С этим войском он занял свой родной город и сверг с захваченного трона родичей, правивших незаконно и мучивших народ.
Говорят, что сто сорок семь лет правил мудро султан Ибн Хамид, пока, наконец, не взял его Аллах в рай. Благословенно будь имя его!»
– Аминь! – сказал я.
Хальворссон сунул бумагу в карман и снова, уже в который раз, посмотрел мне в глаза.
– Ну? Сказка, чистейшей воды сказка.
– Естественно. Так из реальности получается сказка. Это – последняя стадия того процесса, который я обрисовал раньше. Первая стадия: реальность; вторая стадия: остатки реальности, насыщенные фантастическими элементами, когда первичная функция реальности в целом утрачена; наконец, третья стадия; чистейшая сказка. Разве это не прекрасно?
– Да, конечно, – сдался я.
– И я продолжаю настаивать на своей теории. Не в Индии и не где-то еще, а в Древнем Египте появились на свет сказки. Или, по крайней мере, очень многие сказки. И перед нами лежит лучшее тому доказательство. Я мог бы создать новый фундамент для науки о сказках…
Он замолчал и стал теребить салфетку на столе.
Мой слух резануло его условное наклонение, я не знал, что и думать.
– То есть как это мог бы? Ведь, по-вашему, доказательства предельно ясны. На основе древней обсерватории, у которой открывалась крыша, возникла сказка типа «Сезам, отворись!» По-моему тоже, это совершенно ясно.
Он ответил не сразу, а продолжал мять салфетку. Потом поднял на меня глаза.
– Ясно-то ясно… Да вот только не на сто процентов доказуемо.
Он все еще теребил салфетку, не глядя на меня. И тут неожиданно в голове у меня вспыхнуло, словно Аллах зажег там свой факел. Неужели он хочет от меня, чтобы.?
– Послушайте! – вскричал я. – А какого черта вам нужно от меня? Неужели, чтобы я… Он снова поднял голову и тихо произнес:
– Как раз это! Именно это! Отправляйтесь и найдите пирамиду! Если вы ее найдете, это будет самым убедительным доказательством. А до тех пор, как бы я ни был уверен в своей правоте, все это только гипотеза. И ничего больше.
– Вы с ума сошли!
– Вы один можете найти ее. Я узнавал о вас. Мне сказали, что Петер Силади, если захочет, найдет в Сахаре даже кусок высохшего помета шакала.
– Благодарю – И… у вас тут и возможностей больше. У нас нет сколько-нибудь значительной египтологии. Мы оба получим огромную выгоду от такого открытия, не говоря уже о наших науках. Нужно, чтобы вы ее нашли!
Я с шумом выдохнул воздух, чтобы не дать волю своим чувствам. Как-никак, он гость и иностранец.
Он повернул ко мне длиннющую окладистую бороду и смотрел на меня огромными голубыми глазами, как смотрит на свою воспитательницу в яслях ребенок, выпрашивая у нее игрушку. Святые небеса, что же ему сказать?!
– Мистер Хальворссон, – заговорил я, пытаясь собраться с мыслями, – Во-первых, то, о чем вы просите, абсолютно невозможно. Абсолютно невозможно. Вы там, в Европе, думаете, что здесь денег куры не клюют. Стоит мне свистнуть, и некий курьер мигом положит на мой стол нужные для экспедиции миллионы.
– Я понимаю, что это не так просто, – улыбнулся он.
– Мы ведем исследования по строго разработанным планам, На годы вперед определяем их направление и отклониться от него можем только в том случае, если нас вынудит к этому какое-то очень важное, новое и непредусмотренное обстоятельство.
– Верно, – сказал он.
– Итак… Я только в том случае могу отойти от плана, не говоря уже о бюджете, если это будет чрезвычайно веской и понятной всем причиной. Не знаю, ясно ли я выразился.
– Исключительно. По-вашему, то, что я вам тут преподнес, причина недостаточная?
– По-моему, нет. Да и не то важно, что я думаю. Важнее, что скажут на это органы, финансирующие наши исследования. Убедить нужно их. А ваши аргументы мало чего стоят в глазах администраторов. Все сказка, чистая сказка…
Хальворссон заморгал глазами.
– Послушайте, мистер Силади. Вы знаете, как Шлиман нашел Трою. Прочитал о ней в греческом эпосе. И все! Это было такой же сказкой, как вот эти, – он хлопнул себя по карману, – и даже в большей степени. Потому что то было чистой поэзией, а мои источники – большей частью свидетельства очевидцев. Вы сами это только что признали.
– Да, но…
– Если бы Шлиман не верил в легенду о Трое, или если бы не верили те, кто дал ему деньги. Троя и сегодня еще покоилась бы под землей. 8 этом, конечно, что-то было.
– Да, безусловно, – согласился я.
– Так что же?
– Но не следует забывать, сколько экспедиций работали безуспешно, то есть ничего не нашли. Троя, как один из самых больших успехов, осталась в общественном сознании, а о многих сотнях раскопок, которые закончились безрезультатно, теперь не вспомнит ни одна собака. А ведь и те исследователи принимались за работу, имея достоверные документы!
