Иногда и во время самой «операции» «хирург» промахивается (что-нибудь под руку сказали) и попадает гвоздем точно в вену. Это «фильм ужасов»…
Ставят также и «уздечки»: пробивается дырочка внизу; сквозь нее протягивается леска; дырочка не зарастает: теперь на нее можно подвесить все, что угодно, вплоть до золотой серьги…
В зоне эти операции почти безопасны, потому что гораздо легче достать медикаменты и перевязку. Но в зоне практикуют еще и «уникальную» операцию по закачиванию под кожу полового члена вазелиновой смеси, увеличивая толщину органа до неимоверных размеров. Делается и «розочка» – методом рассечения крайней плоти на четыре части…
Есть зеки, носящие в штанах буквально «кукурузный початок»: двадцать, тридцать, сорок шаров – кто больше?..
А еще, говорят, вживляют в член свежеотрезанные крысиные уши… по бокам…

Дела прикольные. Споры

«Приколы», «романы» (с ударением на «о») – занимают, как и азартные игры, значительное место в жизни зека. Есть истинные мастера приколов, умеющие заворожить массу слушателей увлекательнейшим рассказом из собственной жизни, переложением кинофильма или попурри из того и другого. Не надо путать мастера прикола с «гонщиком», «гонщик» даже из правдивого рассказа делает бесстыдное вранье; слушателей же обмануть невозможно: «Все, Васятка, подвязывай „базар“, не гони гусей… Пусть лучше Бирюк приколет что-нибудь…»
В одной из камер СИЗО города С. дожидался этапа на зону Дядя Семен (кличка), бывалый зек с шестнадцатилетним стажем строгого режима. Однажды его внимание привлекла проскользнувшая в поисках пищи мышь, и Дядя Семен, откашлявшись, проникновенным голосом поведал сокамерникам историю о том, как семь лет тому назад он ждал этапа в Ростовской тюрьме, и прикормил в камере крысу, и дал имя – Машка, и крыса эта выходила из щели под стеной на его голос. «Скажу, бывало, негромко так: „Машка! Машка!“ Смотрю – нарисовалась, родная… Положу сухарик – подбежит, понюхает – и носик в сторону. Обижается, падла… Я тогда ей сырку голландского шматок – мать дачку подогнала три дня тому… Машка к сыру, подбегает – и передними лапками, одна о другую, потирает: рада, сучара, донельзя… Кентовались мы с ней месяц – не разлей вода! А тут этап: с вещами! на выход! Я сидор собрал, Машку зову: „Машунь! Машунь!“ Гляжу: выходит. „Прощай, Машка!“ – говорю. А она на задние лапки встала, смотрит грустно… А из правого шнифта (глаза) – по щеке слезинка, махонькая такая…»
Тут Дядя Семен замолчал. Возникла общая пауза, после чего чей-то робкий голос произнес: «А что? У меня был кот…» – последовала еще одна, не менее увлекательная история.
Такие Дяди Семены ценимы в зоне, их охотно приглашают чифирнуть – это солидные люди, не допускающие никакой клоунады даже в самом развеселом приколе.
«Интеллигентные люди» ценятся как рассказчики лишь в том случае, если они входят «своими» в общий зековский круг. Лишь по прошествии некоторого времени к их знаниям начинают относиться, что называется, по заслугам, обращаются с просьбами юридического характера, разрешают с их помощью сложные вопросы и споры «культурного свойства». Ни должность, ни ученое звание не могут, как на свободе, заставить себя уважать. В зоне нет ни докторов наук, ни директоров, ни офицеров, ни десантников, ни каратистов. Есть все те же – блатные, «мужики», «козлы» и «петухи». Это следует запомнить.
Спорить («мазать») на что-нибудь за что угодно – вещь опасная. Выпускник института культуры, (отмотавший, правда, уже два срока за квартирные кражи) не обходил ни одной литературной темы. Его подловил бывалый «мужик» Н. Разговор шел ни о чем, пустопорожний. На устах «культурного» мелькнуло: «…А Лев Толстой в „Войне и мире“ написал…»
На что Н. заметил:
«Войну и мир» Чехов написал».
Заспорили.
«Культурный» сбегал в библиотеку, принес книгу:
«Видал?»
«Ну, – ответил Н. – А ты – видал?»
«Что?»
«Ну, как Лев Толстой „Войну и мир“ писал? Ты что, очевидец?»
Авторитет отряда на разборке этого дела (100 рублей) признал правым Н., дабы проучить всем надоевшего спорщика…
Приколы, споры, азартные игры сводятся опять к тому же – необходимости жесткого контроля за своим поведением и особенно – словами. Ведь досуг зека, если исключить карты, и состоит в основном из долгих ночных разговоров после круговой кружки чифира. Кто вспоминает, что было, кто – предполагает, что будет…
К жанру прикола относятся также и всевозможные розыгрыши и камерные феерии.
Как известно, в «Крестах» камеры небольшие по площади. От двери до решки – 3, 5–4 м. Зеки одной из камер склеили из газет длинную трубу, один конец вывели, отогнув жалюзи, за решку, в ночное звездное небо, другой конец приставили к «глазку». Потом постучали в дверь:
«Командир! Подойди, командир!»
«Командир» подошел нехотя и первым делом, согласно Уставу, заглянул в «глазок». Увидев вместо освещенной камеры с зеками созвездия Северного полушария, «командир» бросился бежать за подмогой. Пока суд да дело, труба была спущена в унитаз без остатка. Ошалевшего «командира» послали на обследование к психиатру.
В тех же «Крестах» малолетки в одной из камер исхитрились замазать хлебным мякишем все щели и отверстия, напустили в камеру воды и устроили небольшой и довольно глубокий бассейн…
В камерах общего режима новичкам предлагают написать заявление типа: «Прошу отвести меня на вещевой рынок вверенного вам учреждения для продажи и обмена ненужных вещей», «Прошу внести меня в список автобусной экскурсии по городу Ленинграду (1984 г.)», «Прошу выдать топор для обработки под швабру деревянного бруска». Пупкари знают о розыгрышах, и это их тоже развлекает… Другие приколы гораздо более жестоки: для них выбирается в качестве жертвы какой-нибудь безответный сокамерник. Во время сна к члену жертвы (это может быть и палец в мягком варианте) привязывается шнурок, на другом конце которого – грязный ботинок. Ботинок ставится на шконку перед закрытыми глазами бедняги. Проснувшись, тот отбрасывает ботинок в сторону – и т.д. и т.п. В другой камере соорудили чучело, положили его на шконку, так, чтобы из-под одеяла торчали сапоги. При пересчете оказалось, что зеков на этаже на одного больше. При повторном пересчете – на одного меньше. Шум, гам, ментовская разборка. В общем, как в тюрьме, так и в зоне достаточно возможностей и объектов для юмора и сатиры, для фарса и гротеска; но как ни называй, жанр один – «прикольный».

