Он улыбался даже; тогда, когда красивый голос произнес: «Победа будет за
нами! Смерть фашистским захватчикам!»
После «Левитана» начался концерт Краснознаменного ансамбля. Немецкие
офицеры шли по школьному коридору. А когда услышали нашу песню, засмеяли
сь: «О, рус, Катюша… Катюша!» И пошли, чеканя шаг… А хор пел:

Бей винтовка,
Метко, ловко
Без пощады по врагу!


«НАДО ВЫДЕЛИТЬСЯ»

Я стояла на балконе и часами наблюдала за жизнью немецкой части. Утром он
и делали зарядку, бегали по кругу. Через год я поступила в школу. На уроках
физподготовки я бегала по этому же кругу десять лет.
Потом всю часть выстраивали, читали приказы, распоряжения. Половина немц
ев уезжала до обеда. Возвращались грязные, в грязной спецодежде, опять вы
гружали из машин металлические части, детали. Ели они три раза в день из ко
телков, прямо во дворе. Там же стоял большой котел на колесах.
Вечером немцы пели, обнявшись и раскачиваясь из стороны в сторону. Они оч
ень бурно и громко смеялись. Смешно им было все. Иначе откуда столько смех
а? Тогда я впервые услышала звук губной гармошки, и не могла понять и разгл
ядеть, что же издает такой неполноценный звук.
Вдруг один немец понес свой котелок куда-то в сторону. Куда? Я так свесила
сь с балкона, что чуть не свалилась… И увидела как он выливает из своего ко
телка суп в кастрюльку подбежавшей к нему девочки. Я скатилась с четверт
ого этажа и понеслась туда, где только что видела девочку. Там стояла толп
а детей с кастрюлями.
Проход на территорию части был закрыт железными трубами, но кто-то в одно
м месте их раздвинул. Через эту лазейку можно было проникнуть во двор, поб
лиже к котлу на колесах. Можно поискать того «доброго» немца, который вкл
ючил приемник…
Вечером я уже была в толпе детей. Для первого раза взяла самую маленькую к
астрюльку.
Папа мне говорил с детства: «Ничего не бойся, дочурка. Не стесняйсь. Дуй св
ое. Актриса должна „выделиться“. Хай усе молчать, ждуть, а ты „выделись“ ув
обязательном порядке… Ето, дочурочка, такая профессия, детка моя…»
Долго стоять молча, выпрашивать жалким взглядом? Нет. Надо заработать! На
до «выделиться». А как хочется есть! А какой запах! Я и сейчас его ощущаю. Гу
стой фасолевый суп!
От ожидания чего-то неизвестного всю меня трясло. Я не знала, что сейчас с
делаю. Но что-то сделаю. Это точно.
Немцы получили ужин. Стали есть. Смолкли разговоры. Только аппетитное ча
вканье…

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой,
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой!

Голос мой дрожал. Я давно не пела во все горло. А мне так необходимо было се
йчас петь! Петь! Петь!
С разных концов двора раздались нестройные аплодисменты. И этого было пр
едостаточно… Ах так? Так нате вам еще! Только спокойно!

Ду грюнст нихт нур цур зоммер
цайт,
Нейн, аух им винтер, венн эс шнайт,
О, таннэнбаум, о, таннэнбаум,
Ви грюн зинд дайнэ блэттэр…

