..
МАРТИН: Наш случай? С какой стати! Полагаю, я достаточно недвусмысленно объявил вам о том, что отказываюсь от лечения.
Р.М.С.: Убежден, что вам будет весьма полезно послушать то, что я собираюсь вам сказать.
МАРТИН: Я все это уже не раз слышал. Вы не можете сказать ничего, что мне хотелось бы услышать.
Р.М.С.: Просто выслушайте меня, Мартин. Просто выслушайте. Попытайтесь расслабиться.
МАРТИН: Ничего не желаю слушать. Оставьте меня в покое.

9

Голоса, донесшиеся до меня, когда я спускался по лестнице, – они мне не почудились. Они звучали и в самом деле. Но потом я понял, что слышу только один голос – собственной жены. С предельной осторожностью я открыл дверь спальни. Анна сидела на краю кровати и разговаривала по телефону. Она посмотрела на меня с волнением и с опаской прижала трубку к груди.
– Это тебя.
Она протянула мне трубку, зажав рукой микрофон.
– А кто это?
– Доктор Сомервиль.
– Чего ради! Что ему от меня нужно? Я не желаю разговаривать с ним.
– Мартин, пожалуйста. Он говорит, что это очень важно. Я заметил, что у нее дрожит рука.
– Это он тебе так сказал? – Вопреки всему, мне было интересно узнать, что ему нужно. – Что ж, ладно.
Взяв у нее трубку, я сел на кровать. При этом я обнял Анну за плечи и крепко прижал к себе.
– Ну, – произнес я, – в чем дело?
Какое-то время мы поговорили, затем я услышал сдавленный шум, означавший, что телефонная трубка перешла из одной руки в другую. Я тут же вскочил с кровати и, схватив телефон, уволок его подальше от Анны на всю длину шнура.
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – зашептала Пенелопа. – Даже когда она вся затрепетала, а ты проник в нее сзади, ты думал только о нас с тобой. Верно?
– Не понимаю, о чем вы говорите, – громко произнес я.
– Все ты прекрасно понимаешь. И не вздумай увиливать, – Пенелопа рассмеялась. – Мне хочется сказать тебе, как я рада тому, что вы с Анной опять нашли друг друга. Ты не поверишь мне, Мартин, но во всем, что произошло между вами сегодня ночью, виновата я, и только я.
– Не собираюсь это слушать!
– Ты ведь нашел амулет, верно? Когда ты открывал его, мне почудилось, что ты открываешь меня, прикасаешься ко мне... Трахни ее как следует, Мартин. На этот раз без осечки. Трахни ее ради меня. Ради нас...
– Кажется, я недвусмысленно объявил, что прекращаю лечение, – я почувствовал, что мой голос дрожит. – Я больше не являюсь вашим пациентом. У вас нет никакого права докучать мне впредь...
Опять в трубке послышался какой-то щелчок, как будто связь вот-вот должна была прерваться, а затем до меня вновь донесся голос Сомервиля:
– Почему бы вам просто не выслушать меня, Мартин... Попробуйте расслабиться. Сосредоточьтесь на звуке моего голоса... Ради Анны, Мартин, ради нее... Она ведь сущее дитя, о ней нужно заботиться. Нам обоим... Сосредоточьтесь на звуке моего голоса... Мой голос – единственное, что сейчас важно... Вы начинаете чувствовать себя спокойным и расслабленным...
Внезапно телефон вырвался у меня из рук и грохнулся оземь. Выругавшись, я наклонился поднять его и положил трубку на рычаг. Затем перенес аппарат на прежнее место – на ночной столик. Я застыл в неподвижности, чувствуя сильнейшее головокружение.
– Милый, – Анна подошла ко мне сзади и, обняв за пояс, прижалась ко мне. – Милый, прости. Надо было сказать ему, что ты спишь. Или вышел. Или еще что-нибудь.
– Я не слышал звонка.
Я обернулся и посмотрел ей в глаза. Анна потупилась.
– Я буквально сразу же взяла трубку. Я так удивилась, что телефон вдруг зазвонил, я испугалась.
– Анна, – я взял ее за подбородок и притянул ее лицо вплотную к своему. – Скажи мне, ты с ним разговаривала в первый раз после своего возвращения? Ты ведь с ним не встречалась, верно?
Она покачала головой.
– Этот человек внушает мне ужас.
– Мне тоже, – я улыбнулся и легонько поцеловал ее в губы. – Я люблю тебя, Анна. Ты ведь знаешь об этом?
– И я тебя.
– А все остальное не имеет никакого значения.
У нее на глаза набежали слезы.
– В чем дело, солнышко? Почему ты плачешь? Не плачь!
– Я счастлива, – она прижалась ко мне, и я почувствовал, что она слегка дрожит. – Я счастлива, вот и все.

