- ответил Васька, вытаскивая топор из-за веревки. До ворот дошел, гляжу - встречь она! Да и с ней! - он кивнул на елку.
- Ага! - ответила тетя Нюра. - Еду на подводе и думаю: а ну как у них там елки-то нету? Возницу подговорила, залезла в сугроб и взяла вот эконьку.
Тетя Нюра доставала из мешка белые, похожие на хлебцы кругляши. Это было мороженое молоко.
- Ой, Нюра, золотко! - запричитала бабушка и вдруг всплакнула. - Ты для нас как Дед-Мороз.
- Не Дед-Мороз, а Баба-Морозиха, - сказал я, и все засмеялись.
- А у нас вот Коля приболел.
Бабушка суетилась, усаживала тетю Нюру поближе к печке, стучала в стенку, чтобы тетя Сима не больно-то расфуфыривалась, а шла прямо так, карнавала не будет, наливала Бабе-Морозихе горячего чаю, клала в кастрюльку кругляш мороженого молока и все говорила, говорила, и я ее понимал, потому что в самом деле все получилось как будто в волшебной сказке.
- Ты извини нас, Нюра, - сказала бабушка, вдруг останавливаясь перед ней.
- За что это? - удивилась тетя Нюра и оторвалась от большой кружки с чаем.
- Да вот, - кивнула бабушка на плитку, - за молоко.
- Ну что ты, Васильевна! - тихо сказала тетя Нюра. - Ведь у вас Вася живет, мы вам благодарные, а про молочко-то, так где оно еще-то есть, как не в деревне?
- Ну, мам! Чо там, дома-то? - весело крикнул Васька. Он, торопясь, наряжал елку.
- Все ладно, - ответила тетя Нюра негромко. - Председатель нос отморозил. За соломой ездили в район.
Васька захохотал, я тоже улыбнулся, представив себе толстого дядьку с опухшим красным носом, улыбнулась и мама с бабушкой, но тетя Нюра не улыбалась - она все смотрела в свою кружку с чаем, никак не могла оторваться.
- Еще чо? - спросил Васька.
- Да так, - нехотя ответила тетя Нюра, - ничего. - И, помолчав, негромко добавила: - Вот Маньку заколола.
Васька шагнул от елки, и игрушки заколыхались и забренчали. "Вот увалень! - подумал я недовольно. - Где такие шары или звездочки теперь достанешь, если кокнутся? Они довоенные!" Но Васька ничего не замечал. Он стоял посреди комнаты и смотрел на свою мать испуганными глазами. А тетя Нюра все ниже опускала голову.
- Хухры-мухры! - выдохнул испуганно Васька, а я все никак не мог понять, чего это он испугался.
- А кто эта Манька? - спросил я не к месту, и мне никто не ответил.
- Что поделаешь, - сказала тетя Нюра Ваське, виновато улыбаясь, - ни соломинки во дворе...
Васька, будто подрубленный, сел на стул. Стул всхлипнул.
Мама подошла к тете Нюре и положила ей руку на плечо. Тетя Нюра вскинула голову.
- Да нет, нет, - заговорила она быстро, испуганно поглядывая то на маму, то на бабушку. - Вы не беспокойтесь, молочко-то я вам все одно приносить стану. Займу или вот мясо продам, так деньгами, если хотите.
- Нюра, Нюра! - сказала мама, гладя ее по плечу. - Что вы, Нюра, как вы можете! И не думайте! Вася пусть живет, выбросьте это из головы!
Так вот что случилось! Тетя Нюра заколола корову. Корову звали Манька, и это ее молоко пил я всегда с наслаждением.
Горло у меня сжалось. Я хотел что-нибудь крикнуть такое тете Нюре. Да что она, с ума сошла, что ли? Что она думает, мы не люди? Да что такое молоко? Я свободненько, например, могу обойтись без него. И бабушка наша совсем не жадная, это просто время такое, она и поддалась, да и то - я знаю! - из-за меня. Пусть считается, что молоко это мы у тети Нюры взаймы взяли. Вот придет из армии отец, станет работать, и мы отдадим. Обязательно отдадим.
