— Ого! — Крабновски зарядил угрожающего вида десятисантиметровыми снарядами ручной гранатомет. Положив ствол гранатомета на бруствер, он уставился в прицел. Тут же появилась первая машина, но негр явно решил подпустить ее поближе. В проход между зданиями нырнула вторая машина, за ней показалась третья, и тут Крабновски выстрелил, угодив ей прямо в капот. Ракета со свистом рассекла воздух, и пламя мгновенно охватило всю машину. Грузовик застыл на месте, преграждая путь остальным. Крабновски прикончил двумя снарядами первый грузовик и еще одной парой — второй. Из горящих машин с воплями выкатывались гардианы и пытались бежать, но их тут же сбивали меткими выстрелами из траншеи и с крыш.
— Краб, танки на подходе! Слева, там, где были грузовики!
— Слышу, Боб. — Крабновски зарядил гранатомет тонкими снарядами, пробивающими броню. — Сколько их?
— Не знаю. Сэл насчитала пять, а затем ей пришлось удирать. Им всем задали жару.
— Надеюсь, она выбралась, — заметил Крабновски.
Взрыв потряс землю в нескольких метрах позади нас, засыпая траншею землей и камнем и поднимая в воздух клубы пыли.
— Идут!
В дыму появились танки, медлительно двигаясь по полю боя. На этот раз Краб не стал мешкать. Первый его выстрел пришелся на передний танк, но тот продолжал катиться прямо на нас, нацелив длинный ствол.
Торопливыми выстрелами Краб разбил правую и левую гусеницы, но танк не остановился, продолжая катиться на оголенных колесах. Тем временем я расправился с несколькими пехотинцами, приближающимися к нам под прикрытием танка. Танк наконец остановился, но его орудие было направлено прямо на нас.
Краб прицелился и мягко нажал спусковой крючок. Снаряд угодил как раз в то место, где ствол соединялся с башней и броня была более слабой.
Ствол оказался почти начисто отстрелен в грохоте двойного взрыва. Он изогнулся под немыслимым углом и беспомощно повис.
— Будь я проклят! — восхитился Краб. — Я угодил прямо ему в ствол!
Позади нас грохнул второй взрыв, еще ближе предыдущего. До меня донесся голос Байе:
— Отступаем! Отступаем! Возвращайтесь во двор!
Нас не понадобилось просить дважды. Преследуемые танками почти по пятам, мы бросились удирать во двор.
Как раз в тот момент со двора выкатился последний грузовик, набитый солдатами Лиги. Робертс стоял, вцепившись руками в борт, — похоже, отъезд его совсем не радовал. Тейлор смотрел вслед грузовику. В отличие от Робертса, генерала не радовало то, что пришлось остаться здесь.
— Мы выиграли столько времени, сколько смогли, командир Ларсон. Уехали все, кроме пехотинцев. Теперь нам предстоит выяснить, как гардианы обращаются с военнопленными.
Байе остановилась, рядом, глядя на приближающиеся танки.
— И то, сколько времени они держат у себя пленных, — добавила она.
Я задумался. Генерал, добровольно сдающийся в плен, — редкое явление. Возможно, Тейлор ждал, что этот плен будет коротким. Или же он понял, что игра безнадежно проиграна.
Одной из простыней с моей кровати мы воспользовались, как белым флагом.
От досады я едва сдерживал слезы.

Марш под усиленной охраной продолжался полночи и привел пленные войска Лиги в другой лагерь, где нас погрузили в машины и повезли в ночь. Спустя десять часов после того, как затих последний выстрел, мы прибыли к месту, которое казалось бывшей гражданской тюрьмой. Я задумался о том, что стало с заключенными этой тюрьмы — может, гардианы выпустили преступников-финнов на свободу? Или просто расстреляли их?
Нас распихали в камеры по двое и отобрали личные знаки. Конечно, у меня его не оказалось. У меня спросили имя, и я решил, что нет причин его скрывать. Я только надеялся, что Джордж успел выбросить свой знак и отдать гардианам чужой. Камеру мы делили с Крабновски — тот держался приветливо и дружелюбно, но я ощущал страшное одиночество.
События минувшего дня наводили на тягостные размышления. Войска Лиги были успешно доставлены на планету и захватили вражескую базу. И тем не менее войска понесли заметные потери, к тому же день закончился в тюрьме, что не предвещало ничего хорошего.
Мы провели в молчании почти час, прежде чем холеный капрал отпер дверь камеры и вызвал:
— Ларсон, выходите!
— Надеюсь, мы с тобой еще встретимся, Краб.
— Удачи вам, командир.
Вместе с капралом у двери камеры ждал хмурый рядовой. Оба они привели меня в комнату, которая, должно быть, предназначалась для свиданий заключенных. Стеклянная стена делила ее надвое. Вся прежняя мебель была вынесена из комнаты и заменена на моей половине простым деревянным стулом. С потолка комнату заливал слепящий свет.
