Граф колебался, поскольку то, что он задумал без санкции своего правительства, граничило с государственной изменой. Единственным человеком в посольстве, которому Шуленбург мог доверять, был его советник Густав Хильгер, известный графу своими резкими антинацистскими взглядами.
Именно Хильгер и посоветовал Шуленбургу связаться с кем-нибудь из советских дипломатов примерно такого же ранга, что и он, и поговорить с ним в неофициальной обстановке по поводу возможного опасного развития немецко-русских отношений.
Хильгер знал, что сейчас в Москве находится коллега Шуленбурга – советский посол в Берлине Владимир Деканозов, и посоветовал побеседовать именно с ним. Помимо должности посла в Германии Деканозов являлся еще и заместителем наркома иностранных дел Молотова и даже вхож к самому Сталину. По крайней мере, он всем все доложит, как надо.
5 мая Деканозов был приглашен на завтрак в подмосковное Астафьево, где в роскошном особняке находилась резиденция германского посла, в которой тот, помимо прекрасной антикварной мебели, собрал драгоценную коллекцию картин и старинного оружия. В СССР все это стоило копейки.
Со стороны немцев на завтраке присутствовали только сам Шуленбург и, разумеется, Хильгер, прекрасно знающий русский язык.
Для начала граф фон Шуленбург заявил, что с детства был воспитан в духе незабвенного Бисмарка, всегда желавшего хороших отношений с Россией и предостерегавшего от любых конфликтов с ней. Тем более ему прискорбно, продолжал немецкий посол, что отношения между нашими странами ухудшились настолько, что уже открыто циркулируют слухи о возможной войне между Россией и Германией. А потому он, осознавая серьезность ситуации, хочет заявить следующее…
Тут Деканозов прервал речь Шуленбурга и осведомился, от имени кого посол собирается делать заявление? Говорит ли он по поручению своего правительства? Имеет ли он на это полномочия? В противном случае он будет не в состоянии что-либо передать советскому руководству.
Шуленбург и Хильгер сообщили Деканозову, что пошли на этот, «небывалый в истории дипломатии шаг» по собственной инициативе и без ведома своего руководства.
Прежде, чем события начнут развиваться по самому худшему варианту, причем, развиваться автоматически, следует проявить двустороннюю дипломатическую активность и сделать еще шаг навстречу друг другу, как это имело место в августе-сентябре 1939 года.
Далее Шуленбург подробно поведал собравшимся о своей аудиенции у Гитлера 28 апреля. В частности, фюрер был очень обеспокоен слишком большой, по его мнению, концентрацией советских войск на границе. Он, Шуленбург, пытался разубедить фюрера, но не уверен, что ему это удалось полностью на 100 процентов. Он коснулся также слухов о предстоящей войне между Германией и СССР, усиленно циркулирующих по Берлину и по всей Германии с января 1941 года, что затрудняет работу в Москве. Гитлер заверил его, что не собирается нападать на Россию, поскольку у него совершенно другие планы. Просто, в силу упомянутых действий Советского правительства, он был вынужден принять на восточной границе кое-какие меры предосторожности.
Затем в разговор вмешался Хильгер, сказав, что было бы неплохо, чтобы правительство СССР предприняло какие-нибудь шаги в противовес своим последним заявлениям. А затем выступить с новыми инициативами в духе возобновления прерванных в ноябре прошлого года переговоров…
На это Деканозов ответил, что все свои инициативы Советский Союз уже исчерпал. Любая новая инициатива по сближению с Германией неизбежно бы вовлекала СССР в Союз трех держав и в войну на стороне Германии.
Это отлично понимали не только в Москве, но и Берлине.
Шуленбург предложил обсудить этот вопрос более подробно «на повторной подобной встрече двух послов». Деканозов был мрачен, пригубил вино и даже не дотронулся до своей тарелки.
Пока советский и немецкий послы проводили «тайную» встречу в резиденции Шуленбурга, товарищ Сталин выступал в Большом Кремлевском Дворце на приеме, устроенном в честь выпускников военных академий. Маршалы, генералы и адмиралы, офицеры всех рангов, затаив дыхание, слушали речь.
Поздравив выпускников с окончанием учебы, Сталин заговорил об изменениях, произошедших в армии за те годы, которые выпускники провели в стенах военных академий. «Вы вернетесь в армию, – указал вождь, – и не узнаете ее. Красная Армия далеко не та, что была несколько лет назад.
Далее вождь признал, что в Красной Армии на сегодняшний день развернуто 300 дивизий, 20 тысяч танков и «многие тысячи самолетов». «Красная Армия, – еще раз подчеркнул вождь, – есть современная армия, а современная армия – армия наступательная».
