что-то передаст, кому-то позвонит. Но многого обещать не будет, это дело несерьезное… Когда кто-то, в возбуждении от предстоящего, кричит: «Братва! Выхожу за ворота – и в магазин! Обязательно переброшу – чай, сгущенку…» – то обязательно кто-нибудь вставит ехидно: «Каски-то надевать?» – «Зачем?» – «Чтоб банками не убило». Так что не надо давать непосильных обещаний: не исполнишь – помянут недобрым словом, а сядешь еще раз – припомнят и предъявят.
Освобождающийся часто идеализирует предстоящую жизнь. Это связано, конечно, с опьянением свободой, вольным воздухом. Многие с трудом вписываются вообще в жизнь, не говоря уже, в частности, о жизни семейной или трудовой. Чем больше срок, тем труднее адаптация. «Модель общества» (тюрьма и зона), в которой сколько-то лет существовал зек, растягивается в пространстве до размеров Общества в натуре. В зоне зек мог дотянуться до врага заточкой – в Обществе враг строит свои козни на огромном расстоянии. «Петухи» свободно гуляют по улицам, хватают за рукава прохожих, слово «козел» – в повсеместном обиходе. Все посылают друг друга на… и поминают нехорошим словом мать. Как жить в таком мире, где смещены все понятия, сняты запреты и пахнет беспределом? Многие попадают в безвыходное положение, оставляя, на выбор, два пути: назад, в тюрьму и зону – или к братве, «блюдущей принципы». Но и второй путь ведет в конце концов туда же.
Но не будем, подобно конвою, «нагонять жуть» на читателя. Кто был там – тот этой жути не боится, а кто не был – пусть лучше вспомнит страницы повеселее…
Нынче во многих зонах всех режимов, в тюрьмах строятся и восстанавливаются храмы – в основном силами самих заключенных. Одним из первых тюремных священников (Бутырская тюрьма) был протоиерей Глеб (Каледа), ветеран войны, награжденный шестнадцатью орденами и медалями, а также – известный в прошлом ученый, профессор геологии. По словам А. Дворкина, «отца Глеба любили все: и охрана и заключенные. Нужно было видеть, как ждали обитатели камер его визита, как трепетно и с каким уважением относились к нему и как упрашивали его побыть с ними еще немножко». С 1991-го по 1994 год длился пастырский путь отца Глеба в Бутырской тюрьме. Он скончался 1 ноября 1994 года после тяжелой болезни. На отпевание собралась вся церковная Москва, друзья-геологи, бывшие зеки и работники тюрьмы.
Кто еще, кроме Церкви, может сказать слова утешения приговоренному к смерти, кто может примирить преступника с со всем миром сразу и благословить его последний путь, выслушав слова покаяния? Два разбойника были распяты слева и справа от Господа Христа. Проклинавший его слева стал обитателем ада; уверовавший справа – первым из людей вошел в рай вместе с самим Христом. Быть справа или слева – вот проблема выбора для любого из современных разбойников и мытарей, богатых юношей и блудниц, и тем более – для тех, кто уже находился в земном заточении, искупая вину перед земным законом.
Зеки строят храмы. Один из них запечатлен на фото; умилительная архитектура, фонтан с ангелочками; кому-то покажется чуть ли не пошлым, а на самом деле – пронизано искренней любовью и священным почтением к тому, что выше лагерных вышек, штрафных изоляторов, картежных разборок и каторжного труда.
Любимая татуировка 90% российских зеков – крест. Он накалывается на груди, на цепях и без цепей, на пальцы и запястья; он присутствует на символических соборах, украшающих спины бывалых «босяков». Скорее всего, крест как татуировка появился с началом безбожной пропаганды в 20-х годах нынешнего века, когда ретивые коммуночекисты трактовали «крест натуральный (на цепочке или тесьме)» как контрреволюционную пропаганду и срывали его с православных (пусть даже и преступивших закон!) иногда и вместе с головой. Наколотый крест сорвать было нельзя, но и ответ за него, видимо, приходилось держать жестокий… Поэтому и стал он символом первой отрицаловки – жиганов, уркаганов, босяков, воров в законе.
По рассказам старых лагерников в сталинские времена почти без исключения было достойным поведение «религиозников» (так называл священнослужителей В. Шаламов). А их сидело – без счета. Выпускать стали лишь в годы войны…
Все равны перед Богом. Абсолютное неравенство надсмотрщика и заключенного – вне храма; в храме стоят и пупкари и зеки – перед одним иереем, одним Крестом, стоят – перед Единым Богом, пришедшим в этот мир, как мы знаем, не ради праведников, а ради грешников.
Св. апостол Павел говорит: «Ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют. И такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего». (1 Кор. 6–1 0,II)
Даст Бог, омоемся и мы все… У нас же крест на груди – у кого на тесьме, у кого – на золотой цепи, у кого – вбитый под кожу стальной иглой.


