В этот момент он не был склонен доверять чему-либо, что он «помнил» о себе. Кто знает, так ли это на самом деле или же то очередная ложь Барумы? Однако Талиэйсин ясно помнил одноцветных гномов. Один серый был его другом. Очевидно, он уже давно мог видеть этих маленьких существ.
Способность заводить дружбу с духами была настолько нехарактерна для аристократов Дэверри, что Талиэйсин долгое время раздумывал над этим обстоятельством. Хотя он мало помнил о себе, его общие знания о мире казались неповреждёнными. Он был уверен: средний представитель военной аристократии не разговаривает с Дикими. Тем не менее, здесь появлялся один особенно смелый гном грязно-зеленого и серовато-пурпурного цвета, с поразительным количеством бородавок вдоль всего позвоночника, который забирался к нему на колени и хлопал его по руке небольшой лапкой с когтями так, словно это было самым естественным делом в мире.
– Ну, добрый вечер, маленький брат.
Гном улыбнулся и показал ярко-пурпурные клычки, затем устроился у Талиэйсина на коленях, подобно кошке. Человек лениво гладил гнома, время от времени чесал ему между ушами. Тем временем Талиэйсин чувствовал, как что-то покалывает у него в мозгу, подобно занозе в пальце. Дикие, само обращение «маленький брат» – все это означало нечто важное, что даст ему ключ к разгадке собственной личности, если только он найдёт замок. Это была тайна, очень глубоко похороненная тайна, возможно, скрытая даже от Барумы.
– Как жаль, что вы, ребята, не умеете разговаривать. Вы знаете, кто я?
Вся гномья стайка дружно закивала.
– Значит, вы знаете моё имя?
На этот раз все замотали головами.
– Но вы каким-то образом меня узнали?
Снова «да». Талиэйсин задумался, не занимался ли он когда-нибудь магией. Вероятно, нет, раз он напоминает людям представителя военной аристократии или профессионального атлета, сражающегося на арене на ножах. Обрывки правды, которые он обнаруживал, казались менее понятными, чем ложь. Или благородного происхождения, или из сражающихся на арене атлетов. Но в любом случае он видит Диких, и они считают его другом. И снова в голове у него что-то щёлкнуло. Один из их друзей или один из родственников? Волосы у него на голове встали дыбом, когда он произнёс это вслух.
– Или один из их родственников. Мне следует знать, что это означает, черт побери!
Но он не мог вспомнить. Внезапно Талиэйсин пришёл в ярость. Он злился на собственный разум, на Баруму, на выверт судьбы, которая лишила его себя самого и выбросила куском человеческой плоти на рынок Бриндемо. Талиэйсин ударил кулаком в стену, и боль и ярость смешались, вызвав на короткий миг прояснение покалеченного сознания. Западные, эльсион лакар, эльфы. Они видят Диких и называют их своими младшими братьями. Он когда-то знал эльфов, не так ли? Разве он в своё время не отправлялся на войну, где эльфы были его союзниками? Когда-то, очень давно.
– Или один из их родственников, – прошептал он, словно выдохнул.
Талиэйсин похолодел, хотя ночь была тёплой. В конце концов, человеку сложно осознать, что он не полностью человек.
Талиэйсин оставался у Бриндемо ещё два дня, полные сонной скуки. Хотя он прилагал массу усилий, зондируя свой разум, дело продвигалось туго, подтверждая его собственные подозрения в том, что прежде он никогда не уделял много внимания своему разуму. Однако Талиэйсин припомнил одну маленькую вещь. Драгоценность. Хотя он не мог с точностью вспомнить, что конкретно это было, Талиэйсин не сомневался: Барума украл у него дорогую серебряную вещь, фамильную ценность, которую подарил ему член его клана или кто-то, кем он восхищался, – парень не был уверен, кто именно. Однако Талиэйсин знал: потеря этой вещи – позорное дело, и он навсегда будет обесчещен, если не найдёт Баруму и не получит её назад. Стыд подпитывал его ненависть, и он подолгу мечтал, как убьёт Баруму тем или иным жутким способом.
Утром третьего дня он сидел в поросшем травой дворе, когда Бриндемо привёл покупателя, чтобы взглянуть на неудобного раба. Покупатель был высокий мужчина, довольно смуглый, с коротко подстриженными, вьющимися чёрными волосами. На левой щеке выделялись две нарисованные зеленые бубны – такие, как масть в картах. Мужчина стоял прямо, и это указывало, что когда-то он мог быть солдатом. Его пронзительные тёмные глаза часто устремляли на Бриндемо взгляды, в которых смешивались презрение и недоверие, пока торговец болтал и болтал, расхваливая Талиэйсина и в то же время придумывая ему ложную историю.
