Основой его существования, скалой, на которой покоилось в детстве сознание собственной безопасности и благополучия, всегда была тетя Пол. В простом и понятном мирке фермы Фолдора она считалась поварихой, и все звали ее «мистрис Пол», но весь мир знал ее как Полгару, чародейку, с рождения которой прошло уже четыре тысячелетия, а смысл ее деяний был непонятен простым смертным.
А господин Волк, старый бродячий сказочник! Как он изменился! Гарион знал теперь, что давно знакомый приятель детских лет – на самом деле его пра-пра-пра…дедушка, а за внешностью гуляки и пропойцы скрыта мудрость чародея Белгарата, снисходительно наблюдавшего за людскими пороками и неразумными поступками богов вот уже семь тысяч лет.
Гарион вздохнул и вновь направился через туман, сам не зная куда.
Даже их имена чем-то раздражали, будили беспокойство. Гарион вовсе не желал верить ни в легенды, ни в колдовство, ни в чародейство. Подобные вещи казались просто неестественными, нарушали солидный, установленный веками порядок вещей. Но слишком многое случилось за это время, и сохранять здравый скепсис становилось все труднее. В одно потрясающее душу мгновение последние остатки сомнений были безжалостно сметены, а ему ничего не оставалось делать, разве только ошеломленно наблюдать, как тетя Пол одним лишь жестом сняла бельма с глаз ведьмы Мартжи, возвратив безумной зрение, но лишив способности заглядывать в будущее. Гарион вздрогнул, вспомнив отчаянный вопль, Мартжи, вопль, каким-то образом отметивший минуту, начиная с которой мир, окружавший Гариона, стал намного менее надежным, разумным, а главное, безопасным.
Увезенный из единственного родного места, которое знал, не уверенный в двух самых близких людях и не знающий более различий между возможным и невозможным, Гариону пришлось волей-неволей неизвестно с какой целью скитаться по земле. Он не имел никакого понятия о том, что они делают в этом разрушенном городе, и совершенно не представлял, куда отправятся потом. Единственное, в чем был уверен Гарион, одна мрачная мысль завладела душой – где-то в этом мире существовал человек, прокравшийся к деревенскому маленькому домику в предрассветный час и убивший его родителей, и Гарион обязательно найдет врага и уничтожит его, даже если на это уйдет вся оставшаяся жизнь И было нечто утешительное в этом единственно надежном утверждении.
Осторожно перебравшись через разрушенную стену, Гарион продолжал невеселую прогулку. Терпеливое время стерло почти все, что пощадила война, а остальное скрывали толстый снежный покров и густой туман. Гарион снова вздохнул и направился к руинам башни, где они провели предыдущую ночь.
Неподалеку он заметил тетю Пол и господина Волка, тихо беседующих о чем-то. Старик надвинул на глаза капюшон цвета ржавчины; тетя Пол зябко куталась в синий плащ с грустью оглядывая туманные окрестности. Темные длинные волосы рассыпались по плечам, а серебряный локон на лбу казался белее снега под ногами.
– Вот он! – воскликнул Волк, завидев Гариона. – Где ты был?
– Нигде, – ответил Гарион, – просто должен был подумать кое о чем.
– Вижу, ты ухитрился промочить ноги?
Подняв ногу, Гарион оглядел мокрые коричневые сапоги.
– Не думал, что снег так быстро тает, – извинился он.
– Ты что, лучше себя чувствуешь с этой штукой на боку? – спросил господин Волк, показывая на меч, который Гарион носил теперь постоянно.
– Все только и говорят о том, как опасна жизнь в Арендии, – пояснил Гарион, – а кроме того, я должен к нему привыкнуть.
Он сдвинул новый поскрипывающий кожаный пояс так, чтобы рукоятка, оплетенная проволокой, не бросалась в глаза. Меч был подарком от Бэйрека в день Эрастайда, одним из немногих даров, полученных Гарионом на корабле, потому что праздник пришлось провести в море.
– Не очень-то он вдет тебе, – неодобрительно заметил старик.
– Оставь Гариона в покое, отец, – рассеянно вмешалась тетя Пол, – меч его, и пусть носит, как считает нужным.
– Пора бы уж Хеттару быть здесь, разве не так? – спросил Гарион, спеша переменить тему разговора.
– Он мог застрять в горах Сендарии, – ответил Волк. – Хеттар обязательно придет. На него можно положиться.
– Не понимаю, почему он не купил лошадей в Камааре!
– Там они не так хороши, – пояснил Волк, почесывая короткую седую бородку, – а мы отправляемся в дальний путь, и я не желаю, чтобы мой конь пал в дороге.
Лучше сейчас немного задержаться, чем потом терять время.
Гарион полез под воротник и потер шею в том месте, где цепь странного серебряного амулета, подаренного на Эрастайд Волком и тетей Пол, натерла кожу.
– Не трогай цепь, дорогой, – велела тетя Пол.
– Можно, я буду носить его поверх одежды? Никто его под туникой не увидит, – пожаловался Гарион.
– Амулет должен соприкасаться с кожей.