- Тетя Нюра! - прохрипел я, приподнявшись на диване, и все - мама, и бабушка, и тетя Нюра, и Васька - вдруг повернулись ко мне. Может, вспомнили, что я больной, а может, я сказал это каким-то странным голосом. - Тетя Нюра! - повторил я. - Вы не думайте! Мы не такие! Мы будто у вас в долг взяли, ладно?
Тетя Нюра прикрыла глаза.
- Ладно, ладно, - прошептала она.
Возле плитки, где была бабушка, раздался какой-то плеск. Я посмотрел туда. Бабушка перелила горячее молоко из кастрюли в миску и, обхватив ее края, двинулась к двери.
- Ты куда, Васильевна? - неожиданно строго спросила тетя Нюра.
Бабушка вздрогнула, остановилась, едва не расплескав молоко, и ответила растерянным голосом:
- На мороз...
Тетя Нюра вдруг вскочила со стула и кинулась к бабушке:
- И не выдумывай! Молока нет, зато мясо теперь есть, не пропадем, а весна будет, телку возьму!
Тетя Нюра налила горячее молоко в эмалированную кружку, принесла его мне.
- Эх, медку бы! - сказала она веселым голосом и засмеялась, оглядываясь на маму и бабушку. - Ничего, бабоньки! И медок будет, и молочко, и хлебушко! Все будет, дайте только срок! - Она посмотрела внимательно на меня. - Дайте только срок! - тихо повторила она.
* * *
Пришло лето.
Васька уехал, а отец все не возвращался.
Я лежал в траве, обрывал созревшие одуванчики и нехотя сдувал пушистые шары. Белые парашютики улетали, подхваченные мягким ветром, поднимались в небо и исчезали из глаз.
"Куда-то они упадут? - думал я. - Вырастут ли из них новые одуванчики? - И без перехода горевал о Ваське. - Как он там счетоводит?"
Я проводил Ваську в мае. Мы шли вместе по жарким тихим улицам до перевоза и там долго ждали, когда маленький катер, тяжко пыхтящий черным дымом, пригонит с того берега паром.
Река разлилась, раздвинув свои края, вода мутно бурлила за бортом дебаркадера, расходилась кругами - стремительными и страшными.
Васька скинул с плеча тощий мешок - белую холстяную котомку, обвязанную у горловины грубой веревкой, - положил его на оградку дебаркадера, облокотился, щурясь на всплескивающие серебряные волны.
- Ну вот! - сказал он, не оборачиваясь ко мне. - Ну вот и половодье!
- "Половодье"! - передразнил его я. Нет чтоб сказать чего-нибудь такое. Пиши, например, и так далее. Но Васька ничего не чувствовал.
- Ох, работенки щас! - сказал он с видимым удовольствием, косясь на меня. - Невпроворот! - И снова отвернулся, будто решив, что я его не пойму. А я и не понимал. И злился еще.
Сам не знаю, почему злился. Может, оттого, что чувствовал: мы с Васькой словно два путника на дороге. Ходко шагают оба, но один все-таки быстрее идет, размашистей. А второй, как ни старается, настигнуть его не может. И тот, кто отстает, не виноват, и тот, кто уходит вперед, - тоже не виноват, хотя оба уговорились вместе идти. Вместе-то вместе, да не выходит. Вот я и злился.
Катер, пыхтя, словно уставший старик, подвел паром к дебаркадеру, перевозчицы метнули канаты, надсадно заскрипели деревянные борта, и с парома стали съезжать подводы, газогенераторки, сходить пассажиры, на место которых потянулись другие подводы, другие газогенераторки, чадящие синим дымом, и другие пассажиры.
- Ну, давай пять, - сказал Васька, улыбаясь мне, будто настала самая радостная в его жизни минута, и вскинул мешок на плечо.
- Держи, - стараясь не расхлюпаться, ответил я в тон ему и протянул руку.
Я думал, что он что-нибудь скажет все-таки в последнюю минуту, но он взял мою ладонь, внимательно посмотрел на меня своими прозрачными глазами, тряхнул руку три раза и натянул поглубже на лоб фуражку.