Хальворссон вскочил на ноги и потряс передо мной кулаками, как некий новый Гамлет.
– Слова, слова, слова! Речь идет о том, верите вы или нет. Я убежден, что есть она там, под песком, эта пирамида! Вы – единственный человек, который мог бы ее найти. Вас бы причислили к великим в египтологии… а меня – в фольклористике. Что тут колебаться?!
Я снова решительно потряс головой.
– Я знаю, как это в Америке, мистер Хальворссон. Никогда, ни от кого мы не получим ни единого цента на основе ваших материалов. Можете быть уверены.
Он сел и угрюмо свесил голову.
– Честно говоря, я и не ждал ничего другого. Я знал, что так будет. Но все-таки попытался. Я жалею только о том, что когда однажды, может быть, в будущем веке, кто-нибудь раскопает пирамиду и упомянет меня, как старого, забытого неудачника, что, мол, еще Хальворссон из Копенгагена в прошлом веке предсказывал важность открытия, я уже не буду знать об этом. Но я сделал все возможное. Совесть моя чиста.
Я искренне сочувствовал ему.
– Думаю, что статью о 676-м типе вы можете написать.
– Я напишу. И вы можете написать о первичной функции обелиска. Я пришлю вам из Копенгагена весь материал, вместе со ссылками. И если когда-нибудь все-таки у вас появятся лишние деньги, только свистните – и уже на следующий день я буду здесь. Искренне сожалею, что нам не удалось договориться. До свидания!
Хальворссон ушел, а я снова погрузился в работу. Кое-как удалось мне расшифровать один демотический папирус, который давал ключ к решению некоторых загадок в иератическом письме. Все шло, как обычно.
Недели две спустя я получил от Хальворссона материалы, к которым было приложено его благодарственное письмо. Он писал, что еще раз просит прощения за причиненное мне неудобство и свою назойливость, но по-прежнему уверен в том, что мы сделали бы большое открытие, если бы смогли организовать экспедицию. В конце концов, однако, он тоже вынужден признать, что пока нет возможности раздобыть средства. Материалы он посылает и дает свое согласие на то, чтобы я, если хочу, написал на их основе свою статью о первичной функции обелиска.
Я положил материалы в ящик стола и твердо решил родить эту статью при первом удобном случае.
Однако этот удобный случай все не представлялся: ко мне поступали все новые и новые папирусы, ожидавшие расшифровки. А материалы Хальворссона так и пылились в ящике моего стола, и я совсем забыл о них. Незаметно прошло полгода с тех пор, как у меня побывал бородатый датчанин.
Но однажды случилось нечто, заставившее меня вспомнить о подземной пирамиде.
И произошло это весьма необычным образом. 10 мая.
На деревьях поют птицы, и мне тоже хочется петь. Наверно, потому, что вчера вечером я, наконец, дописал свою статью о демотическом письме. Мне, кажется, удалось разобраться в некоторых вопросах, считавшихся до сих пор неразрешимыми.
В гордом сознании хорошо выполненной работы я положил ноги на крышку стола, когда зазвонил телефон.
В трубке я услышал голос Селии Джордан.
– Петер?
– Это я, малышка… и я счастлив.
Селия поперхнулась, полагая, очевидно, что кто-то дурачится, может быть, монтер, который проверяет в моем кабинете центральное отопление.
– Мистер Силади? Мне нужен мистер Силади! Я спустил ноги со стола, подул в трубку, чтобы в ней послышались шорохи, словно я забрал ее у кого-то.
– Алло?
– Мистер Силади?
– Это я, Селия.
– Ну, наконец! А то здесь только что развлекался какой-то ненормальный.
Я откашлялся и ничего не ответил.
– Дело в том, мистер Силади, что тут у меня два господина… Это., ну, да…
Я почувствовал, что она колеблется, и не знал, чем объяснить ее нерешительность.
– Два господина?
– Ну да. Из.,, э-э-э… из армии.
– Из армии?
– Да… то есть…
– Какого черта нужно от меня армии? Я думаю, что давно уже вышел из того возраста. Разве что, пока я расшифровывал демотическое письмо, разразилась мировая война?
– Боюсь, мистер Силади, что… э-э-э… словом, они к вам по личному делу.
Я просто онемел от неожиданности.
– По личному делу? Армия? Ко мне?
– Было бы лучше, сэр, если б вы лично побеседовали с ними… Есть на то причина…
И тут у меня зародилось какое-то смутное подозрение. В среднем ящике своего стола я на всякий случай держал револьвер, и сейчас вдруг у меня возникла бредовая идея, что на Сепию напали. Совершенно не свойственная ей нерешительность объяснялась, очевидно, только страхом – кто-то силой вынуждал ее позвонить мне. Сколько таких историй приходится слышать в наше время!
Я рывком открыл ящик и выудил свой револьвер из-под фотокопий папирусов с демотическим письмом. Проверил, в порядке ли он и положил рядом с телефоном. Через минуты три-четыре я услышал в коридоре приглушенный говор и неуверенные шаги, и револьвер мгновенно очутился у меня в руке. Однако дверь не открылась; голоса постепенно затихли, удаляясь.