«Вы приедете в части из столицы, – обратился к слушателям Сталин. – Вам красноармейцы и командиры зададут вопросы, о том что происходит сейчас? Надо командиру не только командовать, этого мало. Надо уметь беседовать с бойцами. Наши великие полководцы всегда были тесно связаны с солдатами. Надо действовать по-суворовски».
Упоминание в качестве примера царского генерала было совершенно новым. В зале почти все заметили этот оригинальный идеологический поворот. Вскоре из управления по боевой подготовке РККА поступят новые плакаты, где будет начертано: «Внуки Суворова, дети Чапаева! Бьемся мы здорово, колем отчаянно!»
А, действительно, кого еще приводить в качестве примера? Не Тухачевского же? А кто, кроме Суворова, так лихо наступал по сопредельным странам и даже по Италии и Швейцарии?
Сталин сделал паузу, отпил воды из стакана, прищурив глаза, осмотрел притихший зал и продолжал: «Чтобы готовиться хорошо к войне – это не только нужно иметь современную армию, но надо войну подготовить политически.
Что значит политически подготовить войну? Политически подготовить войну – это значит, чтобы каждый человек в стране понял, что война необходима. Народы Европы с надеждой смотрят на Красную Армию, как на армию-освободительницу. Видимо, войны с Германией в ближайшем будущем не избежать и, возможно, инициатива в этом вопросе будет исходить от нас. Думаю, это случится в августе. И вот почему.
Германия начала войну и шла в первый период под лозунгом освобождения от гнета Версальского мира. Этот лозунг был популярен, встречал поддержку и сочувствие всех обиженных Версалем. Сейчас обстановка изменилась. Сейчас германская армия идет с другими лозунгами. Она сменила лозунги освобождения от Версаля на захватнические».
Затем Сталин переходит к самому главному вопросу – к разоблачению мифа о непобедимости немецкой армии.
«Действительно ли германская армия непобедима?» – вопрошает с трибуны великий вождь и отвечает: «Нет. В мире нет и не было непобедимых армий. Есть армии лучшие, хорошие и слабые».
С точки зрения военной, в германской армии ничего особенного нет и в танках, и в артиллерии, и в авиации. (Сталин-то знает лучше других, что в Красной Армии боевой техники раз в пять больше, чем у вермахта, а качество – вообще сравнивать нечего.)
Военная мысль не идет вперед, военная техника отстает не только от нашей, но Германию в отношении авиации начинает обгонять Англия и Америка».
Это тоже что-то новое. Впервые в столь положительном контексте упомянуты главные оплоты империализма Англия и Америка. У них, оказывается, даже авиация не хуже немецкой.
В заключение, с заметным трудом выбравшись из частокола повторов, Сталин сказал: «Любой политик, любой деятель, допускающий чувство самодовольства, может оказаться перед неожиданностью, как оказалась Франция перед катастрофой».
Намек был более чем прозрачный. В самом ближайшем будущем Германию ждет такая же катастрофа, что постигла Францию летом прошлого года.
Поздравив еще раз всех присутствующих с окончанием курса обучения и пожелав успеха, Сталин закончил свою речь, переждав с усталым видом очередную буйную овацию аудитории.
6 мая советские газеты опубликовали Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении Сталина председателем Совета Народных Комиссаров. Молотов становился его заместителем, сохранив за собой должность народного комиссара иностранных дел.
Под заголовком «Мы должны быть готовы к любым неожиданностям» газеты отметили и вчерашнюю речь Сталина на приеме выпускников военных академий. «В своей речи, – сообщали газеты, – товарищ Сталин отметил громадные перемены, которые произошли в Красной Армии за последние несколько лет. Сталин говорил сорок минут и был выслушан с исключительным вниманием».
Все разведки мира извивались ужами, чтобы узнать, что именно говорил вождь военным в течение целых сорока минут.
Разведчикам была подброшена довольно ловко составленная дезинформация: среди слушавших речь Сталина сложилось впечатление, что вождь пытался «подготовить армию и страну к какому-то новому компромиссу с Германией». Он готов идти на новые уступки Гитлеру ради сохранения мира.
8 и 9 мая пришли сообщения о тяжелых налетах немецкой авиации на Лондон, когда бомбы угодили в «святая святых» Великобритании – в Палату Общин парламента. Газеты публиковали фотографию Уинстона Черчилля, стоящего среди руин парламентского зала заседаний.
Однако 10 мая произошло событие, перед сенсационностью которого померкли все остальные новости.