Дорога в зону


Наконец свершилось! Ваша кассационная жалоба не удовлетворена (т.е. вам ни прибавили, ни убавили срок), и теперь остается только ждать: защелкают засовы, замки, скрипнет дверь, и деловитый пупкарь выкрикнет вашу фамилию и добавит: «С вещами!»
Путь в зону может быть и короток, и весьма долог. «Столыпинский» вагон цепляют обычно к так называемым «пятьсот-веселым» поездам, которые не спеша передвигаются по каким-то немыслимым круговым веткам, объезжая озера и возвышенности. Иногда поезд (вернее, сам вагон) поднимается на север, затем спускается на самый юг и оттуда берет курс на Дальний Восток. Впрочем, ни зекам, ни конвою ВВ некуда спешить: солдат спит – служба идет, зек спит – срок идет. Но хорошо, если вагон заполнен зеками по норме – можно спать, сидеть, испытывая лишь вполне переносимый голод, жажду и малую нужду. Пайка этапника и состоит в основном из не в меру соленой рыбы и хлеба – вода же подается лишь по просьбе. И по желанию конвоира. Так же удовлетворяется и малая нужда. Если чересчур упорно настаивать на выводе в «туалет», то конвоир, при выводе, может отоварить по почкам рукояткой пистолета или пнуть сапогом побольнее.
Беда, если вагон переполнен. Сам трясся в полустоячем положении пять (!) суток из Крымской в Ростовскую область (около 700 км), подпитывая организм вонючей хамсой. Правда, в Керчи конвоир-узбек поддался уговорам и за десять рублей согласился принести братве две бутылки привокзального самогона. Стало веселей, но не легче…
Норма «купе» «столыпинского» вагона – 18 человек. Запросто могут разместить, опять же с помощью овчарок, кованых сапогов и приладов, в два раза больше.
Заводят и выводят – из «двери в дверь», из автозака в «вагонзак» (так называется «Столыпин») – и обратно. Несколько раз пересчитывают. В больших городах погрузка-выгрузка происходит где-нибудь на запасных путях, в стороне от людей; в провинции не стесняются: выведут на перрон вокзала и посадят на корточки – под дула автоматов и овчарочьи зубы.
Дальнейшие «похождения» на пути в зону продолжаются в пересыльных тюрьмах или в транзитных отделениях СИЗО. Именно в транзитных «хатах» и происходят, как мы уже говорили, разборки с обнаружившимися врагами, фуфлыжниками и стукачами. Вполне возможен и некоторый беспредел со стороны: первоходочники с набитыми «сидорами», в добротной «вольной» «кишкатуре» (носильных вещах) – объект для нехилой наживы. Это может быть и предложение обмена: серую робу на ваш джинсовый костюмчик, рубаху х/б на ваш модный батничек. Ватничек на батничек, одним словом… А могут и «наехать» при отказе…
На каждой пересылке шмон. Запрещенные предметы если не «отмели» в Выборге, «отметут» в Кирове (Вятке), прошел Вятку – в Перми уж точно «ограбят»…
Первоходочник в транзитке обуреваем мыслями о неизвестной ему зоновской жизни. Ажиотаж пересылки (все время кого-то дергают – вызывают – «С вещами!») действует и на крепкую психику… Бывалый зек готовится к зоне, расспрашивает по возможности тех, кто знает подробности «вариантов»: как работа? как кормят? как ведут себя «козлы»? силен ли ментовский произвол?.. Бывает, что зоны, как говорится, стоят бок о бок, а по режиму различаются, как Артек и Бухенвальд.
И вот – снова автозак. Он не переполнен, он за каких-нибудь двадцать минут домчит до ворот лагерного «шлюза», и снова изменится ваша жизнь – на этот раз конец («звонок») этой жизни (если, конечно, ничего не случится) точно определен приговором суда. В этом что-то есть мистическое; только особо избранным святым Господь открывает время кончины и перехода в иной мир. А тут – почти две тысячи грешников знают точный день и час своего перехода – в не менее, если так можно выразиться, иной мир.

