анна Николаевна.
Эта Светка все знала.
- Сходи и спроси Татьяну Львовну: что делать с дровами?
Светка исчезла. А через пятнадцать минут во двор ворвалась Татьяна Львовна. Я не сразу ее узнал. То есть шапку я узнал, но все остальное... Она была в одной телогрейке, без своего великолепного пальто.
- Мои золотые! - закричала она еще издалека. - Мои бриллиантовые! Спасибо! Анна Николаевна, голубушка! Благодарствую вас!
Она запыхалась, едва перевела дух и, разобравшись в обстановке, велела нести дрова в комнатушку, где топка, и складывать возле стен.
- Как же? - удивилась Анна Николаевна.
- Украдут, украдут! - кричала Татьяна Львовна. - Этого нельзя допустить! Дети и книги не должны мерзнуть!
Мы принялись таскать поленья, возводя из них поленницу сперва в закутке, а потом прямо в библиотеке, возле стен. Татьяна Львовна и Анна Николаевна порывались работать с нами, но мы зароптали, и старик, Светкин дед, нас поддержал.
Мы входили и выходили, учительница и библиотекарь говорили между собой, и я слышал только обрывки их разговоров. Из них выяснилось, что Артуру уже лучше, и Светка осталась возле него, пока Татьяна Львовна побежала сюда, и что в Ленинграде по-прежнему тяжело, хотя блокада прорвана и письма ходят теперь чаще.
- Те из них, которые не погибают, доходят, - сказала Татьяна Львовна. Я прислушался.
- Кто - не погибает? - спросила, не поняв, Анна Николаевна.
- Письма. В грузовики с почтой кидают бомбы, думают, что там люди. И многие письма не доходят. Поэтому надо писать чаще. И повторять содержание. Из двух писем одно должно дойти.
Она вздохнула.
- Как там ваши? - спросила Анна Николаевна.
- Дочь перенесла дистрофию, но сейчас как будто поправляется, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, - ответила Татьяна Львовна, и я едва не рассмеялся. Выходит, она все-таки верит в приметы. Может, и цифру тринадцать на самом деле выбросила из карточек?
- Татьяна Львовна! - попросила Анна Николаевна. - Наверное, сейчас вам трудно. Но когда снимут блокаду, обещайте! Рассказать моим ребятам про Ленинград!
- Ох, но ведь надо подготовиться! - испугалась Татьяна Львовна.
- Вам? Готовиться? - засмеялась учительница. - Вы же там родились! Выросли! Стали знаменитой!
- И старой! - сказала Татьяна Львовна.
Обо всем они говорили, о разных разностях, только Анна Николаевна не замечала самого главного - вида. Ее вида. А мне бархатное пальто не давало покоя. Неужто все-таки продала?
Я дождался, когда они умолкли, любовно разглядывая нас, таскающих поленья, подошел к ним и спросил. Наконец-то спросил, внятно и ясно, не глотая и не комкая слова:
- А где же ваше замечательное пальто, Татьяна Львовна?
- Я укрыла им Артура, - сказала она, - у него ведь жар. - Потом рассмеялась, обращаясь уже к учительнице: - И знаете, - сказала она ей слова, явно не предназначенные для моих ушей, - в одной телогрейке я себя чувствую точно в театральном костюме, понимаете? Будто я не вполне одета!
И тут Татьяна Львовна сделала несколько маленьких шажков вперед, ловко вскинула ногу и повернулась вокруг себя в валенках с калошами. И приставила одну ступню к другой, как в балете. А еще она грациозно подняла вверх руку.
Анна Николаевна зааплодировала. А мы засмеялись.
Вот это балет, подумал я. Балерина в телогрейке и ободранной шапке с черным бантом под подбородком. Но балерину это ничуть не смутило.
Она сделала шажок назад и низко поклонилась.
Все дрова мы все-таки не распилили. Вошел Светкин дед и сказал, раз, дескать, так, то лучше остальные бревна не трогать, оставить целиком, бревно-то, пожалуй, не утащат, а в воскресенье эту работу завершить. Пусть бы, правда, еще родители подошли, может, есть какие мужчины, на колку дров, остальное ребята сделают, мол, все какие молодцы.
Татьяна Львовна снова заволновалась, закричала:
- Серебряные мои! Золотые! Бриллиантовые!
И объявила - вот молодчина! - все, кто работал, могут взять книжки домой, если, конечно, хотят. Даже по две.
- Даже, - спросил я, - если ту еще не принес?
- Даже! - сказала Татьяна Львовна и вдруг при всех пожала мне руку. Спасибо, Коля, одна тысяча тринадцать. А какая у тебя замечательная мама! А какая прекрасная бабушка!
Я весь взмок от стыда. Будто что упер, надо же! А Татьяна Львовна, снова обращаясь ко мне одному, произнесла:
- Я приглашаю вас всех в актив нашей библиотеки. - И опять засмеялась. - Да вы уже и так мой актив!
Непривычное это словечко вначале внушало мне холодок и опаску. Необъяснимо для самого себя, я предпочел бы другое, более простое слово или слова, не такие взрослые и строгие, как это, и сам ни за что не хотел поначалу пользоваться им, всячески ухищряясь при этом. "Пора в библиотеку", - говорил я, к примеру, бабушке. "Пойду, поклею". Или просто: "Я к Татьяне Львовне". И бабушка уже знала, что я иду не просто обменять книгу, а помогать, что я задержусь не по детской неумелости правильно тратить свое время, а для полезного дела.
Бабушкина душа ликовала, когда я отправлялся в библиотеку. Она обожала мои превращения в тихую мышь.
Что это значило, спросите вы. Только одно: вечный страх за меня и отчаянная боязнь, что я могу попасть в дурную компанию, шляться по городу с утра до вечера, курить в подворотнях, а то, не дай бог, и воровать по наущению старших предводителей.
Ради справедливости надо заметить, что бабушкины опасения не были лишены оснований. Город в годы войны невидимо для глаза делился на участки, которые как бы принадлежали мальчишеским компаниям. Во двор или даже квартал, где была, к примеру, многочисленная и дружная шайка или сильный пахан, заходить было просто опасно и не только малолетним, но даже и не очень внушительным взрослым. К такому взрослому подбегали и начинали клянчить папироску, а когда взрослый цыкал на них, возмущаясь, изо всех щелей выбирались пацаны постарше и совсем большие, замыкали противника в круг и принимались его "оттягивать". Ну чо, мол, дядя, маленьких обижаешь? Папироски жалко? Дак они ведь не для себя! У них старенькие дедушки без курева дома маются. Взрослый вытаскивал пачку папирос, приноравливался выдать папироску-другую, но специально тренированные малыши подлетали к нему, выхватывали все, и самое лучшее, что мог придумать взрослый, так это молча уйти, а то ведь, как известно, куча муравьев может победить большого жука.
Во всяком случае, я такое ограбление видел однажды собственными глазами, и было это среди бела дня, и пожилой дядька с посеревшим лицом прошагал мимо меня и даже зацепил меня локтем, так что меня отшатнуло. Локоть у него был как бесчувственная оглобля, такой оглоблей можно крепко оглоушить противника, и вообще дядька не походил на трусливого слабака, но все-таки предпочел не связываться с хулиганской оравой. А уж про детей и говорить нечего!
Впрочем, малый народ быстрее взрослых определял границы между кварталами и дворами, между владениями и царствами, безошибочно отыскивая безопасные пути вдоль границ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82