Кто сидит?

Некоторые типы. Одни…

В 1970 году Валерий З., непутевый четырнадцатилетний подросток из южного города М, натянул на ноги хромовые офицерские сапоги, накинул на плечи черную ватную телогрейку, повязал на шею белый шелковый шарф из отцовского гардероба, нахлобучил на затылок кепку-восьмиклинку и отправился в путешествие на пригородном поезде по ближайшим населенным пунктам. Из-за голенища сапога выпирал до блеска наточенный армейский штык-нож, купленный у пьяного дембеля одной из воинских частей.
Путешествие оказалось коротким. В тамбуре пригородного поезда Валерий 3. «тормознул» прилично одетого сверстника и, приставив к солнечному сплетению жертвы штык-нож, затребовал всю наличность. Сверстник, разумеется, немедленно передал Валерию 3. имевшиеся у него на два кармана 67 копеек. Вернувшись в вагон, потерпевший подросток поведал о случившемся отцу и старшему брату – оперуполномоченному районной «уголовки». Валерий 3. был задержан немедленно и на ближайшей платформе передан наряду милиции.
Образцово-показательный процесс завершился выездным заседанием по месту учебы Валерия 3. – в актовом зале средней школы. Из тюрьмы (СИЗО) Валерия привезли, для устрашения, остриженного под «ноль», в брюках х/б 52-го размера, подвязанных веревкой, и в укороченном сером свитере из верблюжьей шерсти. В присутствии педагогов и учащихся с четвертого по десятый класс подсудимому было предоставлено последнее слово. Все чаяли условный приговор.
– Дорогие граждане судьи! – начал свою короткую речь Валерий, предварительно отерев со щеки воображаемую слезу. – А также – дорогие учителя, одноклассники и одноклассницы!.. Если у вас есть желание, то…
На этом месте Валерий сделал чуть ли не минутную паузу, во время которой несколько раз сентиментально шмыгнул носом, а затем неожиданно заорал дурным голосом:
– Дуньте мне в х… я хочу по залу полетать! – после чего потянулся расстегивать показательные холщовые штаны для демонстрации. Конвойные милиционеры быстро заломали подростка; он, в свою очередь, выкрикнул еще несколько оскорблений в адрес суда и педколлектива школы… После этого был объявлен приговор: шесть лет лишения свободы в воспитательно-трудовой колонии; именно на этот срок Валерий 3. погрузился в мутные и тревожные пучины исправительно-трудовой системы МВД СССР, став в городе М не менее легендарной личностью, чем, например, местный герой-подводник, потопивший в годы войны шесть фашистских кораблей.
Четыре месяца, проведенные Валерием 3. в следственном изоляторе, не прошли даром: шутка-легенда про дутье и полет по залу была реализована словесным образом легко и непринужденно, как и многие другие приколы тюремной жизни.
Валерий 3., проводивший большую часть детства и отрочества на городских пляжах в паре метров от взрослых загорелых тел, густо покрытых изображениями соборов, тигров, цепей и других символов трудной жизни, впитывал неокрепшими извилинами щемящие семиструнные «восьмерочки» и унылые запевы типа «загубили, суки, загубили», «ах, зона, зона – в три ряда колючка», «я сижу в „одиночке“. Татуированные спины наконец стали посылать пацана за сигаретами, передавать через него приглашения пляжным „манюням“ и т.д. и т.п. У Валеры появился первый складной ножик, подаренный Васей Крюком; впоследствии ножик сменился вышеупомянутым штык-ножом, ставшим основным вещдоком дела N… по статье 146 ч. 2 УК. Жизнь Валерия 3. протянулась через суровый отбор ВТК; через четыре года он поднялся на „взросляк“ (ИТК общего режима), где, кочуя из барака в ШИЗО (штрафной изолятор), а из ШИЗО в БУР (ПКТ – помещение камерного типа), „благополучно“ дождался „звонка“ (конца срока) – и вышел на волю под гласный надзор районных органов внутренних дел с запретом на посещение общественных мест типа: рестораны, вокзалы и т.п. От хронического недостатка жиров и белков тело его своеобразно задубело, либо под воздействием чифира потемнело, а спина обрела желанные рисунки, за которые Валерий 3. был готов дать ответ в любое время и кому угодно.
Свобода терпела его; Валерий не терпел надзор – и за нарушение оного был автоматически приговорен к 1,5 года лишения свободы в ИТК строгого режима. Томясь в ожидании этапа на зону, Валерий 3. позволил себе развлечься: во время вывода на прогулку запрыгнул на спину пупкарю (надзирателю), крепко обхватил его руками и ногами и истошно заорал: «Н-н-оо, козел! Поехали!..» Отскребали седока от спины перепуганного тюремщика спецбойцы СИЗО, и ушло на это не менее получаса… Снова ШИЗО (карцер): мокрые полы и стены, пониженное питание (ниже какого?). У одного из надзирателей ШИЗО была привычка поливать через раздаточное окошко («кормушку») холодной водой из шланга проштрафившегося бедолагу. Валеру 3. поливали в день по нескольку раз; это обернулось для него хроническим нефритом и бронхиальной астмой, но, впрочем, нисколько не повлияло на общее настроение – смесь куража с веселым отчаянием и презрением к внешним раздражителям, каковыми являлись все, без исключения, тюремщики и их тюремная практика.