Карантин

Вновь прибывших с усмешечкой рассматривают прапора, солдаты. Тут же тусуются деловитые зеки с нашивками на рукавах: «козлы» административной обслуги. Они заполняют какие-то бумаги, разговаривают с ментами как с равными, иногда даже на повышенных тонах. Это, так сказать, «вершинные», «горные козлы». Именно они – первые в очереди на УДО (условно-досрочное освобождение). Когда вас заведут в зону, вы навряд ли еще раз, до конца срока, встретитесь с этой частью лагерного мира. В карантинном дворике – оживление. За сеткой тусуются подосланные заинтересованными людьми «маклеры». Они предлагают разного рода бартер, уговаривают не сдавать на склад ничего (пропадет, мол…). И действительно – пропадает. При входе в зону сдаешь приличный костюм индпошива и новые итальянские черные туфли, а «по звонку» (окончание срока) получаешь того же цвета, но все иное: в твоих вещах уже кто-то «откинулся».
Впрочем, нынче на многих зонах (из-за нехватки финансов) «вольные» вещи не отбираются, казенную робу не выдают. Кожаная куртка, шаровары «адидас», кроссовки «Рибок» – все как на свободе… Более того, не хватает средств одеть ментов-стажеров: они тоже шныряют по зонам в кожаных куртках и т.п. На одной зоне их даже поколотили – перепутали с «бойцами» из враждебной группировки, уж дали оторваться стальными шконочными полосами…
Зоновская «милиция» тоже «нагоняет жути» на вновь прибывших. Для бывалых людей это дело привычное…
В карантине могут продержать несколько дней, фиксируют отрицаловку, «убалтывают» подходящих зеков в «козлятник».
Зоновский шмон не менее тщательный, чем тюремный. Тут есть мастера своего дела, пожилые контролеры с многолетним стажем. Эти «волки» ощущают купюры, как экстрасенсы. Контролер по кличке «Миноискатель» и не ощупывал вовсе: сразу доставал из потайных мест деньги, металл, наркоту. Изза этого бывали «непонятки» – шмонаемый был уверен, что его сдали с потрохами те, кто «заряжал».

Распределение

Распределение по отрядам, по работам происходит по-разному. Иногда это делают два-три человека: «хозяин», начальник «промки» (рабочей части зоны), «кум» (начальник оперчасти… Иногда собирается за большим столом целая кодла: кроме вышеперечисленных – медсанчасть (главлепила), директор школы, всевозможные мастера и начальники участков, отрядники и т.д.
Входящий зек называет статью, срок, специальность… Если есть – инвалидность.
– Журналист, значит? – говорит радостно «хозяин», поворачивая голову на толстой шее к начальнику промки.
– Ну что, – отвечает тот, – пойдет журналист на «журналы», резать будет…
А «журналами» назывались многотонные стопы листовой стали, подлежащие резке по невыполнимой, как обычно, норме.
На известной мне зоне особо котировались строители всех специальностей: было довольно много выездных объектов. Выгоднейшее дело – дешевый труд и «излишки» стройматериалов, из которых с помощью тех же подневольных строителей в короткие сроки можно сковырнуть небольшое ранчо у реки.
Распределили – и выдают матрас, постельное белье, кружку, ложку. Главшнырь ведет в отряд, передает зека завхозу, который точно определяет принадлежность зека к той или иной группе. Делает вывод: давать место или этот зек сам себе его найдет – после того, как представится «блаткомитету».
В бараке всегда найдутся люди, которые введут новичка в курс дела. Заискивающий барачный шнырь расскажет охотно о всех нюансах быта; какой-нибудь не вышедший по болезни на работу зек сообщит последние новости и заочно представит соседей. Из каких городов больше, из каких меньше, много ли «зверей» (азиатов и кавказцев); как кормят; в чем ущемляют; каков отрядник…
Вечером барак наполнится шумом и табачным дымом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82