Не умолк он и когда я замолотил кулаками в дверь спальни, окликая Анну по имени. Она продолжала вопить. Этот звук буквально раздирал меня на части. Я был не в силах его вынести. Что они с ней делали? Но дверь и в самом деле была заперта, по крайней мере это мне не почудилось. Да и стены коридора на самом деле были влажны, ковер в самом деле был в пятнах и в осколках стекла и фарфора.
Я обнаружил, что молюсь, чтобы поспеть вовремя.
Я просунул острый конец флюгера в щель между дверью и дверной коробкой и потянул на себя рукоять, как рычаг. Дверь треснула, стаей взметнулись щепки, и я услышал, что вопль замер у нее в горле.
Я толкнул дверь. Она не поддавалась, упершись во что-то тяжелое, но я навалился на нее всем телом, отжал и протиснулся в спальню.
Все вслед за этим произошло настолько быстро, что я не могу с точностью определить, что именно бросилось мне в глаза в первое мгновение, а что я вспомнил и сложил одно с другим уже потом. Я припоминаю опрокинутый платяной шкаф, вывалившаяся из которого одежда грудой валялась на полу, занавески, раздувшиеся парусами возле разбитых окон, матрас, наполовину сдернутый с кровати, кресло, придвинутое к двери, ведущей в ванную, – следы жалких попыток Анны не впустить меня или убежать самой. Она зажгла несколько восковых свечей на ночном столике, и поэтому в комнате сильно пахло церковью.
Сперва я ее не увидел. Я решил, что она, должно быть, спряталась в оконной нише. Я сразу же кинулся к окнам, но услышал тихий прерывистый плач у себя за спиной. Я резко развернулся, занеся над головой флюгер.
В глубокой тени возле вернувшейся в прежнее положение двери я увидел Анну, сидящей на корточках на полу. Полуголая, она забилась в угол, вобрав голову в тощие плечи. Над ней возвышался крупный мужчина в одежде с капюшоном – одежде, покрытой красной сочащейся жидкостью. Он занес над головой чудовищное кривое оружие, похожее на огромных размеров турецкую саблю. Обернувшись к нему, я, как в замедленном кадре, увидел, что шея у незнакомца взбугрилась мышцами, пока сам он, вложив всю силу в удар, опускал свое смертоносное оружие на голову Анне. В ее глазах, устремленных ко мне, я заметил отблески ужаса и отчаянную мольбу.
Я поспешил обрушить флюгер на голову чужака. Анна закричала. Помню, что не сводил с нее в это мгновение взгляда. Но стоило мне замахнуться, фигура с ятаганом исчезла. К собственному ужасу, я обнаружил, что, кроме нас с Анной, здесь никого нет. Но было слишком поздно для того, чтобы предотвратить удар. В какую-то долю секунды я, ощущая собственную беспомощность, понял, что убиваю ее. Я закрыл глаза. В последнее мгновение я отчаянно закричал, чтобы не слышать самого удара.
Ужас содеянного отозвался резкой болью у меня в руках. Я не мог определить, попал я в нее или нет. Долгое время я не осмеливался посмотреть в ее сторону.
Когда я наконец открыл глаза, Анна исчезла. Сперва я подумал, что не просто убил ее, но и уничтожил тело. Но потом услышал, как она спускается по лестнице. Должно быть, ей удалось отпрянуть, удалось отползти от моего удара. Железный полумесяц врезался в стену примерно в том месте, где только что находилась ее голова. Он застрял там накрепко.
Я услышал, как хлопнула входная дверь.
Я сел на край кровати. Меня затрясло. Я снял с себя куртку и пижамные брюки. Они промокли насквозь. Затем я завернулся в одеяло и стал ждать, пока не кончится ночь.

12

ДВЕНАДЦАТЫЙ СЕАНС

25 ноября
Перерыв после предыдущего сеанса – пять недель

ПРЕАМБУЛА

Час назад – я диктую эти строки непосредственно после встречи с пациентом – мне позвонил доктор Хейворт и сообщил, что жена пациента находится в полной безопасности у него в кабинете. Он осмотрел ее, дал слабое успокоительное и отправил в сопровождении собственной жены в их квартиру в Грамерси-парк.
Анна сама звонила мне около четырех часов утра, вскоре после того как пациент попытался убить ее, из дома их соседей. Она сообщила мне, что с ней ничего не случилось. Конечно, ее голос по телефону звучал очень расстроено, но она достаточно владела собой, чтобы объяснить мне, что произошло. В ходе нашего разговора после долгих колебаний она в конце концов согласилась с тем, чтобы ее мужу была оказана медицинская помощь того рода, в которой он нуждается.

а) ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ОЖИДАНИЯ

Крайне неопределенны. Пациент появился на пороге моего дома сегодня в 7.30 без малейшего предупреждения. События нынешней ночи давали возможность предположить, что нам с ним придется еще поработать, но его появление по собственной инициативе оказалось для меня сюрпризом. Я ожидал напряженных взаимоотношений, психопатического поведения, не исключал и попыток насильственных действий со стороны пациента.

б) АТМОСФЕРА

Атмосфера странным образом напоминала царившую в нашу первую встречу: формальная, трезвая, с сугубыми предосторожностями, по крайней мере поначалу. Пациент выглядел усталым и, понятно, испытывал серьезный стресс, но контролировал себя достаточно уверенно. Внешне он выглядел весьма необычно. Аккуратно одетый, в темном «выходном» костюме, в белой рубашке и галстуке, но, судя по всему, подо все это была поддета другая, довольно мешковатая одежда. Он это никак не объяснял, я, в свою очередь, не могу предложить какой-нибудь разумной интерпретации.
В ходе собеседования манера его поведения, поначалу выдержанная и разумная, становилась все более резкой и даже враждебной. На протяжении всей встречи он избегал смотреть мне в глаза и не раз демонстративно закрывал уши руками, показывая, что не желает слушать то, что я ему говорю. Он даже обвинил меня в попытке загипнотизировать его вопреки его воле. Терпимость к контраргументам весьма незначительна. Столкнувшись с возражениями или контрдоводами, пациент принимался кричать, перебивал меня и грозил прервать разговор. Некоторые признаки параноидального поведения проскальзывали во внешнем облике: постоянная неконтролируемая дрожь, поглядывание через плечо, частые подходы к двери, с тем чтобы убедиться, что она заперта (после того как он с самого начала настоял на этом), неизменное и бессмысленное жевание, проявление мании преследования. На исходе часа впал в рассеянность и некоммуникабельность. Он на грани подлинного безумия.

в) ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ И ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО

Делая вид, будто мне ничего не известно о том, что произошло прошлой ночью, я осведомился у пациента о причине его визита. Он начал с того, что в последнее время испытывал волнение и тревогу, а затем сердито объявил мне, что не желает, чтобы я контактировал с его женой у него за спиной, потому что она, как он выразился, чрезвычайно впечатлительна. Позже он сознался в том, что пришел ко мне, потому что ему кажется, что жизнь Анны находится под угрозой. Некие неведомые силы предприняли нынешней ночью психическую атаку на его дом в попытке, прибегнув к помощи его жены, завладеть кристаллом. Когда я попросил его подробнее объяснить, что конкретно он имеет в виду, пациент поднялся с места, подошел к окну и отвернулся от меня.
После долгой паузы он поведал мне темную и сбивчивую историю своего «духовного превращения», базирующуюся на буквальной интерпретации мифа о Магмеле. Пациент верит и то, что завладел кристаллом во имя высокой цели. Он избран «стражем Вселенной», священным долгом которого является «поддержание огня» во имя спасения человечества от самоуничтожения в последние десятилетия нашего века, с тем чтобы мир не погрузился снова, и на этот раз, может быть, навсегда, в Темные Века.
После этого знаменательного повествования, в ходе которого он неоднократно именовал себя Кендалем, пациент начал проявлять признаки рассеянности и беспокойства. Он отправился проверить, заперта ли дверь, затем неожиданно повернулся ко мне и закричал:
– Вы ведь убеждены, что я все это выдумываю, верно? Что я взял свой кристалл из вашей дешевой стеклянной люстры на лестнице? Вы думаете, что я сумасшедший! Вы с самого начала думали, что я сумасшедший. Отрицая это, вы лгали мне – лгали и лгали!
Несмотря на крайнюю напряженность на данной стадии разговора, я решил именно сейчас предъявить пациенту филиппинский материал и ознакомить его с магнитофонной записью его признания (раздел третий) в том, что, как я теперь полностью убежден, было не воображаемым, а реальным убийством. Существовала опасность окончательного срыва, но шанс того, что произойдет благоприятный перелом катарсического свойства, представлялся мне, как минимум, пятидесятипроцентным. Прежде чем проиграть кассету, я объяснил пациенту, как и почему произвел из нее изъятие цензурного свойства и как купировал в постгипнотическом состоянии его память, поскольку на том этапе мне представлялось, что он не готов к тому, чтобы осмыслить всю полноту информации. Он никак не комментировал мои пояснения.
Запись он прослушал молча, сидел при этом спиной ко мне, чтобы я не видел, как именно он реагирует на услышанное. Затем покачал головой и довольно мирно сказал:
– Я не убивал Мисси. Да и чего ради стал бы я ее убивать? Она была моей подружкой, моей единственной подружкой, я любил ее. Сама мысль о том, что я мог причинить ей какой-то вред, представляется абсурдной. То есть я, разумеется, понимаю ваши резоны. Но нет, за этим ничего не кроется. Это всего лишь игра воображения. И, кроме того, Мисси жива – я ведь вам говорил: она вышла замуж и переехала в Лондон. Более того, я могу доказать это.
Это была смелая и искусная оборона, хладнокровно и продуманно выстроенная пациентом, который, казалось, проявил даже известную терпимость, чтобы не сказать снисходительность, к моей «ошибочной интерпретации». Но когда и в ответ на это я не пожелал переменить свое мнение и не встал на его позицию, поведение его переменилось, став агрессивным и оскорбительным. Он обвинил меня в том, что мне хочется верить в то, что он убийца.
Тут я и ввел в разговор проблему мотива. При этом я не упомянул, что уже в нескольких случаях во время сеансов регрессии возвращал его в один и тот же возраст (разумеется, не давая ему об этом узнать), и поступал я так в надежде выяснить нечто новое о взаимоотношениях с Мисси, и каждый раз его подсознание блокировало мои расспросы... Однако же я подчеркнул важность в процессе лечения, не говоря уж о его результатах, разблокировки травмированной памяти пациента, равно как и выяснения мотивов убийства.
Пациент развязал галстук, расстегнул ворот рубашки (из-под нее показалось нечто вроде куртки) и начал усиленно раскачиваться в кресле. Затем он внезапно встал и, дрожа от ярости и размахивая руками, закричал, что все это не имеет ровным счетом никакого значения и что я никогда не найду мотив убийства хотя бы потому, что он ее вовсе не убивал. Заботясь о том, чтобы не противоречить ему сейчас, я заявил, что единственным способом пролить свет на всю эту историю теперь, когда она известна ему в полном объеме, было бы возвращение к этому инциденту под гипнозом для того, чтобы выяснить, что же на самом деле тогда произошло.
На мгновение мне показалось, что пациент вот-вот на меня набросится. Но вместо этого он просто забастовал. Он зажал уши руками и категорически отказался говорить со мной по той причине, что я являюсь «злодеем и манипулятором», пытающимся подчинить себе его сознание.

г) ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Несмотря на отчаянное сопротивление пациента, я решил перейти в наступление и изложить ему некоторые аспекты того, как я понимаю его дело. Во-первых, я попытался внушить ему, что «подавленное подсознанием преступление», которое, как я с самого начала знал, лежало в основе чувства вины и враждебности, испытываемых им по отношению к жене, представляет собой не очередное мелодраматическое воплощение из его мифического прошлого, а действительно имевшее место травматическое происшествие из поры его детства.
Я начал объяснять пациенту, что сильно сексуализированное поведение в пубертатном возрасте имеет тенденцию становиться патологическим, как правило, в результате каких-либо физических изъянов, но что в его случае раннее половое пробуждение имеет своей причиной скорей необычные внешние обстоятельства, а именно пребывание в течение долгого времени наедине с сексуально уже созревшей туземной девушкой в тропическом раю. Латентный период с восьми до десятилетнего возраста, отбрасываемый Фрейдом как асексуальный, в высшей степени знаменателен для психологического развития, потому что именно в эти годы мы впервые заводим дружеские связи и равным образом впервые люди, не входящие в тесный круг семьи, начинают играть в нашей жизни большую роль, причем еще когда мы пребываем в полном неведении относительно всех неопределенностей любовного чувства. Я высказал предположение, согласно которому мотив если не убийства, то желания убить Мисси может быть найден в определенном разочаровании в ней, в боязни утраты или измены и т. п.
Пациент по-прежнему зажимал уши руками. И не подавал и виду, что он меня слушает. Тем не менее я продолжал. В первый раз подвергнувшись регрессии, пациент сообщил, что в девятилетнем возрасте он совершил убийство, но не позволил мне узнать почему. В ходе последовавших за этим сеансов гипноза он упорно сопротивлялся всем моим попыткам разблокировать его подсознание. Однако же, отвечая на вызов, каким, по сути дела, является воздействие гипноза, он создал несколько причудливых фантазий, собственно говоря, целую систему веры или мировоззрения, включающую в себя элементы мифа, истории и реального мира, стремясь, разумеется, вовсе не отыскать талисман типа Святого Грааля – вся история с «кристаллом» имеет ярко выраженный характер трансцендентного символа, – а соткать более или менее приемлемую историю, которая объяснила бы, а возможно, и свела на нет убийство им девочки. Данной цели ему удалось достичь, выйдя на историю Магмеля, в которой он препоручил Мисси роль своей возлюбленной младшей сестры, которую ему приходится вопреки собственной воле уничтожить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44