- Пока, - сказал Васька и больше ничего не прибавил, а повернулся и пошел скорым шагом по хлипким мосткам.
Паромщицы перекинули канат назад, катер гуднул прерывисто и устало, потянулся изо всех сил вперед, вытащил из воды стальной трос, который, расправляясь, задрожал, как струна, если ее сильно дернуть, - и паром отодвинулся от дебаркадера.
Я увидел, как Васька снял фуражку и помахал мне.
- Буду в городе - зайду! - крикнул он хрипловатым своим баском и опять надел фуражку, сложил руки на барьере и уже не махал, не кричал просто смотрел на меня, и все, пока река не разделила нас...
И вот теперь я лежал в траве, сдувал одуванчики, и как-то нехорошо было у меня на душе. Плохо мы простились с Васькой. И не объяснишь, почему плохо, а плохо. Мне все казалось, будто я что-то забыл.
Где-то что-то забыл.
* * *
Тобик крутился в траве, клацал зубами, гоняясь за своим хвостом, потом прижимал уши к затылку, замирал и срывался в кусты за бабочкой или толстой мухой, безмятежно тявкая и веселясь.
И когда он затявкал дольше и громче - так он обычно лаял на чужих, я даже не обратил внимания. Подумал, что, может, бабочка ему какая-нибудь особенная попалась. Или схватил стрекозу, шелестящую крыльями, а она изогнулась да и цапнула его своей страшной челюстью в мокрый нос.
Шаги я услышал неожиданно и, когда обернулся, рассмеялся: это была тетя Нюра.
- Тетя Нюра пришла! - закричал я, вскочив, и во двор выбежала бабушка.
- Ой, Нюра пришла! - причитала она. - Нюрушка-голубушка, кормилица наша!
- Полноте, Васильевна! - смеясь, сказала тетя Нюра, разматывая косынку. Лицо ее загорело до черноты. - Не вырвалась бы! Жатва! Да председатель погнал торговать. Целу машину, Васильевна, веришь ли, черпаком продала.
Бабушка заохала, запричитала, повела тетю Нюру домой, в холодок. Мама и тетя Сима были на работе. Бабушка поставила чайник, чтоб напоить гостью до поту.
- Знаешь что, Васильевна? - сказала тетя Нюра. - Симы нет, дак я у тебя.
- Как, как? - не поняла бабушка.
Но тетя Нюра рассмеялась и велела мне отвернуться.
Я послушно отошел, услышал, как прошелестели босые тети Нюрины шаги к дивану, что-то зашуршало, потом цокнуло об пол, и тетя Нюра засмеялась:
- Ой, пуговица оторвалась! Не выдержала выручки!
И бабушка засмеялась тоже, но как-то суховато, сдержанно.
- Поворачивайся, Кольча! - весело проговорила тетя Нюра.
Я обернулся и увидел на диване и рядом, на полу, кучу скомканных, мятых денег.
- Нюра, Нюра, - испуганно сказала бабушка, - откуда ты столько?
Но тетя Нюра заливисто хохотала.
- Да говорю же, Васильевна, машину молока продала! Полна машина с бидонами была!
Бабушка замолчала, испуганно глядя на кучу денег, а мне тетя Нюра велела весело:
- Помогай, Кольча! Красненькие - сюда, синенькие - сюда, зелененькие - вот сюда.
Я принялся разглаживать мятые деньги, складывать их по стопкам, а тетя Нюра все смеялась, все говорила - радовалась, что много наторговала.
- Теперь, - говорила она, - молочка у нас хоть залейся. Хлебушко, слава богу, вырос, но пока не мололи, без него сидим, это верно, а молочка хоть отбавляй. Ну ничего, вот и картошка приспеет, а там и хлебушек по плану сдадим, глядишь, справимся помаленьку.
Она тараторила, никогда я такой ее не видел, а бабушка все стояла как застылая, подперла кулачком подбородок и никак от денег оторваться не могла.
- Ой, Нюра, Нюра! - проговорила она. - В жизнь столько денег не видывала, разве что в революцию, так тогда на миллионы торговали.
