Но ей хотелось, чтобы в их с сыном жизни ничего не менялось и чтобы сам он не менялся, оставался таким, как сейчас, навсегда. Желание сохранить сына для себя не имело ничего общего с женской ревностью. Вовсе нет. Ведь несмотря на всю его якобы взрослость, самостоятельность, несмотря на другие хорошие качества, присущие ему, Дион оставался в какой-то степени наивным и целомудренным, в его натуре содержалось нечто, о чем знала лишь она одна, о чем он мог поведать ей и только ей. Вот почему она не хотела, чтобы хоть что-то менялось. Она не хотела, чтобы это исчезло из их жизни.
По телевизору показывали рекламу известных по всей стране сортов вин, производившихся здесь, на винных заводах в долине Напы. Она не могла оторвать глаз от пикника на экране. На столе из красного дерева красовалось барбекю, а рядом запотевший бокал охлажденного красного вина.
Сейчас бы рюмочку вина. Совсем было бы неплохо. Нужно хоть немного расслабиться, отвлечься от этих грустных размышлений. Что это там говорила Маргарет по поводу благотворного влияния вина на организм? Кажется, медики тоже одобряют. Эйприл поднялась и собиралась было пройти на кухню, но вдруг вспомнила все перипетии прошлой ночи и, охваченная дрожью, опустилась в кресло.
Не всякое вино хорошо действует. Далеко не всякое.
Она услышала, как затрезвонил дверной звонок. Сын пришел.
– Иду! – крикнула она.
Ворвался Дион. Буквально ворвался. Весь какой-то красный, переполненный восторгом.
– Как насчет ужина? – спросил он, кладя свои книги на стойку в холле. – Я голодный.
Эйприл улыбнулась.
– Очень странно, что ты голодный. Чем же ты занимался?
Он посмотрел на нее.
– Что?
– Давай, давай выкладывай, – поддразнила она. – Как ее зовут?
Он покраснел.
– Мам…
– И никаких «мам». Это надо сейчас все подробно обсудить. Мы должны доверять друг другу, разве ты забыл? Должны делиться друг с другом своими чувствами, всем самым сокровенным.
Дион улыбнулся.
– Я серьезно. – Она подошла к дивану, села и похлопала рукой рядом с собой. – Садись. Давай поболтаем.
– Но послушай, мама, мне ведь еще уроки надо делать.
– Ты же говорил, что хочешь есть.
– Да, хочу. Но до ужина должен немного позаниматься.
– Нет, в первую очередь ты должен поговорить со мной. Итак, ты хорошо провел время?
– Мама…
– Рассказывай. В конце концов, я твоя мать. Я имею право знать. Как ее зовут?
Дион опустился на диван рядом с ней.
– Я уже говорил тебе в прошлый раз – ее зовут Пенелопа.
– Пенелопа. Но ты не сказал тогда, как ее фамилия.
– Аданем. Пенелопа Аданем.
Она нахмурилась.
– Аданем? Она имеет какое-то отношение к винному заводу Аданем?
– Да. А ты слышала об этом заводе?
Она почувствовала в животе легкую дрожь беспокойства.
– И это у вас серьезно? Вы встречаетесь постоянно, дружите или как это у вас сейчас называется?
– Не знаю.
– Ну и какая она?
– Очень хорошая.
– Она красивая?
– Да.
– А нельзя ли поточнее? Просто симпатичная или очень? Или вообще красавица?
– Мама!
Она улыбнулась.
– Хорошо, хорошо, я только пытаюсь выяснить состояние дел. Ты собираешься куда-нибудь с ней пойти в ближайшее время? Я имею в виду, у вас намечается свидание?
– Я же сказал тебе: не знаю. Я даже не знаю, нравлюсь ей или нет.
– Но ты-то увлечен, не так ли?
Он встал.
– Я должен пойти заниматься.
– Садись. – Ухватившись за петлю на поясе его брюк, она потянула сына назад на диван. – Какой ты счастливый.
– Почему это счастливый?
– Потому. Для тебя сейчас самое благословенное время, хотя осознать, конечно, это ты не можешь. В голове полнейший сумбур, я знаю. Невозможно ни на чем сконцентрироваться. Она все время незримо присутствует рядом с тобой, ты думаешь о ней каждую секунду. Ты не можешь думать ни о чем другом. И это восхитительно. Ты анализируешь тончайшие нюансы ваших отношений. Пытаешься расшифровать каждое ее движение, каждое слово, мучаешься над загадками, решаешь головоломки, и все только для того, чтобы понять, как она к тебе относится. – Эйприл печально улыбнулась. – Но как только ты ее поймаешь, эту райскую птицу, как только она станет твоей, ты ее сразу же и потеряешь. Вся магия рассеется. Ты больше не будешь обращать внимание на те мелочи, которые так занимали тебя прежде, тебя больше будет интересовать смысл разговора, а не подтекст. – Она погладила его руку. – Я не хочу сказать, что это плохо. Это хорошо. Но… это не то же самое.
Дион смотрел на нее. Еще ни разу мама так с ним не разговаривала, и он в первый раз ощутил, что почти понимает, почему она ведет такой образ жизни. Он почувствовал себя виноватым за то, что обозвал ее так сегодня. Дион вдруг понял, что не сказал Пенелопе главного: что он любит свою маму. «А надо было, – подумал он. – Я должен ей это сказать».
– Я тоже проголодалась, – проговорила Эйприл, меняя тему. Она встала, включила настольную лампу, чтобы рассеять пробравшиеся в комнату тени. – Давай поедим.
– А что у нас на ужин?
– Тако.
– Отлично.
– Я приготовлю мясо и порежу овощи, а ты съезди в магазин за коржами.
Он простонал.
– Я устал. Мне нужно заниматься. Я не хочу ехать…
– Ну тогда на ужин я сварю яйца и сделаю бутерброды.
Он вздохнул, сдаваясь.
– Ладно, давай ключи и немного денег.
– Давно бы так. – Она взяла сумочку, достала оттуда кошелек и ключи. Протянула ему два доллара. – Этого должно быть достаточно.
Дион вышел к машине.
Мать смотрела, как он садится в машину и выезжает задним ходом на улицу, чувствуя какую-то неясную тревогу, даже страх.
Пенелопа Аданем.
Почему-то это ее не удивило.
И именно поэтому было страшно.