Несколько немцев подошли к железным трубам, чтобы посмотреть на русскую
девочку, которая хоть и неправильно, но пела на их языке…
Домой я принесла полную, до краев, кастрюльку вкусного, жирного фасолево
го супа! Ничего! Завтра возьму кастрюльку побольше!
Мы втроем съели этот суп. Я знала, что теперь я маму голодной не оставлю. Я т
оже вышла на работу.
Вскоре при моем появлении немцы оживлялись и называли меня Лючия. Я тоже
разобралась: кто злой, кто добрый, а кому лучше на глаза не попадаться. Зам
етила, что лучше общаться со старыми. Старые Ч это Тридцать-тридцать пят
ь лет. Молодых было заметно меньше. Может, потому, что это была ремонтная ч
асть. Но молодые были очень злые. Некоторые из них проносили мимо детей ко
телок и демонстративно выливали суп в бак с мусором.
Того доброго Карла я нашла. Он жил в маленькой комнатке на первом этаже. Ок
но выходило на Рымарскую улицу, прямо на театр имени Шевченко. Я заглядыв
ала к нему в окно. В комнате Карла стояла та же кровать, покрытая серым оде
ялом. Рядом тот же приемник и стол. На столе фотография его детей и жены.
Ч Их хабе драй киндер, Лючия, ферштейст?
Ч Конечно, понимаю. У тебя трое детей. Что ж тут непонятного?
Ч Вас? Троэ дэтэй? Ч И засмеялся оттого, что говорил по-русски…
Ч А чего ты смеешься? Ты думаешь, что по-нашему смешней, чем ваше «их хабе»
?
Незаметно мы учили друг друга говорить. Карл меня Ч по-немецки, а я его Ч
по-русски. Я его совсем не боялась. Наоборот, он сам боялся, как бы я на него
не рассердилась за что-нибудь. Он ни разу у меня не спросил, где мой отец, чт
обы не ставить меня в неловкое положение.
У меня была привычка грызть ногти. Ножницы наши затупились и ногтей «не б
рали». Да я и так уж привыкла к тому, что ножницы, как и детское белье Ч носо
чки, чулочки, резиночки, Ч естественно ушли из нашей жизни.
Карл острыми, блестящими, кривыми ножницами обрезал мне ногти, а я трясла
в воздухе руками и смеялась. Было так непривычно. Руки казались такими ле
гкими… Потом он подарил мне еще эти ножницы. Они служили нам очень долго.

Каждый вечер тогда немцы пели песню «Лили Марлен». Она была и самой новой,
и самой «модной» Ч «шлягером». Надо обязательно выучить! Мотив я схвати
ла быстро Ч он простой. А слова? Я вслушивалась в незнакомые слова, старал
ась запомнить их. Карл все понял и помог мне. «Лючия! Ферштейн! Их ферштейн!
Вас волен зи?! „Лили Марлен“? Гуд! Яволь!»
И однажды вечером Карл объявил, что Лючия споет «Лили Марлен». Все одобри
тельно закивали Ч «Дас ист гуд…»
Я откашлялась и запела:

Фор дем казарме
Фор де гроссен тор
Штейн анле латерне
Унд штайн зе нохуе фор
Алле лойте золен зейн
Ви штийндт айнле латерне штейн
Ви айне Лили Марлен (2 раза)

После освобождения Харькова эту песню уже пели на русском языке. Хоть по
том я узнала о чем пела. В переводе «Лили Марлен» звучит так:

У одной казармы, у больших во
рот
Мы стояли вместе, освещая вход.
И при этом фонаре стояли мы
С тобой вдвоем, с тобой Лили Марлен (2 раза)

Реакция была самая бурная… Даже «браво». У меня была не только полная кас
трюля, налитая прямо из общего котла. Я принесла домой шоколад Ч коричне
вые кусочки неправильной формы, как пиленый сахар. А Карл мне вынес целую
пачку сахарина! Тетя Валя с моей мамочкой только недавно о нем мечтали. А я
его вот уже в «ручках» держу! Вот так-то, дорогие мои!
Проходя мимо детей, которые выжидательно смотрели, я подумала, что надо д
ействовать, милые, а не ждать с моря погоды. Надо уметь действовать, уметь
«выделиться»… А вообще-то за талант платят больше. А я талант. Мне так пап
а сказал. А папа все знает. Он ведь мой папа.

