Гудение, которое он уже раньше слышал у себя в голове, вновь появилось вместе со светом и даже внутри него, и тогда, в мельчайших изменениях тона он уловил слова.
– Примиритель, – сказала Ось.
Он хотел заткнуть уши и вытрясти это слово из головы. Рухнуть на землю, словно пророк, молящий освободить его от божественного поручения. Но слово звучало и внутри его, и снаружи. Не было никакой возможности спрятаться от него.
– Работа еще не окончена, – сказала Ось.
– Какая работа? – спросил он.
– Ты знаешь, какая.
Конечно, он знал. Но с тем трудом была связана такая боль, что он не готов был снова взвалить на себя эту ношу.
– Почему ты отказываешься? – спросила Ось.
Он поднял взгляд навстречу сиянию.
– Я уже потерпел поражение однажды. Столько людей погибло. Я не могу сделать это снова. Не могу.
– Для чего же ты пришел сюда? – спросила у него Ось, и голос ее был таким тихим, что ему пришлось задержать дыхание, чтобы уловить ее слова. Вопрос перенес его в прошлое, к смертельному ложу Тэйлора, и его мольбе о понимании.
– Чтобы понять... – сказал он.
– Понять что?
– Я не могу сформулировать... это звучит так жалко...
– Скажи.
– Понять, зачем я родился на свет. Зачем вообще рождаются люди.
– Ты знаешь, зачем ты родился.
– Нет, я не знаю. Хотел бы знать, но не знаю.
– Ты – Примиритель Доминионов. Ты – исцелитель Имаджики. Покуда ты будешь прятаться от этого, никакое понимание не придет к тебе. Маэстро, существует еще более страшная мука, чем воспоминание, и другой страдает от нее, потому что ты оставил свою работу незаконченной. Вернись в Пятый Доминион и заверши то, что ты начал. Сделай многое – Единым. Только в этом спасение.
Каменное небо вновь заклубилось, и облака сомкнулись над солнцем. Вместе с темнотой возвратился и холод, но он еще немного помедлил в тени, все еще надеясь на то, что снова откроется какой-нибудь просвет и Бог утешит его, прошептав, возможно, о том, что его тягостный долг может быть переложен на плечи другого человека, который лучше готов к тому, чтобы взвалить на себя это бремя. Но ничего подобного не случилось. Все, что ему оставалось делать, это обхватить руками свое дрожащее тело и заковылять по направлению к Сартори. Недокуренная сигарета, выпавшая из пальцев Автарха, дымилась у его ног. Судя по выражению его лица было ясно, что даже если он и не вник во все подробности состоявшегося только что разговора, суть он ухватил.
– Незримый заговорил, – сказал он таким же бесцветным голосом, как у Бога.
– Я не хотел этого, – сказал Миляга.
– Не думаю, что здесь подходящее место для проявлений неповиновения, – сказал Сартори, опасливо косясь на Ось.
– Я же не говорю, что я Ему не повинуюсь. Я просто сказал, что не хотел этого.
– И все равно об этом лучше поговорить в более уединенной обстановке, – прошептал Сартори, поворачиваясь в сторону двери.
Он повел Милягу не в ту маленькую комнатку, где они встретились, а в покой на другом конце коридора, который мог похвастаться окном, единственным в этой башне, насколько Миляга успел заметить. Оно было узким и грязным, хотя и чище, чем видневшееся за ним небо. Заря уже слегка окрасила облака, но дым городских пожаров, по-прежнему поднимавшийся к небу клубящимися колоннами, почти полностью затмевал ее слабый свет.
– Я не для этого сюда пришел, – сказал Миляга, устремляя взгляд в темноту. – Я хотел получить ответы.
– Ты получил их.
– И что, я должен смириться со своей долей, какой бы тяжкой она ни была?
– Не со своей, а с нашей. Нашей ответственностью. Болью... – он выдержал паузу. – ...и славой, конечно.
Миляга бросил на него взгляд.
– Все это принадлежит мне, – просто сказал он.
Сартори пожал плечами, словно его это совершенно не интересует. В этом жесте Миляга узнал свои собственные маленькие хитрости. Сколько раз он сам точно так же пожимал плечами – поднимал брови, поджимал губы, отводил взгляд с притворным безразличием? Он решил сделать вид, что попался на удочку.
– Я рад, что ты понимаешь это, – сказал он. – Эта ноша лежит на моих плечах.
– Ты уже один раз потерпел поражение.
– Но я был близок к успеху, – сказал Миляга, делая вид, что уже вспомнил то, что на самом деле до сих пор таилось в глубинах его памяти, и рассчитывая вызвать у Сартори возражение, которое само по себе может послужить источником информации.
– Близко – это не значит хорошо, – сказал Сартори. – Близко – это смертельно. Это трагедия. Ты посмотри на себя, великого Маэстро. Ты приполз сюда, лишившись половины своих мозгов.
– Ось доверяет мне.
Этот удар попал в уязвимое место. Неожиданно Сартори сорвался на крик.
– Ебись она конем, эта Ось! Почему это ты должен стать Примирителем? Я правил Имаджикой сто пятьдесят лет. Я знаю, как пользоваться властью, а ты нет.