Глава 19

Сегодняшний ужин проходил едва ли не при молчании. Случайные реплики были более банальными, более сдержанными, и Пенелопа чувствовала, что надвигается Большое Обсуждение. Она заняла свое обычное место за длинным обеденным столом, между матерью Фелицией и матерью Шейлой, и пыталась есть спагетти беззвучно, чтобы не нарушать тишину. Ее ладони вспотели, все мускулы напряглись, и она ждала первого, какого-нибудь невинного наводящего вопроса, с которого начнется дискуссия.
Дион.
После первого посещения ни одна из матерей не обмолвилась о нем ни единым словом. В конце концов, что в этом такого значительного? Они, конечно, упоминали его имя, но как-то игриво, давая ей понять, что просто рады тому, что она наконец проявила интерес к мальчикам. В последующие дни Пенелопа была уже менее скованна и сдержанна, когда речь заходила о школьных делах. Если даже их встречи больше не продолжатся, Дион все равно сослужил ей хорошую службу: стало ясно, что она абсолютно нормальный человек, а все их страхи и опасения были напрасны. Она оказалась вполне приспособленной для жизни в обществе.
Но, разумеется, главное было не в этом. Появление в жизни девушки Диона означало для нее гораздо больше, это был не только повод для самоутверждения, и она понимала, о чем с ней хотят поговорить сейчас матери.
Пенелопа перевела взгляд с матери Марго, которая задумчиво жевала, сидя во главе стола, на мать Маргарет, занимавшую место напротив. Она хотела, чтобы они наконец перестали молчать и высказали, что у них на уме. И зачем вообще придавать всему этому такое значение, затевать какую-то дискуссию?
Но такими они были. Процедура ужина в этом доме носила почти ритуальный характер, и эта приверженность матерей к формализму, их стремление соблюдать ежевечерние обряды – а ужин здесь был своего рода обрядом – всегда казались Пенелопе чем-то фальшивым и искусственным. Будучи еще маленьким ребенком, она почувствовала, что матери изображают некую чопорность и благопристойность перед отсутствующей здесь публикой, разыгрывают сцены, которые видели в кино или по телевизору. Пенелопа в этом никому не признавалась, но, поедая из дорогой привозной фарфоровой посуды вкусную, по всем правилам кулинарии приготовленную пищу, она неоднократно ловила себя на мысли, что все они напоминают обезьян, одетых в вечерние костюмы, совершающих движения, смысла которых не понимают. Не все в этом, возможно, было справедливо, не все так однозначно, но подобная аналогия казалась ей довольно правильной. За внешним спокойствием и чопорностью матерей проглядывала какая-то скрытая внутренняя буря, в любой момент готовая вырваться наружу. Мать Марго, в частности, всегда казалась сдержанной и уравновешенной, но Пенелопа по опыту знала, что это только видимость. Когда она была в гневе или слишком много выпивала, то становилась самой собой, и это было по-настоящему страшно.
Пенелопе никогда бы не хотелось видеть своих матерей пьяными.
Закончив ужин, она отставила тарелку и проглотила остатки виноградного сока. Затем встала и с поклоном обратилась к матерям:
– Я могу идти? У меня еще осталось много уроков.
– Пока нет, – произнесла мать Марго.
Пенелопа села на место. Ритуал есть ритуал. Неприятно, но подчиняться надо; Девушка прожила здесь всю свою жизнь, казалось, должна была привыкнуть, но каждый раз за ужином испытывала одно и то же: напряженность и стесненность. Ужин начинался ежедневно ровно в семь тридцать. Независимо от персональной занятости в семь прекращались все дела, затем умывание и смена одежды на одинаковые зеленые платья до пят обычного покроя. Правда, туалет девушки несколько отличался – менее скромный и подороже. Ужин начинали с любой песни, какую выберут. Стол можно покинуть только с единогласного разрешения остальных, в противном случае следовало ждать. Она уже училась в пятом классе, когда в первый раз осталась на ночь в доме своей подружки. Только тогда она узнала, что все бывает иначе. Она даже начала паниковать, обнаружив, что забыла захватить с собой свое зеленое платье для ужина. Преодолев смущение, она призналась в этом маме подружки, однако выяснилось, что здесь подобных ритуалов не соблюдают и что вряд ли такое встретишь где-либо еще. Девочка, таким образом, попала в неловкое положение.
Пенелопа подняла свой пустой бокал, затем поставила его на место, потом начала вертеть в руках вилку.
Первой подала голос мать Фелиция.
– Ну, как там у тебя с твоим дружком? – спросила она осторожно.
– С Дионом?
– Конечно.
– Он мне не дружок.
Следующего вопроса не последовало. Воцарилась тишина.
– Пенелопа. – Голос матери Марго был спокойный, но твердый.
Пенелопа посмотрела в ее сторону. Мать Марго промокнула губы салфеткой и возвратила ее к себе на колени. При слабом освещении гостиной ее губы выглядели почти такими же темными, как и волосы. Когда она остановила свой пристальный взгляд на Пенелопе, белки ее глаз показались неимоверно большими.
– Я думала, что ты с Дионом встречаешься.
Пенелопа заерзала на стуле.
– Не совсем так. Пока нет.
– Ну в таком случае расскажи, что же у вас за отношения?
– А почему вы хотите это знать? – Пенелопа почувствовала, что краснеет.
Мать Марго улыбнулась.
– Вовсе не потому, что мы не одобряем Диона. У нас нет никаких возражений против ваших встреч. Нам просто хотелось бы знать характер ваших взаимоотношений. В конце концов, мы – твои матери.
– Я не знаю, – призналась Пенелопа. – Не знаю, что вам ответить.
– В ближайшие дни ты собираешься куда-нибудь с ним пойти?
– Я же сказала, что не знаю.
– Но он тебе нравится? – спросила мать Фелиция.
– Да! – Она встала раздраженная и смущенная. – А теперь я могу идти? У меня действительно еще много уроков.
– Да, ты можешь идти. – Мать Марго обвела взглядом остальных. Возражений не было.
Пенелопа быстро вышла из комнаты и, перепрыгивая через ступеньки, побежала наверх. Большого Обсуждения избежать удалось. Но от этого первого испытания на душе почему-то стало еще хуже. У нее было предчувствие, что за всем этим что-то скрывается. Сами по себе вопросы были довольно безобидными, однако тон, которым их задавали, был не совсем дружественным. И когда Пенелопа наконец легла в постель, перед ней все еще стояла удовлетворенная улыбка матери Марго.