– Но это так неудобно! Конечно, он очень красивый, но иногда холодит, а иногда слишком греет, кроме того, по временам бывает ужасно тяжелым. И цепь так натирает тело! Не привык я к украшениям!
– Это не совсем украшение, дорогой, – ответила тетя Пол. – Со временем привыкнешь – Может, почувствуешь себя лучше, – рассмеялся Волк, – если узнаешь, что твоя тетя свыклась со своим только через десять лет. Я просто уставал твердить ей, что нельзя снимать амулет!
– Не понимаю, почему нужно именно сейчас говорить об этом! – холодно ответила тетя Пол.
– У тебя тоже такой есть? – с любопытством спросил старика Гарион.
– Конечно.
– Значит, мы все должны их носить?
– Это семейная традиция, Гарион, – объявила тетя Пол тоном, не допускающим дальнейших споров.
Холодный влажный ветер, свистевший в руинах, чуть-чуть разогнал туман.
Гарион вздохнул:
– Скорей бы уж Хеттар приехал. Как хочется уйти отсюда подальше! Это место похоже на кладбище.
– Оно не всегда было таким, – очень тихо сказала тетя Пол.
– А каким же?
– Здесь было так хорошо! Высокие стены, гордые башни… Мы все думали, город будет стоять вечно!
Она показала на беспорядочную поросль кустов, пробивающихся сквозь камни.
– Когда-то тут был разбит великолепный сад с цветочными клумбами, где дамы в шелковых платьях сидели на скамейках, а молодые люди пели любовные песни, стоя под забором, окружавшим сад. Голоса юношей были так нежны, а дамы вздыхали и бросали через стену ярко-красные розы. А в конце этой улицы, на выложенной мрамором площади, встречались старики, чтобы вспомнить минувшие войны и покинувших этот мир соратников. За площадью стоял дом с верандой, где я часто сидела с друзьями, любуясь звездным небом, а мальчик-паж приносил нам охлажденные фрукты, и соловьи пели так, что казалось, их сердечки вот-вот разорвутся.
Голос ее на мгновение замер.
– Но потом пришли астурийцы, – с каким-то ожесточением продолжала тетя Пол, – и ты поразился бы, узнав, как мало времени надо, чтобы разрушить то, что создавалось веками!
– Не мучай себя, Пол, – прошептал Волк. – Такое иногда случается, и мы почти ничего не в силах сделать.
– Я могла бы помочь, отец, – отозвалась она, по-прежнему не сводя глаз с развалин, – но ты ведь сам не позволил мне, помнишь?
– Ты опять за свое, Пол? – устало спросил старик. – Мы должны мужественно переносить потери. Весайтские аренды все равно были обречены, и в лучшем случае ты смогла бы отдалить неизбежное всего на несколько месяцев. Мы просто не имеем права пытаться исправить неисправимое и вставать на пути неизбежного.
– Ты и раньше это говорил. – Тетя Пол взглянула на буйную поросль деревьев, теряющуюся в тумане. В шепоте проскользнула странная, перехватывающая горло нотка:
– Не думала, что лес так скоро все завоюет…
– Но прошло почти двадцать пять веков, Пол.
– Правда? А кажется, будто все происходило в прошлом году.
– Не думай об этом. Только зря себя мучаешь. Почему бы нам не войти внутрь? Этот туман сильно действует на нервы.
Тетя Пол бессознательным жестом обняла Гариона за плечи, и все направились к башне. Слезы навернулись на глаза мальчика, когда он ощутил аромат, исходящий от ее одежды, и почувствовал близость родного человека.
Вся холодность их отношений, так возросшая за последнее время, исчезла, казалось, за эти несколько мгновений Помещение в основании башни, сложенной из таких огромных камней, что ни время, ни упорно проталкивающиеся повсюду корни деревьев были не в силах ее разрушить, оставалось относительно целым и защищало от ветра. Широкие пологие своды поддерживали низкий, выложенный камнем потолок, и комната из-за этого походила на пещеру. В дальнем конце между грубо отесанными плитами зияла большая трещина, служившая неплохим дымоходом.
Накануне, в вечер приезда, когда все ввалились сюда, мокрые и замерзшие, Дерник, обстоятельно рассмотрев дыру, быстро стожил грубый, но вполне пригодный очаг из булыжников.
– Сойдет! – решил он. – Не очень красивый, конечно, но несколько дней послужит.
И теперь, когда Волк, Гарион и тетя Пол вошли в зал, в очаге уже ярко горел огонь, отбрасывая колеблющиеся тени на низкие своды и излучая благословенное тепло. Дерник, в тунике из коричневой кожи, складывал дрова у стены. Бэйрек, огромный, рыжебородый, позвякивал кольчугой, начищая меч. Силк, одетый в рубашку из неотбеленного холста и черный кожаный жилет, лениво растянулся на тюках, бросая от нечего делать игральные кости.
– Хеттар не появился? – поднял глаза Бэйрек.
– Слишком рано еще, – ответил Волк, подходя к очагу.