– Так вот чего ты хочешь? – сказал Миляга, закидывая наживку. – Ты хочешь стать Примирителем вместо меня?
– Я лучше подхожу для этого, – продолжал бушевать Сартори. – А ты умеешь только бегать за юбками.
– А ты что же, импотент?
– Я прекрасно понимаю, чем ты занят. Я и сам сделал бы то же самое. Ты пытаешься раззадорить меня, чтобы я выложил перед тобой все свои секреты. Но мне плевать на это. Все, что ты можешь сделать, могу сделать и я, только лучше. Ты потратил даром все эти годы, прячась в своей норе, а я использовал их. Я стал создателем империи. А ты, что сделал ты? – он не стал дожидаться ответа: слишком хорошо он заучил этот монолог. – Ты ничему не научился. Если сейчас ты снова начнешь Примирение, ты повторишь те же самые ошибки.
– Какие такие ошибки?
– Все они сводятся к одной, – сказал Сартори. – К Юдит. Если бы ты не хотел ее так сильно... – Он запнулся и внимательно посмотрел на Милягу. – Так ты и этого не помнишь?
– Нет, – сказал Миляга. – Пока нет.
– Вот что я скажу тебе, братец, – сказал Сартори, подойдя к Миляге и встав лицом к лицу. – Это печальная история.
– Из меня не так-то легко выжать слезу.
– Она была самой красивой женщиной в Англии. А кое-кто утверждал, что и во всей Европе. Но она принадлежала Джошуа Годольфину, и он хранил ее, как зеницу ока.
– Они были женаты?
– Нет, она была его любовницей, но он любил ее больше любой жены. И, разумеется, он знал о твоей страсти – ты и не скрывал ее, – и это его пугало. Он боялся, что рано или поздно ты соблазнишь ее и похитишь. Для тебя это было парой пустяков. Ты был Маэстро Сартори и мог сделать все, что угодно. Но он был одним из твоих покровителей, и ты выжидал, возможно надеясь, что она ему надоест, и тогда проблема разрешится мирным путем, но этого не случилось. Проходили месяцы, а его любовь все не слабела. Никогда еще тебе не приходилось так долго завоевывать женщину. Ты стал страдать как влюбленный подросток. Ты не мог спать. Сердце твое трепетало от одного звука ее голоса. Разумеется, чахнущий от любви Маэстро мог поставить под угрозу все Примирение, и поэтому Годольфин столь же стремился найти решение этой проблемы, как и ты. И поэтому, когда ты нашел такое решение, он был готов его выслушать.
– И что же это было за решение?
– Сделать вторую Юдит, неотличимую от первой. Тебе были известны такие заклинания.
– Тогда у него останется одна...
– А другая будет у тебя. Просто. Нет, не просто. Очень трудно. Очень опасно. Но то было горячее время. Доминионы, от начала времен скрытые от глаз людских, отделяло от Земли лишь несколько ритуалов. Небеса готовы были спуститься на землю, и создание новой Юдит казалось чепуховым делом. Ты предложил ему, и он согласился...
– Вот так просто все и было?
– Ты подсластил пилюлю. Ты пообещал ему Юдит, которая будет еще лучше, чем первая. Женщину, которая не будет стареть, которой никогда не надоест его общество, или общество его сыновей, или сыновей его сыновей. Ты сказал, что эта Юдит будет принадлежать всем мужчинам рода Годольфинов во веки вечные. Она будет уступчивой, она будет скромной, она будет само совершенство.
– А что по этому поводу думал оригинал?
– Она ни о чем не подозревала. Ты одурманил ее каким-то зельем, отвез в Комнату Медитаций на Гамут-стрит, разжег жаркий огонь, раздел догола и начал ритуал. Ты умастил ее кожу специальным составом, положил ее в круг песка, привезенного с окраины Второго Доминиона – оттуда, где находится самая святая земля во всей Имаджике. Потом ты произнес молитвы и стал ждать. – Он выдержал паузу, купаясь в удовольствии, которое доставлял ему этот рассказ. – Позволь тебе напомнить, это очень длинный ритуал. По крайней мере одиннадцать часов надо ждать, пока в круге рядом с оригиналом возникнет точная копия. Разумеется, ты позаботился о том, чтобы все это время в доме никого не было – даже твоего бесценного мистифа. Это один из самых тайных ритуалов. И вот ты сидел там один, и скоро тебе стало скучно. А когда тебе стало скучно, ты напился. Ты был с ней в одной комнате, смотрел на ее совершенную красоту, освещенную отблесками пламени, и наваждение овладело тобой. И в конце концов, почти не помня себя после приличной дозы коньяка, ты совершил самую большую ошибку в своей жизни. Ты сорвал с себя одежду, шагнул в круг и сделал с ней все, что только может сделать мужчина с женщиной, хотя она и была без сознания, а ты допился до чертиков. Ты трахнул ее не один раз – ты делал это снова и снова, словно хотел залезть внутрь ее тела. Снова и снова. Потом ты отрубился и остался лежать рядом с ней.
