– Надеюсь, что ты ошибаешься, – крикнула ей вслед Лотти.
– Я тоже, – ответила Юдит. – Поверь мне, я тоже на это надеюсь.
И этот обмен репликами, и ее неуклюжий спуск привлекли к себе внимание нескольких купальщиц, но ни одна из них не возразила против того, чтобы она к ним присоединилась. Однако чем ближе подбиралась она к краю водоема, тем больше беспокойства вызывал у нее предстоящий заплыв. Несколько лет прошло с тех пор, как она в последний раз проплывала расстояние, превышавшее длину ее ванны, и ей овладели серьезные сомнения, что она сможет противостоять стремнинам и водоворотам, если те примутся ей мешать. Но ведь не могут же они утопить ее? В конце концов, они сами доставили ее сюда, пронеся через весь дворец целой и невредимой. Единственная разница между тем путешествием и этим (хотя, надо признаться, весьма существенная) состояла в глубине вод.
К краю пруда приближалась очередная волна, навстречу которой устремились женщина с ребенком. Но прежде чем они успели оседлать ее, Юдит оттолкнулась и прыгнула с валуна, на котором стояла, пролетев прямо над головой у купальщиц и плюхнувшись в набегавшую волну. Она глубоко ушла под воду и принялась отчаянно барахтаться, толком не соображая, где низ, а где верх. Воды сориентировались быстрее и вытолкнули ее из глубины, словно пробку. От прибрежных скал ее отделяло уже ярдов двадцать, и воды продолжали быстро нести ее вперед. Она еще успела заметить, как Лотти высматривает ее среди волн, но потом ее закрутило в водовороте, и она уже не знала, в какой стороне остался пруд. Тогда она отыскала глазами остров и изо всех сил поплыла в его направлении. Воды охотно поддержали ее усилия, хотя при этом они еще и сносили ее немного в сторону, описывая против часовой стрелки спираль вокруг острова.
Поверхность водоема искрилась отраженным светом Кометы, так что невозможно было разглядеть, насколько здесь глубоко, чему она, впрочем, была только рада. Хотя воды и поддерживали ее, словно буек, ей не хотелось лишних напоминаний о скрывающейся под ней бездной. Всю свою волю она вложила в то, чтобы поскорее достичь острова, не позволяя себе расслабиться в объятиях волн, ласкающих ее тело. Подобную роскошь, как и те вопросы, что ей хотелось задать по дороге Лотти и Парамароле, следует отложить для другого дня.
Теперь берег был от нее ярдах в пятидесяти, но чем ближе становилась она к острову, тем меньше толку было от ее гребков. Спираль закручивалась все туже, течение делалось все более властным, и в конце концов она отказалась от всех попыток двигаться вперед самостоятельно и полностью отдалась во власть потоку. Лишь после того, как воды дважды заставили ее обогнуть остров, она почувствовала под ногами дно, и перед ней предстал завораживающий, головокружительный вид храма Умы Умагаммаги. Неудивительно, что воды потрудились здесь с большим вдохновением, чем где бы то ни было. Они выели раствор между монументальными глыбами, из которых была построена Башня, а потом слизали их верхние и нижние грани, заменив жесткие углы математикой кривых поверхностей. Каменные громады высотой с тех великанов, что обтесали их в незапамятные времена, уже не были крепко сцеплены вместе, а балансировали друг на друге, словно акробаты, в то время как сияющая вода журчала в пустотах, продолжая свою работу по превращению некогда неприступной Башни в колонну, состоящую из камня, света и водяных брызг. Вымытые частицы глыб были унесены ручейками и легли на берег тонким, мягким песком, на который Юдит упала, выбравшись из водоема. Четверо игравших неподалеку ребятишек приветствовали ее своим хихиканьем.
Она дала себе всего лишь минуту отдыха, а потом встала и направилась к храму. Его вход был столь же тщательно обточен водами, как и глыбы; пелена сверкающей влаги скрывала внутренние помещения храма от взоров тех, кто ожидал поблизости. Около дюжины женщин собралось у порога. Одна из них – девочка, едва достигшая половой зрелости, – ходила на руках; кто-то пел, но мелодия была так похожа на звук журчащей воды, что Юдит никак не могла понять, срывается ли она с чьих-то губ или исходит от какого-нибудь музыкального ручейка. Как и у пруда, никто не возразил против ее неожиданного появления и не стал отпускать замечаний по поводу облепившей ее тело одежды, хотя все вокруг были полностью или почти нагими. Все пребывали в состоянии какой-то блаженной истомы. Юдит, возможно, также поддалась бы ей, но воля гнала ее вперед. Без колебаний она шагнула в водяную дверь, не пробормотав ни слова тем, кто ждал на пороге.