Телефонная трубка все еще лежала на столе, там, куда я швырнул ее с перепугу. Я схватил ее и прижал к уху.
– Селия?
– Да, – вымолвила она дрожащим голосом. – Что с вами случилось? Я кричу «алло», а вы не отвечаете.
– Они еще там?
– Да…
Я знал, что телефонный аппарат на столе у Селии рассчитан только на одного абонента, значит, мог быть уверен, что наш разговор невозможно подслушать.
– Селия…
– Слушаю.
– Будьте осторожны. Отвечайте мне только «да» или «нет». Хорошо?
– Хорошо.
– Они еще там?
– Да.
– И хотят ко мне?
– Да.
– С ними что-то не в порядке?
– Ну… да.
– Мне позвонить в полицию?
– Нет!
– Нет?
– Нет.
– Мне самому с ними разобраться?
– Да.
– С вами все в порядке? Она икнула.
– Спасибо, все хорошо. Я подойду позже.., и помогу вам.
– Ладно, Селия. Только без паники. Все будет нормально.
Я положил трубку на стол и снова взял револьвер. Выбрался из-за стола и стал к стене, так, чтобы створка двери прикрыла меня, когда дверь отворят.
Я не испытывал и тени страха, хотя знал, что с похитителями людей и террористами шутки плохи, да и они не любят шутить. Вероятно, расшифровка сокращений демотического письма сделала меня таким самоуверенным, что я не побоялся бы выступите хоть против всей мафии.
Снова послышались шаги в обычно тихом коридоре, и гулким эхом разнесся смех.
Приближались они совсем не так, как это делают опытные террористы.
Я распластался по стене, кода шаги умолкли перед дверью моего кабинета. Затем низкий голос – я мог бы присягнуть, что он принадлежит чернокожему, – немного заикаясь, прохрипел:
– Эй! Куда пошел? Ей-богу, это его… кабинет. Так сказала девах оттуда…
– Так чего ж ты застрял, ты, лошадь! – сказал более высокий голос, и дверь громко скрипнула. – Заваливай, милок!
Что-то здесь мне очень не понравилось. Но не успел я ничего предпринять, как дверь распахнулась, и прямо перед моим носом в комнату протопали двое военных. В руках и под мышками они несли что-то, завернутое в бумагу: края бумаги и концы плохо завязанной веревки развевались при каждом движении.
Поскольку я знал, какое большое значение имеет неожиданность, я выскочил из-за двери, направил на них револьвер и заорал:
– Руки вверх! – и немного тише добавил: – Вонючие ублюдки!
Военные повернулись и уставились на меня, разинув рты. Оба были настоящими великанами, один черный, другой – огненно-рыжий, весь в веснушках.
Веснушчатый первым пришел в себя. Он осторожно положил на пол сверток, который держал под мышкой, потом послушно поднял руки к потолку. И ржал при этом, как полоумный.
Лицо чернокожего стало пепельно-серым, и он испуганно вытянул указательный палец.
– Эй! Уберите-ка эту пушку к дьяволу! Еще вдруг пальнет…
– Что значит, вдруг? – вопросил я самоуверенно. – Непременно пальнет, если вы задумали какое-то свинство.
Рыжий хохотнул:
– Свинство? А кто вы такой, черт возьми?
– Не вашего ума дело. Впрочем, меня зовут Силади.
Тут и чернокожий положил свой сверток и тоже принялся хохотать.
– Силади? Что скажешь, Ронни?
– Сдохнуть со смеху.
– Вы в самом деле Петер Силади?
– В самом деле.
– Может быть, вы все-таки уберете пушку?
– Не уберу.
– Ну, ладно, – сказал рыжий. – Нет, так нет. У вас нет чего выпить?
– Нет. Здесь не ресторан.
– Вот это уж, действительно, несчастье. А, Ронни?
– Куда хуже!
Я поднял телефонную трубку, которая все это время так и валялась на столе, и когда поднес ее к уху, услышал, как Селия непрерывно кричит «алло».
– Селия?
– Ну, слава богу. Они у вас?
– Здесь. Я их поймал. Она громко икнула.
– Что вы сделали?
– Поймал их. Счастье еще, что у меня была пушка.
Тут произошло нечто неожиданное. Селия начала смеяться, все безудержней, пока, наконец, не могла уже произнести ни слова. Она смеялась, повизгивая, как девочка-подросток, которой за шиворот свалилась древесная лягушка.
– Чего вы смеетесь? – спросил я нервно, потому что краем глаза увидел, что рыжий присел на корточки и открывает нижний ящик шкафчика под телевизором.
– Эй! – заорал я на него. – Встать, иначе стреляю! Поднять руки вверх!
Он так взглянул на меня, словно я отвесил пощечину его родной матери.
– Ну, хватит валять дурака, шеф! Я всего лишь ищу чего-нибудь выпить. В каждом приличном доме под телевизором есть какая-нибудь выпивка.
Сепия тем временем немного пришла в себя и, все еще хихикая, спросила:
– Что они делают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55