– Очень хорошие манеры, господин, сын купца, очень хорошо говорит, но, жаль, очень любил играть в азартные игры, попал в дурную компанию в Мангорио и…
– Ты умеешь обращаться с лошадьми? – перебил покупатель, обращаясь прямо к Талиэйсину. – Большинство мужчин в Дэверри умеют.
– Да. Я ездил верхом всю жизнь.
Отвечая, Талиэйсин вспомнил ещё один обрывок своей прошлой жизни: гладкого чёрного пони, которого он любил, когда был ребёнком. Воспоминание было таким чётким, таким ценным, что юноша пропустил следующие слова покупателя. Он боролся с собственной памятью, вспоминая кличку маленького животного.
Внезапно покупатель бросился на него, целясь кулаком прямо в лицо. Не думая, Талиэйсин отразил удар левой кистью и уже начал замахиваться в ответ. Крик ужаса, который испустил Бриндемо, вернул его в чувство. Его могли жестоко избить за то, что замахнулся на свободного человека, но покупатель только рассмеялся и дружески похлопал его по плечу.
– Думаю, ты сойдёшь. Я веду караван в горы. Один из моих погонщиков мулов заболел, и у меня нет времени, чтобы нанимать на его место свободного человека.
– Что, уважаемый господин? – Губы Бриндемо затряслись от негодования. – Использовать ценного варвара, как погонщика мулов?
– Только какое-то время. Я уверен: в дальнейшем я смогу продать его с прибылью для себя. Арриано сказал мне, что ему нужно исчезнуть, ради его же собственного блага и твоего, и я могу это обеспечить.
– Что он вам сказал? – Голос торговца перешёл в крик.
– Ты можешь мне доверять. Восемь зотаров.
– Да вы задумали обворовать меня! Вы оба хотите моего разорения!
Они торговались с самым серьёзным видом. Довольно долго оскорбляли побудительные мотивы и предков друг друга, и спорили на повышенных тонах, пока, в конце концов, не сошлись на шестнадцати зотарах. Появилась изначальная накладная, которую быстро прочитал новый хозяин Талиэйсина. Он скривил рот, словно поражался плохому качеству подделки.
– Конечно, я подготовлю новую накладную, – сказал Бриндемо.
– Надеюсь. Меня зовут Зандар из Данмары.
Когда Бриндемо отправился в дом, чтобы выписать новую накладную, Зандар скрестил руки на груди и внимательно и холодно осмотрел Талиэйсина.
– Ты будешь честен со мной, парень, и я буду честен с тобой. Когда нас догонят твои родственники, я продам тебя ненамного дороже, чем за тебя заплатил, – при условии, что ты станешь хорошо работать и не будешь создавать мне проблем. По рукам?
– По рукам. Предполагаю, свободные люди здесь не пожимают руки рабам, иначе я бы предложил вам свою.
– Здесь никто не пожимает рук, поэтому не воспринимай отказ, как оскорбление. Мне этот обычай всегда казался негигиеничным – касаться ладонью ладони человека, которого ты едва знаешь. Тебе выдадут дубину с железным наконечником, как у других моих людей. Ты поклянёшься, что не станешь использовать её против меня?
– Клянусь богами моего народа.
– Тогда все в порядке. Мы не станем больше упоминать об этом.
Несмотря на обстоятельства, Талиэйсин почувствовал неохотное уважение к этому человеку. Парень решил, что Зандар бы ему понравился, если бы они встретились при других обстоятельствах. Тем временем Зандар продолжал медленно осматривать его.
– Серебряный кинжал, – резко произнёс он. – Это для тебя что-то значит, парень?
Голова Талиэйсина дёрнулась, словно у испуганного оленя.
– Думаю, да – возможно, – продолжал покупатель. – Ты похож на этот тип людей. Судя по тому немногому, что мне рассказали о твоих таинственных обстоятельствах.
– Да, значит. О, боги! – вырвалось у Талиэйсина. Талиэйсин развернулся на пятках и стал ходить взад и вперёд в сильнейшем возбуждении. Воспоминания сгрудились на самом краю сознания. Он чувствовал тяжесть в руке, идеально сбалансированный кинжал, рукоятку с тремя серебряными бугорками, а также бьющего сокола, выгравированного на лезвии. Внезапно на его глаза навернулись слезы, и Талиэйсин увидел в сознании новую картинку: мрачное, покрытое шрамами лицо с холодными голубыми глазами и обрамляющими его светлыми, с сильной проседью, волосами. Жёсткий человек, твёрдый как сталь, но он любил его.
– Я думаю, что помню своего отца, и он, клянусь, не был никаким купцом.
– Мы все в этом не сомневались, парень. Как его зовут? Подумай. – Зандар заговорил шёпотом. – Попытайся вспомнить его имя.
Талиэйсин почувствовал, как оно поднимается и находится почти в пределах досягаемости. Он попытался ещё напрячься, но память подвела его.