Внутри взгляду ее не встретился ни один твердый, неподвижный предмет. Воздух был наполнен волнами света, которые то и дело распускались неведомыми, ни на что не похожими формами. Не успев застыть, каждая новая светящаяся конфигурация немедленно перетекала в другую в непрерывном потоке превращений. Она опустила взгляд на свои руки. Они были еще видимы, но уже не состояли из плоти и крови. Тело ее быстро освоило фокус световых превращений и расцвело множеством форм, присоединяясь к общей игре. Она протянула руку и своими распускающимися пальцами притронулась к одной из стоящих рядом женщин, полностью растворенной в волшебной игре света. На миг ее образ возник перед ней, как если бы женщина была закутана во влажную простыню, которая мгновенно облепила ее тело, обрисовав формы бедра, щеки, груди, а в следующую секунду вновь надулась ветром. Но лицо улыбалось – в этом она была уверена.
Убедившись, что она не одна в этом храме, и, судя по всему, ей здесь рады, Юдит двинулась дальше. Те эротические фантазии, которые охватили ее, когда она впервые увидела пруд, теперь осуществились в реальности. Она почувствовала, как формы ее тела растворяются в воздухе, словно капля молока в стакане воды, задевая тела тех женщин, мимо которых она проходила. К ощущениям примешивались смутные, полуоформленные размышления. Возможно, она растворится полностью и вытечет через стены, чтобы стать частью тех вод, что окружают остров; а возможно, она уже влилась в это море, а плоть и кровь, которые она считала своей собственностью, были на самом деле всего лишь выдумкой этих вод, вызванной к жизни, чтобы скрасить одиночество земли. А возможно, а возможно, а возможно... Все эти мысли не были отделены от телесного опыта – они были частью ее удовольствия. Ее нервные окончания порождали их, а они в свою очередь делали ее более чувствительной к прикосновениям подруг.
Но по мере того, как она продвигалась вперед, женщины терялись где-то внизу. Она поняла, что шаги ведут ее под купол храма. Ощущение твердой почвы под ногами она утратила, едва лишь переступив порог, и теперь поднималась ввысь безо всяких усилий, словно в нее вселился тот же самый опровергающий законы природы добрый гений, который жил в волшебных водах. Впереди и вверху она увидела новые формы движения, более сложные, чем те, что встретили ее у входа, и, словно подчиняясь неведомому приказу, молясь о том, чтобы в нужный момент губы и слова не изменили ей, она двинулась им навстречу. Движение стало более ясным, и если внизу она еще сомневалась, реально ли оно или это только плод ее воображения, то теперь настало время отбросить эти разграничения.
Она одновременно видела своим воображением и воображала, что видела, – в воздухе перед ней висел сияющий иероглиф, водяная лента Мебиуса, бесконечная петля которой регулярно сокращалась, рассылая по всем направлениям волны ослепительного света, ниспадающего на нее искрящимся дождем. Здесь была та, кто заставила фонтаны забить, та, кто вызвала реки, та, чья божественная сила разрушила дворец и построила дом для воды и детей на том самом месте, где раньше царили ужас и мрак. Здесь была Ума Умагаммаги.
Пристально рассматривая иероглиф Богини, Юдит не находила в нем даже намека на нечто, способное дышать, потеть или разлагаться. Но несмотря на эту бесплотность, от него исходила такая волна нежности, что Юдит показалось, будто она чувствует улыбку Богини, Ее поцелуй, Ее любящий взгляд. И действительно, это была любовь. Хотя заключенная в иероглифе сила совсем не знала ее, Юдит ощущала такую ласку и такой покой, которые только любовь и может подарить. До этого момента в ее жизни не было такой секунды, когда страх не подтачивал бы ее изнутри. Это было необходимое условие существования: даже блаженство было отравлено боязнью того, что скоро ему придет конец. Но здесь все подобные страхи казались нелепыми. Это лицо любит ее и будет любить всегда, независимо ни от каких обстоятельств.
– Милая Юдит, – услышала она голос Богини, такой звучный и резонирующий, что эти несколько слогов превратились в настоящую арию. – Милая Юдит, какое срочное дело заставило тебя рисковать жизнью, чтобы прийти сюда?
Пока Ума Умагаммаги произносила эти слова, Юдит увидела, как в складках воздуха появилось ее собственное лицо. Спустя несколько мгновений оно сделалось ярче и по тонкой световой ниточке скользнуло в иероглиф Богини. Она читает меня, подумала Юдит, она пытается понять, зачем я здесь, а когда это произойдет, Она снимет с меня всю ответственность, и я смогу остаться с Ней в этом волшебном месте, навечно.
– Итак, – сказала Богиня через некоторое время. – Это трудное дело. Тебе приходится выбирать: либо остановить Примирение, либо позволить ему свершиться, рискуя, что Хапексамендиос воспользуется этим для своих злых дел.
– Да, – ответила Юдит, благодарная Богине за то, что Она избавила ее от необходимости все объяснять. – Я не знаю, что замышляет Незримый. Может быть, ничего...
