Длинный коридор покрывал ковер из человеческих внутренностей, стены обклеены человеческой кожей, как обоями. Останки тел после расчленения были развешаны на стенах, подвешены к потолку, болтались на крепкой веревке, которую использовали для подвязывания виноградных лоз. Все части висели на разной высоте, примерно на одинаковом расстоянии друг от друга, создавая импровизированную ширму, и лишь узкий проход между ними зигзагом прорезал широкий коридор.
И что ее окончательно доконало, так это то, что она распознала некоторые лица на стене. Без глаз и без зубов, они были растянуты и искажены. Но она смогла узнать знакомые черты, индивидуальные особенности, которые все же проглядывали на этих искаженных, потерявших форму лицах. Вот большой нос Тони Велтри. А вон близко посаженные брови Марти Робертса.
Зловоние в этом коридоре было ужасным, мерзким и отвратительным. Кровь, желчь, экскременты – все это гнило. Пенелопа заткнула нос, стараясь дышать только ртом.
Но… это не было для нее таким ужасным, каким должно было бы быть. Да, да, это все, конечно, жутко. И гниение тоже. Но запах крови приятно возбуждал, повсюду витал сладкий аромат вина, и девушка почувствовала знакомое покалывание между ногами.
Пенелопа пыталась не улавливать все эти запахи и ароматы, пыталась о них не думать.
Рядом с ней сильно рвало Кевина. Он отвернулся в сторону, не выпуская ящик из рук.
Холбрук уже почти прошел весь коридор, беспечно отталкивая плечом части человеческих тел, которые мешали ему двигаться.
– Далеко еще идти? – спросил он.
Обернувшись назад в сторону открытой двери и глубоко вдохнув, Пенелопа последовала за ним. Ее ноги утопали в каше из человеческих органов, покрывающих пол.
– Вторая дверь направо. Там должны быть цистерны, – ответила она.
Позади нее, шумно дыша, шагал Кевин, буквально след в след. Его ботинки издавали громкие чавкающие звуки.
Дверь, должно быть, была заперта, потому что, когда она догнала учителя, Холбрук уже поставил свои ящики и ударил плечом в дверь. Но ударил как-то неудачно, поскользнулся и упал в месиво на полу. Сразу же поднявшись, он ударил снова. На пятый раз дверь немного подалась, а на шестой распахнулась.
Внутри цеха прессовки было чисто. Ни тел, ни запекшейся крови. Холбрук наконец поставил свои ящики на пол. Он оглядел комнату – огромные стальные цистерны и блестящие металлические части машин. Затем повернулся к Пенелопе, показывая на трубу с красными вентилями на ближней стене.
– Это подача энергии? – спросил он. – Электричество или газ?
– И то и другое, – ответила Пенелопа.
Учитель усмехнулся.
– Газ, – сказал он. – Уж он-то подействует.
Кевин ввалился в комнату, проковылял мимо Холбрука, стараясь пройти как можно дальше, прежде чем поставить свои ящики, и громко выдохнул.
– Вот это да, – произнес Холбрук, похлопывая себя по карманам. – А кто-нибудь догадался принести с собой коробку спичек?
Сердце в груди Пенелопы упало.
– Что… – начал Кевин.
Холбрук широко улыбнулся.
– Шучу, шучу. – Он открыл один из своих ящиков. – Поспешим. Давайте работать.
Под руководством учителя они пропитали тряпки и газеты газолином и рассовали их во все необходимые места. Пенелопа показала Холбруку, где находятся вентили сброса, и он начал открывать. Из трех кранов потекли тонкие струйки. Вскоре из-за винных паров дышать стало совершенно нечем, и Кевин даже был вынужден постоянно оборачиваться назад к двери, чтобы схватить ртом немного воздуха. Того воздуха, из коридора.
– А разве все это не взорвется, как только вы поднесете спичку? – спросил Кевин. – Удастся нам до взрыва выбраться наружу?
Холбрук вылил последние капли газолина на жгуты, соединяющие одну кучу тряпок с другой, отбросил канистру в сторону и усмехнулся.
– Я все же не такой непроходимый тупица, как вам кажется. – Он залез в карман и извлек запечатанный конверт. Открыл его. Внутри был бело-голубой кристаллический порошок. – Хлорин, – объявил он.
Кевин нахмурился.
– Что-что?
Учитель полез в ящик и вытащил пластиковую бутылку с тормозной жидкостью.
– Надо смешать это вместе, и оно загорится.
– Но ведь для этого есть спички. Какой же смысл?
– Смысл в том, что произойдет замедленная реакция. Чтобы возникло пламя, потребуется минута или около этого. Я положу это возле газет, которые не облиты газолином. Они загорятся первыми. Затем начнут гореть тряпки. И только потом поднимется настоящий огонь. Но к тому времени мы уже уйдем отсюда.
– Будем надеяться, что это сработает, – сказал Кевин.
– Сработает обязательно.
Они закончили распределять газеты, тряпки и ящики по комнате.
– Отлично, – сказал Холбрук. – Пора. – Он вылил некоторое количество тормозной жидкости внутрь конверта, а почти полную бутылку поставил у стены. Взболтнул содержимое конверта, чтобы хорошенько все смешать, потряс конверт и положил рядом с длинным свернутым рулоном газет.
– Рвем когти, – скомандовал он.
Они побежали. В коридоре Пенелопа чуть не поскользнулась, ударившись о какое-то тело. Окоченевшая грудь ударила ей в лицо, но она продолжала нестись, и через несколько секунд они выскочили наружу.
Дом сейчас окружали молодые девушки, одетые в белое. Они держались за руки.
– Что это? – спросил Кевин. – Что они делают?
– Это девственницы, – объяснил учитель.
– Девственницы весталки, – добавила Пенелопа.
– Или девственницы гестилки, Гестия, по римской мифологии Веста, – богиня домашнего очага, дочь Кроноса и Реи, сестра Зевса, Посейдона, Аида, Геры и Деметры. Жрицы Гестии (весталки) давали обет целомудрия.