Странное устройство, напоминающее несколько связанных между собой аппаратов для зондирования, стояло в углу. Множество суставчатых клешней придавало устройству вид двухметрового паука на колесах, поднявшегося на дыбы.
По другую сторону стеклянной стены я не смог рассмотреть ничего, кроме двух силуэтов, неразличимых от яркого света, бьющего мне прямо в лицо. Мне велели сесть и довольно небрежно связали.
— Перейдем прямо к делу, Ларсон. — Ровный голос разносился по комнате из динамика в потолке. Ослепленный огнями, я не мог даже понять, кто из двух людей говорит. — Несколько дней назад нам сообщили, что некий Джефферсон Дэрроу сегодня готовился провести на базе «Деметра» любопытный эксперимент. Полковник Брэдхерст из разведки считал, что вы и в самом деле Дэрроу, и описания настолько совпадали, что мы даже не подумали снять отпечатки пальцев. Вы и этот Дэрроу — одно и то же лицо. Итак, мы намерены задать вам несколько вопросов и получить ответы. Прежде всего, как сюда попали войска Лиги и какова их численность?
— Я — Терренс Маккензи Ларсон, командир флота Республики Кеннеди, личный номер 498245.
Из динамика послышался вздох.
— Не морочьте нам голову. Теперь правила игры будем диктовать мы. А если вам вздумалось действовать по ветхим законам вроде Женевской конвенции, могу напомнить: солдат, который оказался без формы в момент сдачи в плен, — шпион, а, по обычаям, шпионов расстреливают без суда и следствия.
Тут впервые заговорил второй силуэт — более усталым, сочувственным, мягким голосом:
— Командир, рассудите здраво. Нам уже известны ваше имя, звание и номер. Нам обоим известно, что есть способы заставить вас отвечать, и обещаю вам: мы не станем терять время, делая их более приятными. Итак, какова численность войск Лиги, откуда они взялись?
— Я — Терренс Маккензи…
— Довольно, мы все поняли, — прервал первый голос. — Хватит разыгрывать героя. Если нам вздумается, через десять минут вас расстреляют как шпиона.
Я промолчал — угроза оказалась слишком действенной.
— Это ваш последний шанс, командир.
Я молчал.
— Ладно, начнем эксперимент. Капрал, вы готовы?
Позади послышался неясный шум. Внезапно мне в руку вонзилась игла. Через несколько секунд голова закружилась, перед глазами все поплыло и потеряло резкость.
На флоте Республики Кеннеди много внимания уделяли изучению методов «допроса с пристрастием» — вплоть до демонстрации, что значит подвергаться влиянию «препаратов истины». Наставники объясняли нам, как избежать этого влияния, и теперь я силился вспомнить давние уроки.
Как только препарат начал действовать, я воспользовался его влиянием, чтобы защититься. «Препараты истины» не делают человека более откровенным, просто затуманивают сознание, добавляют пассивности и сговорчивости. И потому я приказал себе стать пассивным, не обращать внимания на окружающий мир, ничего не слушать и не слышать. Я велел себе замкнуться и подольше оставаться в таком состоянии. Я чувствовал, как от препарата становлюсь беспомощным, и сделал последнюю попытку скрыть истину в воспоминаниях и мучительной паутине мыслительных ассоциаций.

Учитель задал мне вопрос о преамбуле Конституции Республики Кеннеди. Я поднялся и заговорил, но неожиданно изо рта полились совсем не те слова:
«Ты уж стар, папа Уильям, — напомнил юнец,
Поседела твоя голова.
Прекрати же вставать на нее наконец —
Разве можно, в твои-то года…»
Класс взорвался дружным смехом и воплями, а учитель, на котором вдруг оказался серый мундир, хлестнул меня по щеке…
…Я пошевелил пересохшими и потрескавшимися губами. Некто пытался загадать мне загадку, упорствуя и желая, чтобы я самостоятельно ответил на вопрос: сколько людей может поместиться в чемодане? Я знал ответ, но почему-то не мог произнести его, как ни пытался…
…Мир неожиданно стал огромным, но тут же я вспомнил, что я еще ребенок. Я шел по длинным коридорам госпиталя, где работали врачами мама и отец, и разыскивал их. Странно, но все палаты были пусты — совсем недавно я видел здесь множество больных. Прикоснувшись к собственному лицу, я понял, что его прикрывает маска хирурга. В таком виде меня никто не сможет узнать, и я только порадовался этому Никто не узнает меня и не остановит в такой маске. Я шел по коридорам госпиталя, поднимался и спускался по лестницам, но вокруг было совершенно пусто. От усталости я наконец присел в углу и расплакался. Спустя некоторое время я услышал приближающиеся торопливые шаги. Подняв голову, я обнаружил, что по коридору идет безобразный старик в сером мундире. Я так перепугался, что мысленно стал отгонять его. Старик превратился в симпатичную медсестру Вглядевшись, я понял, что это Джослин — она идет ко мне, чтобы предупредить: я должен молчать, просто молчать, и все будет хорошо…
…И все-таки, где же мама и отец?
