Из его черных брюк по-ковбойски торчали два пистолета. Он спросил:
– Как уходить будем, старшина? С подножки, брызгами?
В окне поезда тянулась черная тайга, присыпанная ноябрьским снегом. Бражник припал к стеклу и поежился. Одна только мысль, что доведется уйти в эту холодную строгую ночь, которая уже привыкла съедать человека на поздний ужин, вызывала дрожь. В темноте скорость поезда казалась огромной. Бражник повернулся и кивнул в сторону запертой двери:
– Может, на лапку возьмем?
Синько ничего не ответил. Все было ясно и так. Урки решили играть ва-банк и тихо дождаться дежурной проверки вагонных караулов. Завладев нужным ключом, они могли бы вагон за вагоном продвигаться к паровозу и в конечном итоге проехать Красноярск без остановки и сойти где-то на пригородном полустанке. Дальше надо распыляться мелкими группами. Сейчас главный козырь – неожиданность. Урки даже не подозревали, сколько вагонов отделяет их от машиниста и какой объем стрелковых работ им предстоит…
В соседнем тамбуре хлопнули дверью, послышались тяжелые шаги. В дверях сухо завертелся ключ. Кто-то вошел в межвагонный отсек и опять вставил ключ. Синько напрягся, повернулся к тамбуру спиной и закопошился у решетки первого купе. Еще миг, и на пороге коридора показался дежурный офицер, сопровождаемый солдатом. «Старшина» не спеша и как бы нехотя повернулся к офицеру и начал стрелять с двух стволов. Из караульного купе вырвалась еще одна порция свинца: стрелял Бражник, рванувший дверь перед самым носом гостей. Несмотря на оглушительную пальбу, ухо Бражника все же уловило странный звук в тамбуре. По спине мигом запрыгали мурашки. Опасаясь наихудшего и крикнув «Не стреляй!», он выскочил в коридор, перепрыгнул через окровавленные, искромсанные пулями тела. Сквозь пороховой дым он заметил солдатскую спину, исчезавшую в тамбуре соседнего вагона. Бражник выстрелил ей вдогонку, но пуля лишь оторвала щепку у дверей сквозного прохода. От бессилия зек со всего маху врезал кулаком по дверям и застонал от боли.
Синько, успевший заменить отстрелянные обоймы, спросил одними глазами: «Что?» Взор Бражника красноречиво ответил: «Дерьмовей не бывает». Даже с убогой фантазией можно было представить, какой переполох сейчас царит в соседнем вагоне, а может, уже и в целом эшелоне. Игра пошла не по их правилам.
– Отцепляй вагон. Брага! – дрожа как бы от нетерпения, крикнул Синько. – Я иду братву подымать.
Урка склонился над расстрелянным капитаном и начал торопливо искать ключ. Однако ключа не было. Судя по всему, его унес второй солдат, оставленный в тамбуре. Брага уже хлопотал в межвагонном пространстве, подсвечивая себе зажигалкой. Грохот колес усилился, заглушая звук выстрела. Брага лишь дернулся, уронил зажигалку и вывалился в тамбур. Синько истошно заорал, выпустил в черный грохочущий проем всю обойму и бросился обратно в коридор. Споткнувшись о труп дежурного, он распластался на липком от крови полу. Если бы Бражник уже не покоился в мире теней – две пули вошли ему затылок и висок, – то наверняка услышал бы еще один залп, выпущенный сквозь обшивку вагона. Соседний караул не спешил входить в чужой вагон, оголяя свой пост. Личный состав вагонного караула ждал инструкций, которые вскоре поступили от начальника поезда.
Охрана по обе стороны взбунтовавшегося вагона заняла глухую оборону. Сквозной проход был блокирован. Открыв боковые двери, два автоматчика дали очередь вдоль вагона, отрезая зекам последний путь к спасению. Спасению в таежных дебрях. Холодный цинизм и рассудительность Синько бесследно улетучились. Урка носился по коридору и поднимал на бунт братву. Но верные еще вчера кореша реагировали вяло и с явной неохотой. Их интуиция, отточенная многолетним режимом, подсказывала, что «банкет» проигран. Теперь начиналось новое время. Время искать козлов отпущения.
– Веселей, братишки! – орал на весь коридор рецидивист Синько, размахивая пистолетом и пританцовывая на месте. – Мы еще попляшем. Мы еще подиктуем мусорам свои язушки.
– Это не Москва, Гаврилыч, – заметил старый зек со второго купе, скупо и неприятно улыбаясь. – Это тайга. Здесь отвечают пулями. Они будут гнать эшелон, пока не рассветет, и остановятся на перроне, где тебя раскрошат два-три взвода автоматчиков. Ваши не пляшут, Гаврилыч.
– И что же ты предложишь, Зуб? А? Выломиться хочешь? В солнечный Тайшет рвешься?
Синько затрясся и начал палить в потолок. Купе зашевелились. Истеричный зек, полосовавший лицо сержанта, вытащил из кобуры капитана пистолет и торжественно заявил:
– Я с тобой, Гаврилыч. Никто же не знает, что мы ментов заделали. Пусть купят у нас их жизни. А мы поторгуемся.