– уточнил Холбрук. – Они посвящают себя богине домашнего очага.
– Посвящают? Что, черт возьми, это значит? Приносят себя в жертву?
– Нет. Они только становятся служанками богини. Жрицами. Они посвящают ей свою жизнь. Они будут убиты, если нарушат свою клятву.
– Господи, – выдохнул Кевин.
– Эти девственницы должны быть трезвые, – заметил Холбрук.
– Это означает…
– Что у нас нет выбора, – сказал Холбрук. – Нам надо отсюда удирать. – Он посмотрел на Пенелопу. Та кивнула.
Они бросились между двумя зданиями по направлению к автостоянке. Наверное, их уже заметили, но никаких криков слышно не было, за ними никто не гнался. Девственницы оставались на месте, держась за руки, а остальные безумные фанаты Диониса продолжали праздновать урожай.
К машине они возвратились без проблем.

* * *

Они уже были в дороге, почти в городе, когда раздался взрыв.

Глава 15

В больничной палате начало смердеть.
Мел Скотт оглянулся на кучу голов, сваленную у стены, на тела доктора и сестер на полу. Мухи каким-то образом проникли сюда и были уже повсюду. Жужжали, постоянно жужжали, облепив гниющие головы и трупы, и надоедливо метались в воздухе взад и вперед.
Рай вроде бы не должен быть похож на это.
Голова болела. Болела весь день, как после похмелья, хотя он от этого страдать не должен бы, поскольку пьян был постоянно. Наверное, это белая горячка, а не похмелье.
Барбара была мертва.
Он пробовал вернуть ее к жизни. Но единственный способ, который он знал, – это совокупление, и он старался, как мог, но она как была, так и оставалась холодной. Мел молился своему новому богу, но его бог, казалось, совсем про него забыл.
И вот теперь новое несчастье: у него кончилось вино.
В комнате распространялось зловоние, а у него кончилось вино.
Нет, в раю, должно быть, совсем не так.

* * *

В церкви снова появились люди.
Молились.
Богу.
Пастор Робенс скрипнул дверью и осторожно выглянул. Они все отказались от Бога, забыли Его, променяли на пьяного идола из Греции и вот возвратились.
Но слишком поздно.
Они отказались от Бога, и теперь Бог отказался от них.
Он прислушался к исступленным молитвам, отчаянным голосам, молча закрыл дверь, задвинул засов и затем прошел назад к своему столу и бутылке вина. И ведь они были правы. Богу вина надо поклоняться, а не этому иудейско-христианскому идолу. Ведь Он всего лишь квартиросъемщик, который получил внаем это здание.
Но хозяин земли настоящий бог.
И арендная плата уже внесена.

* * *

Ник Николсон понимал, что умер.
Он прихватил с собой на тот свет парочку этих говнюков, которые не поверили, что у него нет больше вина Аданем, но их было больше двадцати, а он один, и они его в конце концов достали.
Сам момент смерти не такой уж болезненный, но и удовольствия тоже никакого. Это не было каким-то освобождением или трансформацией. Это было просто продолжение. Нечто другое. Не лучше, не хуже. Они убили его, забили до смерти, затем протащили через реку в потусторонний мир.
Он встал и пошел.
Там были другие мертвецы – мертвые женщины, мертвые собаки и мертвые дети, – но он не заговорил с ними. Он не мог говорить с ними.
Что-то было не так. Он не знал что, но чувствовал это. Он оказался там, где должен был быть. Это не настоящий потусторонний мир. Это какая-то тень настоящего, любительская версия профессионального шоу.
И долго так продолжаться не могло. Он чувствовал это тоже. Это долго не удержится. Это все временно.
Он натолкнулся на женщину, у которой были оторваны руки. Они столкнулись лбами, он хотел извиниться перед ней, но передумал.
Сделал шаг назад, принял вправо и продолжал идти.