Ветер снаружи меж тем совершенно затих. Ночь стала мирной. С крыши не доносилось больше ни шороха. Все было исполнено тишиной и покоем. Золотое руно грело и ласкало мне руку. Все выглядело так, словно на самом деле ровным счетом ничего не произошло: я не слышал только что голоса Пенелопы по телефону, не находил амулета в связке ключей... Чудовищные образы, появления которых я боялся, стоит мне только закрыть глаза, так и не пришли.
Лежа рядом с Анной во тьме, я воображал, что мы с нею дети, мирно уснувшие друг у друга в объятиях. Мы даже любовью не стали заниматься. Это сейчас представлялось лишним. Время для страсти миновало.
– О чем ты сейчас думаешь?
– О нас с тобой, – ответил я. – Воображаю, что мы дети. Оставшиеся вдвоем. Одни-одинешеньки. Больше никого не осталось.
– Но ведь мы не были знакомы, когда были детьми?
– Может, не были, а может, и были. Откуда нам знать? Любящие друг друга всегда находят какой-то способ соединиться, и необязательно в этой жизни.
– А с каких пор ты начал... Мы были очень влюблены друг в друга? – Она прижалась ко мне теснее.
– Может быть, были. А может, нас связывало нечто другое. Скажем, родственные узы.
– Это было бы тоже прекрасно. Мне бы хотелось в такое поверить. Так утешительно было бы думать, что на самом деле никого не дано потерять.
– Ты была когда-то моей сестрой.
– Вот как?
– Ты была младше меня. Года так на четыре. Но мы очень любили друг друга.
– А когда ты сказал, что мы остались одни-одинешеньки...
– Не считая твоих собак.
– Моих собак?
– Все остальные умерли.
– Ох, Мартин, – она опять заплакала, уткнувшись головой мне в плечо. Я чувствовал, как по нему текут ее слезы.
Я попытался утешить ее, обнял, начал баюкать, как малое дитя, пока она наконец, отплакавшись, не уснула.
Долгое время я лежал рядом с нею, уставясь в потолок и совершенно ни о чем не думая. Помню, я поглядел на часы – на них было 2.39. Вскоре после этого я, очевидно, задремал.
Я проснулся, запомнив сон. Мне снилось, что я плыву или лечу в пространстве, в какой-то бесконечной иссиня-черной тьме. И только где-то вдали передо мной постоянно маячит лучик света. Я попытался нагнать его, устремляясь вперед по океану небытия. И по мере моего приближения свет становился все ярче, а источник его – как будто мощнее. Он был невероятно ярок – с ослепительно белым центром и синеватым свечением вокруг него, но он не обжигал мне глаз. Неудержимо стремясь навстречу ему, я почувствовал, что он излучает тепло и некую воспринимающую и всепоглощающую любовь, которая окружала и обволакивала меня, пока я не слился с нею, не стал ее частью и не утратил малейшего представления обо всем, кроме того, что я стал единственным избранником этого блаженства, единственным обитателем царства совершенной чистоты, пребывание в котором возможно только в геометрически безупречном образе кристалла.
Проснувшись, я почувствовал себя так, словно умер во сне, а сейчас возвращаюсь к жизни вопреки собственной воле.
Я проснулся с мерзким вкусом во рту, а затем извлек нечто из-под языка. Это был катышек волос.
Я вновь взглянул на часы: 3.10.
В комнате было сейчас холодно и сыро. И в то же время воздух казался спертым. Мне трудно было дышать.
Выбравшись из объятий Анны и ухитрившись ее при этом не разбудить, я сел в постели и попробовал продышаться. На третьем или четвертом глубоком вздохе у меня начала кружиться голова. Что-то у меня в горле затикало, забился сильный и явно не на месте пульс. Затем я ощутил первый приступ тошноты.