– Почему бы тебе не сменить башмаки, Гарион? – предложила тетя Пол, вешая синий плащ на колышек, вбитый Дерником в трещину на стене.
Гарион снял узел с вещами и стал в нем рыться.
– И носки тоже, – добавила она.
– Туман рассеялся? – спросил Силк господина Волка.
– Ни чуточки.
– Если мне удастся уговорить вас отодвинуться от, очага, я займусь ужином, – неожиданно деловито объявила тетя Пол, вынимая окорок, каравай ржаного крестьянского хлеба, мешок сушеного гороха и с дюжину дряблых морковок.
На следующее утро после завтрака Гарион натянул камзол, подбитый овечьим мехом, застегнул пояс с мечом и отправился в затянутые туманом развалины высматривать Хеттара. Такое задание он дал себе сам и был благодарен друзьям – ведь ни один не упомянул, что в этом нет необходимости.
Пробираясь через покрытые слякотью улицы к разрушенным западным воротам города, он изо всех сил пытался изгнать из головы невеселые мысли, так омрачившие вчерашний день, поскольку ничего не мог предпринять в этих обстоятельствах и только попусту изводил и мучил себя.
Но к тому времени, как Гарион добрался до ворот, он все же чуть успокоился.
Стена немного защищала от ветра, но липкая сырость все же забиралась под одежду, а ноги успели замерзнуть. Дрожа от озноба, Гарион тем не менее приготовился ждать. Уже в нескольких шагах ничего нельзя было разглядеть из-за тумана; оставалось только прислушиваться. Постепенно удалось различить звуки: шорохи в лесу за стеной, стук капель, срывающихся с деревьев, шлепки соскальзывающих с ветвей снежных комьев, ритмичное постукивание дятла, трудившегося над сухим стволом.
– Это моя корова! – внезапно раздался совсем близко чей-то голос.
Гарион замер и весь обратился в слух.
– Тогда не выпускай ее со своего пастбища, – посоветовал другой.
– Это ты, Леммер? – спросил первый.| – Да, а ты – Деттон, так ведь?
– Не узнал тебя! Давно не виделись!
– Года четыре-пять, по-моему, – решил Леммер.
– Ну как идут дела в вашей деревне? – полюбопытствовал Деттон.
– Голодаем. Все отобрали за налоги.
– Мы тоже. Едим древесные корни.
– Этого мы еще не пробовали. Варим кожаные вещи пояса, башмаки.
– Как твоя жена? – вежливо спросил Деттон.
– Умерла в прошлом году, – глухо, бесстрастно ответил Леммер. – Господин наш забрал моего сына в солдаты, и вскоре в каком-то сражении он был убит.
Говорили, что при осаде крепости мальчика облили кипящей смолой. После этого жена перестала есть и вскоре умерла.
– Как жаль, – посочувствовал Деттон. – Такая была красавица!
– Им же лучше, – объявил Леммер, – по крайней мере, больше не мерзнут и не голодают. А какие же корни вы едите?
– Лучше всего береза, – посоветовал Деттон. – Ель слишком смолистая, а дуб – чересчур жесткий. Кладешь в котел еще немного травы, чтобы запах был приятнее.
– Надо попробовать, – решил Леммер.
– Ну мне пора. Господин велел расчищать просеки, и обязательно выпорет меня, если слишком задержусь, – вздохнул Деттон.
– Может, еще увидимся.
– Если останемся живы.
– Прощай, Деттон.
– Прощай, Леммер.
Голоса затихли вдали. Гарион долго еще стоял, не двигаясь, отупев от потрясения; в глазах стыли слезы жалости и сострадания к несчастным. Хуже всего было то, что эти двое даже не роптали, воспринимая все происходящее как обыденную, нормальную жизнь Ужасная ярость сжала горло, и внезапно захотелось напасть на кого-нибудь и бить, бить…
Но тут в тумане вновь послышался какой-то звук. Кто-то пел высоким чистым тенором; в песне перечислялись давно забытые обиды, а припев звал к битве. И гнев Гариона, непонятно почему, обратился на неизвестного: дурацкие стихи о распрях, происходивших сотни лет назад, казались омерзительно непристойными по сравнению с тихим отчаянием двух крестьян; и, не успев ничего сообразить, Гарион вынул меч и слегка пригнулся.
Пение слышалось все ближе, и Гарион различил конский топот. Осторожно высунув голову из-за стены, он смог разглядеть шагах в двадцати молодого человека в желтом облегающем трико и ярко-красном камзоле. Плащ, подбитый мехом, был откинут; длинный изогнутый лук висел на плече, а на поясе болтался меч в красивых ножнах. Рыжевато-золотистые волосы спадали на плечи из-под остроконечной шапочки с пером. И хотя песня была зловеще-мрачной, а голос исполнен страстного отчаяния, ничто не могло стереть дружелюбно-открытого выражения с юношеского лица.
Гарион злобно уставился на пустоголового аристократа, совершенно уверенный в том, что этот поющий болван в жизни не ел никаких корней и уж точно не скорбел о жене, уморившей себя голодом с тоски и печали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43