В зоне и в тюрьме Валерий 3. мужиком слыл «путевым», однако работать умел, но не хотел. Охотно мастерил какие-то шкатулочки, записные книжки, «отметаемые» генеральным шмоном (обыском), «шпилил» в азартные игры под небольшой интерес; свято чтил «каторжанскую веру»; проткнул бригадиру-беспредельщику горло гвоздем-соткой и, получив. добавочные шесть лет, отправился в другую зону – разматывать новый виток своей неудавшейся жизни. И жизнь эта закончилась в 1987 году через три месяца после окончания срока – на больничной койке с привязанным к туловищу резервуаром для мочи и с аляповатым, лагерной отливки крестом из технического серебра на тонкой шее.
Другой преступивший закон Валерий вырос в глухом селе Калининской области (Тверской ныне). Учился на «хорошо» и «отлично»; после окончания десятилетки поступил в Высшее мореходное, проблем с учебой не имел, побывал в ходе морпрактики в Канаде и в США, в Бразилии и Панаме. Закончил мореходку с «красным» дипломом, через пять лет уже ходил вторым помощником капитана сухогруза.
Деревенской сестре Валерия К. Зинаиде тоже привалило счастье: нашелся наконец жених – добрый молодец из райцентра с редкой специальностью библиотекаря…
Валерий К. получил радиограмму о свадьбе, будучи на погрузке в Гамбурге; через неделю сухогруз швартовался уже в Клайпеде, и Валерий, отоварившись подарками в «валютке», с туго набитым чемоданом прибыл в родную деревню.
…Свадьба пела и плясала; столы ломились более от спиртного, нежели от закуски. Уже начались и кончились три драки, никто серьезно не пострадал, обошлось без милиции в лице участкового Будякина, который, впрочем, находился тут же в качестве почетного гостя и дальнего родственника.
…Захмелевшего Валерия усадил в коляску мотоцикла «Урал» двоюродный брат Миша: решено было отправиться в райцентр – смотреть Мишиных кроликов и нутрий.
Прибыли благополучно; у Миши пили-ели; не хватило бутылки до полной кондиции; отправились в магазин.
Метров за сто до магазина двоюродных братьев окликнул гражданин, довольно плюгавый, в шапкеушанке и в пальто с мерлушковым воротником.
– Эй, огурцы! – крикнул плюгавый. – Добавьте на белую!
– Я те добавлю щас… огурец… – бормотнул Миша.
– Сколько тебе? – полез в карман «канадки» Валера.
– Сколь не жалко, – ответствовал плюгавый, не приближаясь ни на шаг.
Валерий сам подошел, протянул мужичонке рубль. Тот рубль взял левой рукой, аккуратно сложил пополам и, размахнувшись, врезал Валерию правой по уху.
От неожиданности Валерий упал боком в сугроб, а плюгавый, гад, еще несколько раз врезал ему ногой по ребрам и немедленно отбежал подальше – метров на пятьдесят.
Немного ошалевший Миша сообразил наконец, что брата бьют, и рванулся догонять обидчика. И догнал, схватил за ворот, дожидаясь Валерия.
Разгневанный Валерий с разбегу провел плюгавому боковой слева (был чемпионом училища по боксу), но промазал: удар пришелся по носу, раскровянил его. Мужичонка сел в снег и сказал:
– Ну, все, козлы. Вам звиздец.
– Сам ты козел, гад! – стукнул его Миша по спине ногой. – Скажи еще спасибо…
– Ладно, пошли… – потянул его за рукав Валерий.
Через полтора часа они уже забыли про инцидент: допили взятую бутылку и дремотно дотягивали жизненный разговор.
Вдруг на улице послышались возбужденные голоса; затарахтела машина.
– «Бобик», – знающе кивнул Миша. – Я в армии на таком майора возил… Машина хорошая, но…
Договорить он не успел. В дверь сначала позвонили, а затем застучали руками и ногами.
– Открой, мать! – крикнул Миша.
В сенях послышались топанье и толчки, и в комнату ввалились три милиционера разных званий. Раздвинув их, вперед протиснулся человек с густо вымазанным кровью лицом. На трех нитках болтался мерлушковый воротник. Шапки не было.
– Это они, мерзавцы, – заявил человек. – Арестуйте их!
В ходе следствия выяснилось, что, находясь в нетрезвом, состоянии, штурман дальнего плавания Валерий К. и его двоюродный брат Михаил Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82