Надеясь, что тошнота пройдет, я продолжал глубоко дышать, причем старался задерживать дыхание, но вскоре сообразил, что это не приведет ни к чему хорошему. Теперь я убедился в том, что меня вот-вот вырвет. Я встал и в темноте поплелся в ванную. Здесь, в ванной, пульс у меня в горле внезапно защелкал, как зашкаливающий счетчик Гейгера. У меня заломило в груди, чудовищно заломило – как будто кто-то распорол ее и старается рукой вырвать мои легкие. Я сел на пол и подтянул колени к подбородку. Я не мог вздохнуть.
«Я сейчас задохнусь и умру, – подумал я. – Точь-в-точь, как Зак Скальф».
Должно быть, я закричал или заплакал, потому что проснулась Анна. Я услышал, как она окликает меня по имени. Ей было неизвестно, где я нахожусь.
Зажегся свет.
– Мартин! О Господи, что с тобой?
Она подбежала и опустилась на колени рядом со мной. В глазах у нее были волнение и тревога.
Но сейчас худшее уже было позади, и я оказался в состоянии нормально дышать, хотя меня по-прежнему подташнивало.
– Ничего страшного, – ее реакция напугала меня. – Должно быть, что-нибудь съел.
Пока Анна помогала мне, я видел, как она встревожена и как ей меня жаль. Она сняла с кресла мой пуловер и накинула его мне на плечи. Она даже хотела остаться в ванной, но я не позволил.
– Возвращайся в постель. Со мной все в порядке.
Я заперся в ванной и на мгновение прислонился к двери. Я закрыл глаза, и волны тошноты вновь нахлынули на меня. Я наклонился над унитазом, сунул палец в рот. Меня начало трясти, все сильнее и сильнее, я раскашлялся, мне было очень больно, но рвота не наступала. Как будто у меня в горле не открывался какой-то шлюз.
Затем я, должно быть, потерял сознание.
Очнувшись, я обнаружил, что смотрю в воронку, в которой плещется ярко-синяя вода. Я не чувствовал себя больным. Напротив, ощущал какое-то облегчение, напоминавшее легкую контузию: все тело было разбитым и голова болела. Я подошел к раковине, пустил воду и попытался промыть лицо.
В зеркале я увидел свое отражение – бледное призрачное лицо в крупных каплях пота. Под левым ухом у меня висела красная нитка. Она была с ночной рубашки Анны. Но, когда я снимал ее, она расплылась кровью у меня под пальцами.
Должно быть, это царапина. Выходит, я порезался.
Помывшись, я вытер лицо и руки полотенцем. На нем остались красные следы. Снова кровь. Я осмотрел себя в зеркале, но так и не сумел понять, откуда она льется.
Я услышал, как у меня за спиной тихо поворачивают дверную ручку. Решив, что это Анна пришла из спальни посмотреть, как у меня идут дела, я бросил взгляд через плечо и увидел, что ее белый халат висит на внутренней стороне двери. Дверь, однако же, не открылась.
Затем я услышал еще кое-что – тихий ноющий звук, который не смог идентифицировать. Казалось, он доносится снизу, из кухни, – наверное, Анна спустилась попить или еще за чем-нибудь. Но всего лишь за мгновение перед этим я слышал, как она ходит по спальне. У нее не было времени на то, чтобы спуститься по лестнице.
Из глубины моего живота пахло смертельным холодом. Кроме нас с Анной в доме еще кто-то был ! Я подумал, не окликнуть ли ее, но пугать ее мне не хотелось. Я застегнул ворот пуловера и накинул на голову капюшон. Затем через другую дверь вышел на лестницу.
На самом ее верху я остановился во тьме и прислушался. Мне показалось, будто я слышу шаги и глухой царапающий звук, как будто что-то тяжелое волокли по покрытому линолеумом кухонному полу.
Я включил свет, и эти звуки сразу же замерли.