- Я и сама не видывала! - смеялась тетя Нюра. - Как налью, деньги-то за лифчик сую и все думаю: ой, кабы не вывалились, казенные же!
- А считанное? - спросила бабушка, вглядываясь в тетю Нюру.
- Что? - не поняла она.
- А считанное молоко-то?
Тетя Нюра пронзительно взглянула на бабушку, и та сразу пошла к своим кастрюлькам.
- Считанное, не считанное, - ответила она хмуро, помолчав, - а денежки эти не наши, колхозные.
- Да я не об этом, - заговорила бабушка, возвращаясь от кастрюлек. Я и не об этом совсем, как ты могла подумать! Я спросить хотела, как отчитываться-то будешь? И опять же, сколько тебе за труды положено? Целый день, поди-ка, на жаре проторчала.
- К жаре-то нам не привыкать, - сказала тетя Нюра. - Вон люди на уборке костоломят, а я тут, как кассир, деньги муслякаю.
- Вот Ваське-то работы, а, теть Нюр? - спросил я, заглядывая ей в глаза.
- Нет, это не ему, - ответила она. - Это главному бухгалтеру сдавать буду. Васька счетовод. Счет ведет, сколько чего, каких гектаров сделано. Он до денег не допущен, потому как несовершеннолетний.
- Да и слава богу! - обрадовалась бабушка, будто боялась, что с деньгами Васька напутает.
- Ох, деньги, деньги! - вздохнула тетя Нюра, помолчав. - И вроде бумажка простая, а есть все же в ней сила!
- Охо-хо! - вздохнула бабушка. - Какая еще сила-то!
Но тетя Нюра будто и не услышала ее вздоха.
- Вот эти вот денежки-то, - сказала она, кивнув на диван, - на трактор копим, Васильевна. Ноне все на кобылах землю горбим. Было до войны три трактора, дак рассохлися. - Она засмеялась и добавила, становясь серьезной: - А теперь новый купим.
Я поглядел внимательно на тетю Нюру и вспомнил базар - бывал я там и с бабушкой, и с мамой, и один, - вспомнил ряды молочниц в белых фартуках, в белых нарукавниках, бойко орудующих железными черпаками с длинными ручками. Глядя на этих торговок, я всегда завидовал им, завидовал, что любая из них может взять и вот так, запросто, целый черпак молока выпить. А если захочет, и еще один: бидон-то у нее вон какой, два мужика еле с машины снимают. Торговки казались мне жмотинами и богачками - молоко стоило не дешево, и однажды я видел, как один старик покупал полчерпака. Молочница долго отплескивала из своего черпака, отлила, наконец, ругаясь, деду в бутылку, и он ушел, шаркая ногами. С тех пор я этих торговок особенно не любил.
И вот тетя Нюра. Она ведь тоже торговка. А торговала на трактор.
Я с интересом разглядывал Васькину мать. Рядом с ней лежали деньги, разложенные в стопки.
- Есть на трактор? - спросил я тетю Нюру, довольный, что и я к этому трактору имею отношение.
- На одну гусеницу! - ответила она, рассмеявшись. - Или на полмотора.
Я тоже засмеялся, представив, как по полю ползет не целый трактор, а одна только гусеница.
* * *
Оставив деньги на диване, тетя Нюра сбегала в магазин, принесла соли и спичек. Потом пришла мама, и мы уселись пить чай.
- Вы меня извиняйте, бабоньки, - сказала тетя Нюра, прихлебывая чай, - что молочка-то Николке я не привезла. На машине казенное было, а призанять у соседок не успела, погнал окаянный председатель прямо из конторы.
Мама и бабушка смутились, стали говорить: "Что ты, Нюра, да зачем, не такое теперь голодное время, все же лето", - но она, не слушая их, посмотрела на меня и сказала:
- Ну-ка, а может, Коле к нам податься? - И засмеялась: - Конечно! Живет парень в городе, глотает пыль, а у нас чистота! Раздолье!
Я сначала даже опешил. А потом вскочил, словно ошпаренный.
- Мама! - крикнул я. - Бабушка! Отпустите!
Видно, глаза мои сверкали, как угли, и голос звенел. Мама и бабушка нерешительно переглядывались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82