Миляга начал понимать, в чем состояла ошибка.
– Так я заснул в круге? – спросил он.
– Да.
– А в результате появился ты.
– Да. И, доложу я тебе, вот это было рождение! Люди говорят, что не помнят того момента, когда родились на свет, но я-то помню! Я помню, как я открыл глаза, лежа в круге, и рядом со мной была она, а на меня падал этот цветной дождь и облекал плотью мой дух. Превращался в кости, в плоть. – Лицо его утратило всякое выражение. – Я помню, – сказал он, – как в один момент она поняла, что не одна, повернула голову и увидела меня рядом с ней. Тело еще не было готово – словом, самый настоящий урок анатомии, недоделанный и влажный. Никогда не забуду, какой звук она при этом издала...
– А я так и не просыпался?
– Ты уполз вниз, чтобы облить голову холодной водой, и там уснул. Позже я нашел тебя: ты спал на столе в столовой.
– Заклинание продолжало действовать, даже после того как я покинул круг?
– Ты ведь мастер своего дела? Да, оно продолжало действовать. Ты не был крепким орешком. Это ее пришлось декодировать в течение нескольких часов, а ты ведь просто светился. Чары расшифровали тебя за несколько минут и изготовили меня за пару часов.
– Ты с самого начала знал, кто ты?
– Ну конечно. Ведь я был тобой, охваченный твоей похотью. Я был тобой, и во мне кипело то же желание трахать и трахать, подчинять и завоевывать. Но я был тобой и когда ты, свершив свою ужасную ошибку, с пустой головой и пустыми яйцами, в которых гулял ветер смерти, сидел у нее между ног и пытался вспомнить, для чего ты родился на свет. Тем человеком я тоже был, и эти противоположные чувства рвали меня на части. – Он выдержал небольшую паузу. – И до сих пор это так, брат мой.
– Конечно, я бы помог тебе, если б знал, что случилось по моей вине.
– Ну да, избавил бы меня от страданий, – сказал Сартори. – Отвел бы меня в сад и пристрелил бы, как бешеную собаку. Я ведь не знал, что ты сделаешь со мной. Я спустился вниз. Ты храпел, как извозчик. Я долгое время наблюдал за тобой, хотел разбудить тебя, хотел разделить с тобой охвативший меня ужас, но прежде чем я собрался с мужеством, приехал Годольфин. Это было как раз перед наступлением зари. Он приехал, чтобы забрать Юдит домой. Я спрятался. Я видел, как Годольфин разбудил тебя, слышал, как вы разговаривали. Потом я видел, как вы поднимались по лестнице, словно два новоиспеченных папаши, и входили в Комнату Медитации. Потом я услышал ваши радостные возгласы и раз и навсегда понял, что мое рождение не входило в ваши намерения.
– И что ты сделал?
– Украл немного денег и кое-какую одежду. Потом я сбежал. Страх понемногу проходил, и я начал понимать, кто я такой. Какими знаниями я располагаю. И я ощутил в себе этот... аппетит... твой аппетит. Мне захотелось славы.
– И все это ты совершил для того, чтобы добиться ее? – спросил Миляга, снова повернувшись к окну. С каждой минутой, по мере того как свет Кометы становился ярче, масштабы катастрофы становились все очевиднее. – Смелый замысел, братец, – сказал он.
– Этот город был велик. Возникнут и другие, столь же великие. И даже более великие, потому что на этот раз мы будем возводить их вдвоем и управлять ими вместе.
– Ты меня принял за кого-то другого, – сказал Миляга, – никакая империя мне не нужна.
– Но она уже стоит на пороге истории, – сказал Сартори, воспламененный этим видением. – Ты – Примиритель, брат мой. Ты – исцелитель Имаджики. Ты знаешь, что это означает для нас обоих? Если ты примиришь Доминионы, возникнет один великий город, новый Изорддеррекс, который будет столицей всей Имаджики. Я стану его основателем и буду управлять им, а ты можешь быть Папой.
– Да не хочу я быть никаким Папой.
– Чего же ты тогда хочешь?
– Для начала, найти Пай-о-па. А потом хоть немного разобраться в том, что все это означает.
– Ты родился Примирителем, какое еще значение тебе нужно? Это единственная цель твоей жизни. Не пытайся уйти от нее.
– А ты кем родился? Не можешь же ты вечно строить города. – Он бросил взгляд за окно на дымящиеся руины. – Так ты поэтому его разрушил? – сказал он. – Чтобы можно было все начать сначала?
– Я не разрушал его. Произошла революция.
– Которую ты сам вызвал своими зверствами, – сказал Миляга. – Несколько недель назад я был в маленькой деревушке под названием Беатрикс...
– Ах да, Беатрикс. – Сартори глубоко вздохнул. – Конечно, это был ты. Я понял, что кто-то наблюдал за мной, но не мог понять, кто. Боюсь, раздражение сделало меня жестоким.
– Ты называешь это жестоким? Я бы назвал это бесчеловечным.
– Ты поймешь это не сразу, а пока поверь мне на слово: время от времени подобные крайние меры просто необходимы.
– Я знал некоторых жителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155