Посередине коридора я еще раз остановился и прислушался. Теперь я держал в руке железную клюшку для гольфа, прихваченную из стойки для зонтиков. Передо мной, плавно покачиваясь на петлях, висела открывающаяся внутрь дверь, которая вела на кухню. Судорога пробежала у меня между лопатками. Из-за двери, однако же, не доносилось ни звука. Единственное, что я сейчас слышал, был шум дождя, барабанящего по крыше.
Открыв дверь плечом, я ворвался на кухню и сразу же потянулся к выключателю.
Лампа дневного света на потолке зажглась, заливая всю кухню холодным люминесцентным светом. Помещение было пусто. Все, казалось, было в полном порядке, все на своем месте, все как всегда, – все, за исключением темной лужи, подтекшей у задней двери. Туда попадал дождь.
Задняя дверь стояла раскрытой настежь.
Озадаченный, я подошел и закрыл ее, потом сразу же запер на ключ. На двери и на замке не было никаких следов взлома. Так что же, это ветер распахнул ее? Но если бы Анна забыла запереть ее вечером, я бы наверняка заметил это во время обхода.
И почему не сработала сигнализация?
Я почувствовал, что наступил на что-то холодное и мокрое, и посмотрел вниз. Мои босые ноги оставляли влажные следы на полу. Никаких других следов не было. Кто бы ни проник сюда снаружи, он сделал это еще до того, как начался дождь.
И тут я внезапно понял, что же на самом деле произошло. Задняя дверь оказалась открытой вовсе не потому, что кто-то проник через нее в дом, а потому, что кто-то вышел и даже не позаботился ее закрыть. И, судя по всему, это была Анна.
Должно быть, пока я находился в ванной, она взяла у меня с пояса ключи, отключила сигнализацию и выскользнула из дому. Но почему? Чего ради понадобилось ей выходить из дома в такую ночь, да еще не сказав мне ни слова? Пройтись под дождем? Подышать свежим воздухом? Совершенно исключено!
Сообразив, что слишком далеко она уйти не успела, я вернулся в холл, поставил клюшку на место и отправился проверить контрольную систему сигнализации, чтобы убедиться, что она выключена.
Она и впрямь оказалась выключенной: маленькая красная лампочка не горела. Сигнализацию вырубили ключом, который затем из панели извлекли. Когда я потянулся открыть крышку панели, мои пальцы прикоснулись к металлу, произошла яркая вспышка, и дом мгновенно погрузился в полную тьму.

10

ДОСЬЕ: Мартин Грегори
ДАТА: 25 ноября
КАССЕТА: Г/М65
ТEMA: Телефонный разговор с Анной Грегори
Звонок в 3.28

АННА: Доктор Сомервиль, это вы? Вы меня слышите?
Р.М.С.: Да, я вас слышу. У вас все в порядке?
АННА: Слава Богу, да. Но вы должны помочь мне, доктор Сомервиль. Пожалуйста ! Не то случится нечто страшное. Я уверена. Он опять ушел, и... и я не знаю, что мне делать.
Р.М.С.: Постарайтесь держать себя в руках, Анна. Расскажите мне, что случилось.
АННА: Мне нельзя рассказывать вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44