ДЕВУШКА МОЕЙ МЕЧТЫ

Летом 1942 года был такой период, когда я стала основным кормильцем. Я гордил
ась, что слова «Люся принесет обед» воспринимались как нечто само собой
разумеющееся. Лето, зелень, солнце, фрукты, базар. И уже совсем другое наст
роение. Были бомбежки, но реже. К ним привыкли. О смерти не говорили. О зиме в
споминать не хотелось.
В Театре оперетты мы не были. Но однажды ходили в кино. Фильмы шли на немец
ком языке. Немцы гражданский кинотеатр не посещали. Они не появлялись в т
ех местах, где собиралось много людей, Ч боялись партизан.
Мы купили самые дешевые билеты. Это я очень хорошо запомнила. Тетя Валя ск
азала: «Уж если пошли, то надо сидеть как люди, а не на первом ряду». А мама с
казала, что люди сидят и «на первом ряду», и если бы она знала, что билеты та
кие дорогие, ни за что бы не пошла!
Мы сидели в первом ряду справа от середины экрана. На нас все смотрели. Точ
нее, смотрели не на нас, а на тетю Валю. Сзади волосы у нее были подвернуты в
большой валик. А впереди, открывая красивый лоб, возвышался огромный кок.
Такую прическу тогда носили все женщины, даже моя мама. Но как всем им дале
ко до тети Вали! На ней было крепдешиновое платье Ч голубое, с розовыми цв
еточками, с высокими плечами. На груди огромный бант Ч розовый, без цвето
чков, прикрепленный с двух сторон к платью. На ногах знаменитые «ковровы
е туфельки». Я расстроилась за тетю Валю. Такая дама. И в первом ряду. А личн
о мне было очень приятно сидеть «на первом ряду»: экран рукой подать, никт
о не мешает. А звучит как? Первый ряд! А не какой-нибудь там последний, задво
рки. Но тетя Валя умела мгновенно перестраиваться. Пока я за нее пережива
ла, она уже весело острила и шутила с мамой. Тетя Валя чувствовала себя кор
олевой. Довольная сидела в первом ряду, как будто так и надо. «Доця! Улыбни
сь! Аллес нормалес!» Теперь она уже меня утешает.
О фильме в городе говорили: красота, любовь, танцуют, поют, войны нет, еды у н
их полно Ч такая жизнь Ч закачаешься!
И вдруг вместо фильма показали немецкую кинохронику. В первый раз я увид
ела Гитлера. Он дергался, неистово кричал, угрожал, выбрасывал руку впере
д. За ним Ч тьма рук: «Хайль!» Гитлер с челкой, с усами.
Пока я сидела, погруженная в «политику», на экране без перерыва началась
картина «Девушка моей мечты». И хроника и картина шли без перевода. Поним
ай, как хочешь, сочиняй любую историю. Даже интересно.
Мы возвращались домой. Мама сразу же заговорила с тетей Валей про менку, п
ро базар, про сахарин. Как же так? Мы впервые были в кино, слушали музыку, вид
ели актрису, которая пела, прекрасно танцевала… А они опять про свое… Это
все мама Ч ничего ей не интересно.
Ночью мне никто не мешал. Моя душа разрывалась от звуков музыки, новых стр
анных гармоний. Это для меня ново, совсем незнакомо… Но я пойму, я постигну
, я одолею! Скорее бы кончилась война. Скорее бы вернулся папа. Скорее бы ус
лышать: «Не, Лель! Дочурка актрисую будить, ув обязательном порядке! Моя до
чурочка прогремить!»
Наутро у тети Вали была прическа, как у Марики Рекк. Впереди маленькие кол
ечки, а сзади плыли волны волос по плечам.
Наутро я встала с твердым решением: когда вырасту Ч обязательно буду сн
иматься в кино.