Вечером 10 мая 1941 года на испытательный аэродром фирмы Мессершмит в Аугсбурге прибыл заместитель Гитлера Рудольф Гесс. Начиная с осени 1940 года, Гесс выразил желание лично испытывать новые модели немецких истребителей. Генеральный авиаконструктор хотел протестовать, ссылаясь на вышедший в начале войны приказ Гитлера, запрещающий руководителям нацистской партии в военное время управлять самолетами.
Но существовал и другой указ Гитлера, также хорошо известный Мессершмиту, который гласил: «Декретом фюрера заместитель фюрера Гесс получает полную власть принимать решения от имени фюрера». Отказать требованиям такого человека не мог никто, в том числе и Вилли Мессершмит.
Гесс облюбовал для полетов новый истребитель дальнего действия Me-110. Нисколько не уступая профессиональным летчикам-испытателям по мастерству управления истребителем, Гесс совершил десятки взлетов и посадок с аэродрома в Аугсбурге, каждый раз отчитываясь перед Мессершмитом и его инженерами о результатах испытаний, указывая на различные недостатки новой машины. Особенно тревожил Гесса недостаточный, по его мнению, радиус действия новой машины. Он предложил Мессершмиту установить на истребителе дополнительные баки с горючим, которые можно было затем сбрасывать в процессе полета.
Рудольф Гесс прибыл на аэродром, чтобы проверить, как поведут себя в полете некоторые последние изменения, внесенные в проект истребителя конструкторами по его рекомендации. Речь шла о создании на базе Me-110 более совершенной модели ночного истребителя. Захлопнув фонарь и запустив двигатель заместитель Гитлера лихо оторвался от земли, использовав только треть полосы, и исчез в надвигающихся сумерках. На аэродром Гесс не вернулся.
10 мая в 22:08 английский пост ПВО северного побережья в районе Нортумберленда заметил одиноко летящий немецкий истребитель. Это было странно, потому что так далеко на север самолеты противника никогда не залетали.
В 23:07 пришло новое сообщение с поста ПВО, заметившего одинокий «Мессершмит». Несколько минут назад, говорилось в сообщении, замеченный самолет упал и сгорел около населенного пункта Иглшем в Шотландии, а пилот выбросился с парашютом и был задержан бойцами гражданской самообороны.
Выбросившегося на парашюте пилота первым встретил фермер Дэвид Маклин. Фермер уже ложился спать, когда мощный взрыв, прогремевший на его поле, заставил Маклина выскочить из дома. На поле он увидел догорающие остатки упавшего самолета, а в небе – купол спускающегося парашюта. Маклин понятия не имел, чей это самолет. Летчик, погасив парашют, сняв шлем и очки, обратился к фермеру на безукоризненном английском языке. «Я ищу замок лорда Гамильтона. Если я не ошибаюсь, это его поместье?» Фермер ответил, что это так, но до замка лорда еще далеко и поинтересовался у летчика, что случилось и кто он такой. Тот назвался как Адольф Хорн и сообщил, что «привез очень важные вести для королевских Военно-Воздушных сил» и попросил поскорее отвезти его в замок лорда Гамильтона.
Выяснив, что незнакомец немец, Маклин вызвал бойцов местной гражданской самообороны, а те отвезли пленного в ближайший населенный пункт Бубси, где находился их штаб. Заперев летчика в одном из помещений штаба и доложив об этом начальству, бойцы МПВО посчитали свой долг выполненным по крайней мере до утра, когда начальство пообещало прислать за пленным машину. Но пленный неожиданно разбушевался, крича, что он немецкий офицер, прибывший в Англию со специальной миссией, и ему необходимо немедленно встретиться с лордом Гамильтоном. Все советы отдохнуть до утра, а «там разберемся», пленный летчик игнорировал, продолжая громко повторять свои требования. Штаб самообороны снова доложил начальству, что задержанный немецкий офицер Адольф Хорн, который уверяет, что прибыл со специальной миссией, выбросившись для этого на парашюте из истребителя, желает немедленно говорить с лордом Гамильтоном.
Герцог Гамильтонский – знатнейший вельможа Великобритании, пэр империи, имеющий свободный вход к королю Георгу и премьер-министру Черчиллю, чей родовой замок находился неподалеку, был крайне удивлен, что какой-то пленный немецкий летчик желает сообщить ему нечто важное. Именно ему, а никому другому.
Тем не менее, утром 11 мая герцог в сопровождении следователя приехал в казармы «Мэрихилл», куда перевезли захваченного пилота. Прежде всего были осмотрены найденные у летчика вещи: фотоаппарат «Лейка», какие-то таблетки, несколько фотографий, видимо, семейных, и визитные карточки на имя доктора Карла Хаусхоффера и его сына доктора Альбрехта Хаусхоффера.
Затем, в сопровождении дежурного офицера и следователя, герцог вошел в помещение, в котором поместили пленного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96