Глава 16

Улицы были пустынны, и к дому Холбрука они возвращались без проблем. Кевин не знал, насколько сильным был взрыв и распространился ли огонь на склад, но пожарные машины на место происшествия не двинулись, и он считал это хорошим знаком.
Но куда им деваться? Предположим, они достигнут успеха и уничтожат все вино Аданем до последней бутылки – а это сомнительно, – но что помешает безумным фанатам Диониса взять вино на другом заводе? Черт возьми, по последним подсчетам, в этой долине восемьдесят пять винодельческих хозяйств. Достать здесь выпивку будет не так уж трудно.
Но даже если они полностью лишатся доступа к алкоголю, то все равно эти безумцы автоматически все не умрут и не растворятся в воздухе. Не исчезнут.
Скорее всего у них от этого крыша совсем съедет.
И ему не хотелось быть здесь, когда это случится.
Холбрук поставил машину на подъездной дорожке. Кевин посмотрел на учителя. Холбрука он никогда особенно не любил, а теперь тот нравился ему еще меньше. Очень уж он был самодовольным и постоянно подчеркивал свое превосходство, когда читал лекции о Дионисе и менадах, когда трепался о своей принадлежности к тайному обществу. Единственное, что у него оказалось в загашнике, – это идея поджечь несколько строений. И то без помощи Пенелопы ему бы никогда не справиться.
Кроме того, учитель часто на нее посматривал. И притом очень откровенно.
Холбрук взглянул на Кевина, и тот отвернулся. Парень не знал, откуда это ему известно, но знал. Учитель просто прикидывается, что секс его не интересует и все такое, что он выше всего этого, но Кевин видел, как он смотрел на Пенелопу там, на винном заводе, и понимал, что означают такие взгляды.
Может быть, речь идет не о Пенелопе лично? Возможно, он просто хочет выяснить, какие ощущения возникают, когда трахаешь менаду? А вдруг интерес здесь чисто научный?
В любом случае Кевину это не нравилось.
Он вылез из машины.
– Значит, вот в чем заключался стратегический план последователей Оварина? – произнес он. – Сжечь винный завод?
– Не Оварина, а Овидия, – поправил Холбрук. – А во-вторых, нет, это был мой собственный план.
– Ну и что мы будем делать теперь?
– У меня есть идея.
– Какая?
– Увидишь. – Они прошли в дом, и Холбрук сразу направился по коридору к подвалу. – Я через минуту вернусь, – крикнул он.
Кевин посмотрел на Пенелопу.
– Ты думаешь, мы чего-нибудь достигли?
– Не знаю.
– Там же до черта людей. Для них это как слону дробина.
– Но такими их делает не только Дионис. Это еще и вино. Наше вино. Вот почему они тогда его грузили.
– А что особенного в этом вине?
– Не знаю, – призналась Пенелопа.
Они подошли к дивану и сели – не рядом, но и не в противоположные концы, и Кевин мгновенно отреагировал на то, что их руки почти соприкасаются.
Он хотел ее тоже.
Да, он должен в этом себе признаться. Ему нравилась Пенелопа, и в его отношении к Холбруку, наверное, присутствовала и ревность.
Он чувствовал себя виноватым из-за того, что желал ее. Ведь она была девушкой Диона, и ему казалось, что нехорошо отбивать возлюбленную у друга, даже если тот превратился в чудовищного бога.
Да и как отобьешь? Она, наверное, до сих пор любит Диона.
Он посмотрел на Пенелопу, затем глянул в коридор и нахмурился. Что-то не так. Он не знал что, но внезапно его охватила тревога.
– Джек, – быстро произнесла Пенелопа, будто прочитав его мысли.
Вот именно, Джек.
Полицейский перестал кричать.
Кевин поднялся. Это могло быть простым совпадением. Конечно, Джек мог заснуть, устать… но Холбрук находился внизу уже много дольше, чем обещал, – а он говорил, что вернется через минуту, – и Кевин чувствовал, что случилось что-то серьезное.
Он повернулся к Пенелопе, которая тоже встала.
– Где ключи? – спросил он. – Ключи от нашей машины, от «мерседеса»?
– У меня в кармане. – Она встретилась с ним взглядом.
– Будь наготове, – сказал он и медленно двинулся по коридору, прислушиваясь. Ни единого звука не раздавалось, в доме стояла гробовая тишина, и это его пугало. Он хотел было попросить Пенелопу выйти во двор, завести машину и быть готовой ехать немедленно, если выяснится, что с Холбруком что-то случилось – если здесь еще что-то случилось, – но у него не хватало храбрости, чтобы спуститься в подвал в одиночку, и он не имел ничего против, если бы она сопровождала его.
Они подошли к лестнице, ведущей в подвал.
Внизу было темно.
– Холбрук! – позвал он.
Нет ответа.
Он посмотрел налево, в дальний конец коридора, и только тут заметил, что дверь в спальню, которая должна была быть заперта, сейчас полуотворена. Между дверью и косяком проникал оранжевый луч закатного солнца.
Джек сбежал.
– Джек! – позвал он.
Нет ответа.
– Уходим отсюда, – прошептала Пенелопа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54