ШАУШПИЛЛЕР

Я выучила песню из того фильма: нашла внутри двора дверь, из которой нас вы
пускали после сеанса, села на ступеньки. И совсем рядом из динамиков поли
лась музыка.
У меня даже выработался собственный сюжет оригинального фильма. В нем иг
рали тетя Валя в прическе Марики Рекк, мама, папа и я. Когда совсем уж не обо
йтись, появлялась сама звезда Ч Марика Рекк!
К этому способу выучивать музыку из нового фильма я прибегала потом всег
да, когда не было денег на кино.
У Карла был теперь новый шеф. Настоящий зверь. Он ходил в золотом пенсне, с
о стеком в руке, точно таким же, который впился мне тогда в подбородок. Сте
к я рассмотрела совсем близко. Красивая коричневая с горбиками блестяща
я плетка, сужающаяся к концу и похожая на змеиный хвост.
Детям запретили не только входить на территорию части, но и стоять около
железных труб. Карл меня предупредил, что новый шеф «нихт гуд», «Лючия них
т зинген». А я не поверила, пока не попалась. Шеф тихонько подкрался сзади
с несколькими солдатами, а потом как закричит Ч и своим стеком налево, на
право. Мне досталось по плечу, сильно, даже кастрюля вывалилась из рук.
Теперь мы знали: если на территории тихо Ч значит, шеф на месте. Если смех
и губная гармошка Ч значит, можно рискнуть и приблизиться.
Я исполнила песню из кинофильма «Девушка моей мечты». Назло всем! Назло ш
ефу, который ее никогда не услышит… Назло боли в плече! Назло врагам! Я спе
ла ее по-новому! Дома продумала движения, напоминающие танец Марики Рекк,
и разложила их на каждую строчку текста песни. А в конце, чтобы добить, дол
жна быть папина «чечеточка» и мое «х-х-ха!»
Слова от прослушиваний сами собой заучились. Значение слов «нахт», «менш
» и «аляйн» Ч знаю. Значит о чем поется? Что ночью люди одни. А «либен» Ч эт
о очень похоже на русское «любовь». Так что если хорошо пошевелить мозга
ми, то в песне все очень просто:

Ин дер нахт
Ист дер менш нихт герн аляйне
Ден дас шейнсте ист ди либе им монд шайне,
Я зи виссен, я зи виссен вас их майне,
Айнерзайц унд андерзайц
Унд аусердем…
Х-х-ха!

Я ожидала, что будет переполох, будут кричать ободряющее «браво». Я все на
фантазировала…
Все грустно улыбались, вежливо аплодировали и говорили: «Лючия шаушпилл
ер». Надо будет это слово запомнить. Какие они с новым шефом притихшие ста
ли… Я еще не знала тогда, что фронт приближается и наши войска скоро возьм
ут Харьков. И Карла нет: сопровождает своего начальника. Если бы Карл слыш
ал, он бы вынес что-нибудь поесть.
Я не знала имени немца, который всегда сидел в стороне один, на все грустно
смотрел и ни разу не улыбнулся… Почему? Ведь когда я пела «Му!», смеялись в
се. «Му!» была самой последней песней, которую я запомнила перед войной. На
пластинке ее пели Леонид Утесов со своей дочерью Эдит:

Что-то я тебя, корова,
Толком не пойму.

(Корова отвечает: «Му!»)

Все туманно, все так грустно

Сердцу и уму.
«Му!»
Наклонись же ближе к уху,
Утешай меня, Пеструха,
Очень трудно без участья
Сердцу моему.

Это я пела низким голосом, как Утесов. А дальше вступает высоким голосом Э
дит. Коровье «Му!» и резкие смены мужского и женского голосов всех весели
ли. Этот немец не реагировал никогда.
И вдруг после моего танца из фильма и «чечеточки» в конце он направился п
рямо ко мне. Я аж съежилась. А вдруг ударит? Кто его знает, чем он дышит? Он по
дошел, провел рукой по моей стриженой голове. Я еще больше втянула голову
в плечи… «Айн момент» Ч и пошел в здание.
Он вынес что-то завернутое в голубую красивую бумагу, явно несъестное. То
гда что? Я развернула… Ах! Два портрета Марики Рекк! На обратной стороне но
ты ее песен.
Ч Мам, что такое шаушпиллер?
Ч Не знаю.
Ч Ты же учила немецкий.
Ч Этого слова я не знаю. Шпиллен… вообще Ч играть.
Ч На чем играть?
Ч Отстань… откуда я знаю…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13