В коридор вышли еще пять-шесть человек. Кто-то затащил из тамбура холодеющего Бражника и принял из его руки пистолет. Эшелон № 402 с десятью трупами на борту шел на большой скорости. За все это время он ее даже не сбавил. Вероятно, диспетчеры красноярской железной дороги уже были в курсе событий и давали поезду зеленый свет. Наконец ход паровоза начал замедляться. Впереди показались огни какой-то одинокой таежной станции. Длинно и грустно запищали тормоза. На перронах по обе стороны пути стояли машины с мощными прожекторами. Яркими лучами они сопровождали седьмой вагон. Наконец эшелон остановился. Из грузовиков высыпали солдаты с автоматами и выстроились в цепь вдоль опального вагона. Человек в форме майора отделился от автомобиля, подошел к вагону впритык и прокричал:
– Выходить по одному! Ложиться лицом на землю, руки за голову. Но перед этим выбросить на перрон восемь пистолетов. Я жду!
В вагоне стояла тишина. Наконец из караульного помещения захлопали выстрелы, и кто-то крикнул:
– У нас ваши менты. Если хотите, мы можем выбросить их вам по частям. Вместо пистолетов. Нам терять нечего.
Майор минуту думал, затем вновь повернулся к окну:
– Покажи мне кого-нибудь из них. Чтобы я видел.
В купе помолчали. Патом тот же голос отозвался вновь, но уже не так уверенно:
– Твои бойцы вгретые. Если поезд сейчас не поедет, мы их опустим, распишем и по новой опустим. Устраивает?
– Повторяю последний раз, – майор, казалось, ничего этого не слышал. – Для тебя лично. Выходить по одному. Никто штурмом вагон брать не будет. Через пять минут мы отцепим боковые стяжки и взорвем вагон. Забросаем гранатами. Даю слово офицера.
Вагон загудел. Вновь грянул выстрел, но уже в коридоре. Особо нервные запаниковали: «Не надо, мы выйдем». Но дверь так и не открывалась. За ней слышалась возня, ругань и наконец очередной выстрел. После непродолжительной борьбы дверь вагона тяжело отворилась, и из нее выпало чье-то тело. Это был рецидивист Синько, еще сжимающий пистолет в правой руке. Левой он держался за бок, куда несколько секунд назад вошел нож. «Первый!» – крикнули из темноты. Два солдата направились к Синько. Тот приподнялся на локтях. Зарычал и слишком резко зашевелил пистолетом. Сухо затрещал автомат, и зек уткнулся лицом в запорошенный снегом перрон. Солдаты услужливо оттянули труп в сторону. Раздался приказ: «Следующий». Заключенные по одному осторожно выпрыгивали из вагона и падали на землю. Их обыскивали и отволакивали в темноту. Из окна караульного купе вылетели шесть пистолетов и шлепнулись в снег. «Еще один», – приказал майор. После короткой паузы выбросили последний пистолет. Из вагона не вышел только один заключенный. Он лежал в коридоре, скрюченный предсмертной судорогой. На его шее виднелся толстый солдатский ремень. Истеричный зек так и не успел подсобить Синько.
Над тайгой загорался робкий сибирский рассвет.

Летучий голландец № 001/76040

24 февраля 1987 года в четвертом часу ночи спецэшелон № 934 МВД СССР прибыл в Ленинград и остановился на дальнем перроне Московского вокзала. Он вернулся с двухнедельного турне Ленинград-Новосибирск-Ленинград. Главными пассажирами состава были вчерашние узники «Крестов», выгруженные в городах Урала и Сибири. Обратно состав специального назначения возвращался налегке.
В окнах караульного купе зажегся свет, заскрипели прихваченные ночным морозом двери, загрохотали подножки. Припухшие от сна лица солдат и офицеров пытались рассмотреть в зарешеченном окне перрон. По вагонам прошла команда: «Выгружайся! Ленинград!». Охрана поезда, не торопясь, высыпала наружу. Только в вагоне № 001/76040 стояла гробовая тишина. Сквозь темное окно не пробивалась тусклая лампочка. Само же окно зияло осколками. Прапорщик из соседнего вагона потянулся, глубоко вдохнул колючий воздух и забарабанил по двери:
– Подъем! Хватит дрыхнуть!
Вагонзак не отреагировал. Прапорщик подозвал солдата, и тот загрохотал в дверь прикладом автомата. Потоптавшись несколько минут возле дверей, солдат заметил разбитое окно. Прапорщик ругнулся и озабоченно прошелся вдоль вагона. Затем вернулся к дверям, вытащил пистолет, поставил ногу на подножку:
– Фесенко, иди за мной. А ты – встань у дверей.