– А может быть, конец Имаджики.
– Неужели Он способен на это?
– Вполне возможно, – сказала Ума Умагаммаги. – Он много, очень много раз причинял вред Нашим храмам и Нашим сестрам, и своей рукой, и руками своих помощников. Это заблудшая душа, и Его уже ничто не спасет.
– Но решится ли он уничтожить целый Доминион?
– Его планы известны мне не лучше, чем тебе, – сказала Ума Умагаммаги. – Но мне будет жаль, если шанс завершить круг будет упущен.
– Круг? – переспросила Юдит. – Какой круг?
– Круг Имаджики, – ответила Богиня. – Ты должна понять, сестра, что Доминионы не созданы для того, чтобы быть разделенными, как сейчас. В этом повинны души первых людей, живших на земле. Да и вины-то в этом никакой не было, и вреда тоже. Во всяком случае, поначалу. Просто это был их способ существования, который пугал их. Когда они поднимали головы, они видели звезды. Когда они смотрели себе под ноги, они видели землю. То, что было наверху, не подчинялось им, но то, что было внизу, могло быть разделено на участки, стать собственностью, предметом спора и борьбы. С этого разделения начались и все остальные. Люди распылили себя по территориям и нациям, стали называть себя мужчинами и женщинами. Они даже стали хоронить себя в земле, чтобы более полно обладать ею, предпочитая общество червей – свету. Они перестали видеть Имаджику, и тогда круг распался, а Хапексамендиос, созданный волей этих людей, сделался достаточно сильным, чтобы покинуть своих создателей и переселиться из Пятого Доминиона в Первый...
– По дороге убивая Богинь.
– Да, Он причинил большой вред, но вред мог бы стать еще большим, знай Он форму Имаджики. Он мог бы открыть ту тайну, что скрывалась в круге, и отправиться туда.
– Что же это за тайна?
– Тебе предстоит вернуться в опасное место, милая Юдит, и чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя. А когда настанет время, мы распутаем клубок этих тайн вместе, как сестры. А до этих пор утешай себя мыслью о том, что ошибка Сына – это прежде всего ошибка Отца, и по прошествии времени все заблуждения развеются и исчезнут.
– Так если все разрешится само собой, – сказала Юдит, – то почему я должна возвращаться в Пятый Доминион?
Прежде чем Ума Умагаммаги успела ответить, зазвучал новый голос, и между Юдит и Богиней поднялся вихрь сверкающих частиц. Юдит ощутила, как они покалывают ее плоть, напоминая о том состоянии, в котором тело знает, что такое лед и пламень.
– Почему ты доверяешь этой женщине? – спросил голос.
– Потому что она пришла к нам с открытым сердцем, Джокалайлау, – ответила Богиня.
– Насколько искренней может быть женщина, которая пришла с сухими глазами на то место, где умерла ее сестра? – сказала Джокалайлау. – Женщина, которая бесстыдно явилась Нам на глаза с ребенком Автарха Сартори в утробе?
– Здесь у нас нет места для стыда, – сказала Ума Умагаммаги.
– Может быть, у тебя нет, – сказала Джокалайлау, показываясь наконец на глаза. – А у меня – полно.
Подобно сестре, Джокалайлау предстала в своей первичной форме, но ее иероглиф был более сложным, чем у Умы Умагаммаги, и менее совершенным, так как пробегавшее по нему движение было более лихорадочным. Ее форма не столько пульсировала, сколько кипела, рассылая во все стороны свои язвящие стрелы.
– Стыд – самое подходящее состояние для женщины, которая возлегла на ложе с одним из наших врагов, – сказала Она.
Несмотря на охватившую ее робость, Юдит осмелилась выступить в свою защиту.
– Все не так просто, – сказала она. Чувство неприязненного разочарования, охватившее ее, когда неожиданное вторжение Джокалайлау испортило ее общение с Умой Умагаммаги, укрепило ее решимость. – Я не знала, что он Автарх.
– Кем же ты его считала? Или ты вообще не обращаешь внимания на такие вещи?
Этот диалог мог бы перерасти в настоящую перепалку, не вмешайся Ума Умагаммаги. Тон ее, как всегда, был безмятежным.
– Милая Юдит, – сказала она. – Позволь мне поговорить со своей Сестрой. Она пострадала от рук Незримого куда больше, чем я или Тишалулле, поэтому она не может с такой готовностью простить плоть, к которой прикасался Он сам или Его дети. Прошу тебя, пойми Ее боль, а я попробую сделать так, чтобы Она поняла твою.
Она говорила с такой нежностью и деликатностью, что в Юдит проснулся стыд, в отсутствии которого ее обвинила Джокалайлау, – но не за ребенка, а за свой гнев.
– Простите меня, – сказала она. – Я вела себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155