– Не могу. – Затем он почувствовал, как внутри у него все переворачивается от утраченной надежды. – Ну, если я принадлежал к так называемым «серебряным кинжалам», то вам не нужно беспокоиться, что мои родственники приедут выкупать меня назад. Без сомнения, они рады навсегда от меня избавиться.
– Знаешь ли, многим людям удалось освободиться из рабства. Все, что для этого требуется, – это немного сообразительности и готовности браться за работу, где можно подзаработать, после выполнения своих основных обязанностей.
Талиэйсин согласно кивнул. На самом деле едва слышал Зандара. Он снова вспоминал кинжал и теперь знал, что именно кинжал украл у него Барума. Талиэйсин также знал, что должен его забрать, заплатив за это жизнью Барумы. Хотя молодой человек никогда не причинит Зандару зла, он ведь не клялся, что не убежит от него при первой же возможности. Даже если его разорвут на части, как беглого раба, вначале он отомстит, а потом умрёт, зная, что вернул себе достоинство.
Милетон растянулся вдоль мелкой, хотя и широкой реки. Рядом с водой сплетались узкие переулки, полуразвалившиеся склады, деревянные пристани, где ярко окрашенные плоскодонки качались на воде. За этим непривлекательным районом находилось плоское открытое пастбище, где караваны купцов могли встать лагерем вместе с вьючными животными. Караван Зандара ждал там. Они разбили палатки вокруг двух выложенных камнями круглых кострищ и пары загонов, огороженных верёвками. Это был большой караван: тридцать вьючных мулов и двенадцать лошадей, за которыми ухаживали девять свободных людей. Теперь к ним прибавился раб.
Добавляя к словам жесты и пантомиму, эти люди ввели Талиэйсина в курс дела. Запасные лошади переходили под его ответственность. Ему же предстояло выполнять все временные поручения, которые считались ниже достоинства свободных людей: рубить дрова, носить воду, складывать вещи и снаряжение, подавать еду, хотя в караване имелся и собственный повар. Хотя все здесь относились к Талиэйсину прилично, никто с ним не разговаривал, если только не требовалось отдать приказ. Талиэйсин казался другим почти невидимым, подобно орудию труда или котлу. Он и сам держался вне поля зрения, когда его услуги не требовались. Когда настало время ужина, Талиэйсин ел последним. Он сидел на почтительном расстоянии позади остальных. После ужина, пока свободные люди отдыхали вокруг костра и вели неторопливые разговоры, он чистил миски и котёл. Хотя у него было несколько дней в доме Бриндемо для восстановления сил, он все ещё оставался очень слабым после долгого трудного морского путешествия, и к концу дня у него кружилась голова от усталости. Засыпая, Талиэйсин понял, что должно пройти какое-то время перед тем, как он сможет думать о побеге.
Караван снялся с лагеря на следующее утро и направился на юго-восток, следуя вдоль реки. Через несколько миль Талиэйсин сообразил, почему Зандар не беспокоился о побеге нового раба. Местность была абсолютно плоской. Миля за милей тянулись небольшие фермы, где однообразие нарушалось только несколькими деревьями, создающими тень. До полудня они повернули от реки и направились прямо на юг и вскоре оставили позади фермы с обработанной землёй, чтобы следовать узкой караванной тропой, проложенной среди лугов и пастбищ. Беглому рабу будет негде спрятаться, негде взять еду. Здесь просто нет никакой другой дороги, по которой можно идти. «Ну, в таком случае мне придётся подождать до гор и посмотреть, что они мне принесут», – подумал Талиэйсин.

В это время года, когда в Дэверри зима уже завывала вовсю, Южное море было бурным. Направлявшаяся в Бардек небольшая ладья лавировала по морю. Утром под порывами сильного западного ветра она на несколько миль отклонялась от прямого курса, чтобы потом с трудом вернуться к нему во второй половине дня, когда ветер менялся. Вокруг простирался бесконечный океан, по-зимнему синий и одинокий. Воды тянулись к далёкому серому туманному горизонту. Можно было не сомневаться, что одинокая ладья – единственный корабль, вышедший в море в это время года. Видавший виды экипаж из пятнадцати матросов ворчал по поводу решения капитана отправиться в путешествие на юг. С другой стороны, они постоянно ворчали по тому или другому поводу. Матросы были грубыми людьми и крепкими, вооружёнными мечами. Они постоянно пререкались друг с другом, но достаточно уважительно относились к пассажирам. Когда бы гертсин Саламандр и его телохранитель, молодой парень диковатого вида из числа серебряных кинжалов, которого, как предполагалось, звали Джиллин, ни выходили подышать морским воздухом, пираты вежливо кланялись и уходили с палубы, чтобы оставить пассажиров наедине. Уходя, моряки на всякий случай скрещивали пальцы, чтобы отогнать нечистую силу. Если бы они могли видеть маленького серого гнома, который сопровождал пару, то тут же убежали бы прочь.
– А, море зовёт! – заметил Саламандр одним морозным утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65