Глава 20

Лейтенант Дэвид Хортон стоял у принтера и читал сообщение. Он держал длинный рулон перфорированной бумаги и, нахмурившись, пробегал глазами окружную статистику. На двести процентов больше, чем в последний месяц, и на сто девяносто шесть по сравнению с тем же периодом прошлого года? Это невозможно. Кто-то ошибся. Он выронил бумагу. Принтер продолжал громко стучать, выдавая строчку за строчкой.
Теперь ему придется провести не меньше часа, чтобы перепроверить полученные данные.
Когда вся эта кутерьма закончится, у него накопится много отгулов. В довершение к работе по расследованию убийств он еще должен был исполнять свои постоянные служебные обязанности, а это значило, что вкалывать ему приходилось двадцать четыре часа в сутки, включая выходные.
Дэвид глотнул тепловатого кофе, положил бумаги на полку для справочных технических материалов и наклонился, чтобы сквозь дымчатое защитное стекло принтера разглядеть последние строки сообщения.
Пьяные дебоши и другие нарушения общественного порядка – свыше ста пятидесяти процентов.
Здесь определенно что-то не так.
Когда его больше десяти лет назад перевели сюда из Сан-Франциско, Хортон был удивлен, что здесь, в Напе и во всей округе, было проведено всего несколько арестов за употребление алкоголя. Пьянство в общественных местах, злостное хулиганство, членовредительство – показатели по этим преступлениям были поразительно низкими, учитывая, что специализация региона связана с производством винной продукции. Похоже, в этой долине жили какие-то сверхсознательные люди, прилагавшие особые усилия, чтобы воздерживаться от выпивки. Такое положение оставалось стабильным очень долго, почти все время, пока он служит в местной полиции, это мог подтвердить здесь каждый.
Хортон опустился за низкий чистый стол рядом с дверью и стал ждать, пока принтер закончит печатать сообщение. Посидев несколько минут неподвижно, он извлек из кармана пиджака пузырек тайленола, Тайленол – таблетки от головной боли и жаропонижающие.

вытряхнул две капсулы на язык и запил их остатками кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54