Я сидел в катапультируемом кресле, ожидая, когда сработает механизм и меня выбросит неизвестно куда, чтобы освободить место для следующего курсанта. Но очевидно, что-то случилось с механизмом. Откуда-то снаружи ко мне подкатили массивный аппарат тестирования. Я понял, что просидеть здесь придется целый день, но решил терпеть, прикусил губу и замер в ожидании. Вспомнив, я потянулся, чтобы отключить внутреннюю связь, но мои руки оказались прикованными к этому проклятому креслу.
…К креслу? Силуэт застекленной кабины управления исказился и стал расплываться. Кресло подо мной изменило форму — оно стало деревянным, а я был привязан к нему Только аппарат тестирования остался прежним, и я узнал в нем паукообразную штуковину, которая раньше стояла в углу. Суставчатые лапы паука обхватили мою голову. Каждая лампа оканчивалась зондом, испускающим багровый луч. Лучи упирались мне в голову Голова раскалывалась от нестерпимой боли, нос наполнился слизью и кровью.
Человек в неряшливой форме, под глазами которого набухли темные мешки, а волосы торчали во все стороны, наблюдал, как техники настраивают аппарат. Он заговорил, и я узнал голос второго из людей, которые допрашивали меня.
— Похоже, ты заставил нас работать всю ночь. — Он кивнул на паукообразную машину — Пока ты приходил в себя, мы вживили совсем крохотное, микроскопическое устройство тебе в кровь. Оно уже достигло мозга. Этот «терновый венец» предназначен, чтобы поместить приборчик как раз туда, куда мы хотим. Не беспокойся, эта штучка так мала, что пройдет сквозь любой кровеносный сосуд и просто растворится — примерно через девятнадцать часов. С твоими мозгами ничего не случится. С другой стороны, предстоящие часы покажутся тебе не особенно приятными. Полагаю, ты слышал о прямой стимуляции мозга? Мы действуем по тому же принципу.
Он повернулся ко мне спиной и отошел.
Минуту спустя он присоединился к своему партнеру за стеклянной стеной. Из динамика послышался невнятный от усталости и раздражения голос:
— Пройдет еще минута, всего лишь минута, и ты станешь умолять, чтобы тебе дали шанс ответить на вопросы, — но прежде тебе придется кое-что вытерпеть.
— Он говорит правду, командир. Прежде, чем мы пойдем дальше, отвечай: откуда взялись войска?
— Я — Терренс Мак…
Мир вокруг меня взорвался. Мои руки, глаза, мозг охватили пляшущие языки пламени. Мир исчез, вытесненный болью и огнем. Комнату наполнял рев пламени и удушливый густой дым. Стоящие поодаль охранники ярко пылали, огонь лизал их мундиры.
Переведя взгляд, я увидел, как горит моя грудь, и почувствовал запах паленого мяса. Глаза жгло невыносимо, я ощущал, как веки съеживаются от нестерпимого, убийственного жара…
Внезапно он прекратился.
Я замолчал, только тут поняв, что несколько последних минут кричал не переставая. Я обмяк на стуле, по телу проходила судорога. Но физически я остался невредим.
— Видишь, на что мы способны? Мы можем повторить то же самое, когда захотим. Устройство в твоем мозгу было помещено в тот центр, стимуляция которого вызывает ощущение огня и боли. — В голосе первого из моих мучителей сквозило злорадное удовольствие. — Расскажи нам все, что тебе известно, иначе ты снова вспыхнешь и будешь гореть до тех пор, пока не пожелаешь, чтобы огонь этот стал реальным, чтобы он убил тебя и прекратил боль. Но боль не прекратится, пока ты не ответишь нам. Откуда взялись войска?
Может, я и ответил бы, если бы мог говорить. Но я был не в состоянии шевельнуть языком.
Пламя вспыхнуло вновь. Казалось, на этот раз вынести его будет уже легче — ведь теперь я знал, чего ждать, но все оказалось гораздо хуже.
Огонь охватил мои внутренности. Я чувствовал, как от жара обугливаются и превращаются в пепел мое сердце, легкие, кишки, желудок.
Ноги превратились в два бьющихся в агонии полыхающих бревна, боль в которых должна была прекратиться лишь со смертью.
Под черепом бушевало пламя, мозг и глаза горели, чернели, обугливались — долгое время после того, как им следовало бы превратиться в пепел…
И вдруг все прекратилось. Оба мужчины что-то говорили, но я их не слышал. Подсознание вопило от ужаса и требовало: беги! спасайся! Но я был привязан к стулу…
Мир вновь заполыхал. Агония придала мне силы. Судорожным усилием мышц я разнес стул в щепки, разорвал ремни и вскочил, вопя от боли.
Споткнувшись, я рухнул на пол, ударившись ладонями — или тем, что, как подсказывала мне боль, давно уже превратилось в почерневшие культи. Удар вызвал новую, еще более острую боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42