В нос ударил теплый казенный запах, который не выветривается годами. В свете бледной лампы прапорщик увидел длинный коридор с зарешеченной правой стороной. Дверь караульного купе была приоткрыта. На полу виднелся чей-то сапог. Прапорщик передернул затвор и ногой толкнул дверь. На грязном, промокшем от крови полу валялась груда тел, прикрытая двумя матрацами. Прапорщик даже не стал их пересчитывать. С возгласом «Ни хрена себе!» он выскочил из вагона, приказал солдатам стеречь вход и бросился по перрону к начальнику поезда.
– Кто-то уложил весь наряд в пятом вагоне, – выпалил он майору, тяжело дыша.
– Куда уложил? – не понял тот.
Вскоре они бежали к вагонзаку, который теперь смахивал на летучий голландец. В караульном купе покоились семь трупов в форме внутренних войск. Еще один лежал в кухне. Все были убиты из пистолета. В стенах и окне виднелось множество пулевых отверстий. Палили – будь здоров. Через час в вагоне показалась следственная бригада Северо-Западного УВД на транспорте.
Это не было дерзким побегом. Никто из зеков не выламывался из купе и не плевался свинцом по солдатам. Сквозной караул перебил рядовой Артурас Сакалаускас, единственный, кого не досчитались в охране поезда. Оружейный шкаф, где хранились восемь пистолетов Макарова, опустел на пять стволов и пять запасных обойм. Последнюю остановку перед Ленинградом поезд делал еще минувшим днем в Вологодской области на станции Бабаеве. По тревоге был поднят Ленинградский гарнизон, выделивший на поиски беглеца свыше двухсот человек. УВД Ленинграда и области пустило по следу Сакалаускаса десятки розыскных групп. Точкой отсчета стала станция Бабаеве, где, судя по всему, и сошел дезертир-убийца.
К тому времени солдат в шинели застреленного им прапорщика странствовал по Вологодской области, останавливаясь на постой у добрых людей под видом командировочного. После очередного такого визита сердобольная семья не досчиталась в своем гардеробе гражданского пуховика, кроличьей шапки и брюк. Сакалаускас не забыл переложить по пистолету в карманы пуховика. Остальные три легли в черный «дипломат». Артурас был готов стрелять по каждому, кто попытается его задержать или даже проверить документы. Сообщение о восьми трупах в спецэшелоне замелькало в прессе, ежедневно фото убийцы появлялось на телеэкране. Беглец был обречен. Он сумел добраться до Ленинграда, но не больше. Варшавский вокзал, от которого шли поезда в родную Литву, прочесывался военными и милицейскими патрулями, в кассах перед кассирами стояла фотография рядового Сакалаускаса, то же самое творилось и в аэропорту. Солдат бесцельно колесил в автобусах по городу, пока его не узнал кто-то из пассажиров. В автобус, где он ехал, вошли трое в штатском, незаметно подошли со спины и попросили предъявить документы. Через минуту Артурас уже в наручниках покидал салон. Черный «дипломат» с тремя пистолетами нес оперативник. На поиски Артураса ушло четыре дня.
В отделении милиции дежурный офицер приказал солдату вывернуть карманы. Тот с готовностью сунул руки в пуховик и вытащил два пистолета с полными обоймами и патронником. Капитан замер и стал бел как полотно. Остолбенели и оперативники, которым даже в голову не пришло, что можно расхаживать по городу с пистолетами в наружных карманах. Убийца спокойно положил оружие на стол и тихо произнес:
– Все. Больше у меня ничего нет.
Мотивом бойни в вагонзаке стали, выражаясь казенным языком, неуставные отношения между военнослужащими действительной срочной службы разных сроков призыва. А попросту говоря – дедовщина. Чтобы проверить показания Артураса, дознавателям пришлось объехать множество зон, где высаживались пассажиры вагона № 001/76040. Маршрут спецэшелона был обширен: выехав из Ленинграда, он взял курс на север и шел к Новосибирску по сложной северной траектории. Через вагонные камеры прошли попеременно полторы сотни зеков, которые свидетелями выступать не спешили. Рецидивист М. был немногословен:
– Ничего писать и говорить не буду. Я думаю, что разберутся и без меня. Скажу лишь одно. То, что вытворяли ваши «вертухаи», редко встретишь даже на зоне. Так обращаются только с лидерами.
Из уголовного дела:
«…23 февраля 1987 года около 15.00 Манхуров Джамалов подняли с постели отдыхавшего после несения дежурства Сакалаускаса и потребовали пройти с ними в туалет. В туалете они с применением угроз, сопровождавшихся избиением, заставили Сакалаускаса расстегнуть брючный ремень и стащили с него брюки до колен. После этого Манхуров стал удерживать Сакалаускаса, создавая тем самым условия, чтобы насильственно совершить акт мужеложства. Однако Джамалов не смог этого сделать по причине преждевременного семяизвержения. Во время попытки изнасилования Сакалаускас потерял сознание. Продолжая издевательства над ним и глумление, Манхуров и Джамалов поднесли к оголенным местам ног Сакалаускаса зажженные спички, а когда он от боли очнулся, Джамалов пригрозил ему, что позже его изнасилует весь личный состав сквозного караула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82