- Наши войска на границе находятся в состоянии полной боевой
готовности, - сказал Дервин. - И в дополнение к нашим собственным силам из
Тэгаса, Бросенгэ и Талини высланы конные отряды, которые будут вести
разведку на территории, лежащей между Боруином и Алами. Они никак не
смогут подойти незамеченными.
- Если только он не найдет способ выйти из Мира Теней как раз в наших
владениях, - сказал Эрвин. - Возможно даже, прямо под стенами Сихарроу.
Дервин нахмурился.
- Вроде бы вы говорили, что это невозможно, что им придется открывать
портал поблизости от Туразора или области Пяти Пиков, где пересекаются
силовые линии двух миров.
Эрвин кивнул.
- Да, долгое время я и сам так думал. Однако наши
разведчики-половинчики сказали мне, что возможно создать портал и вне
области пересечения силовых линий, хотя это связано с большим риском и не
обязательно получится.
- Но как? - спросил Дервин.
- Откуда, черт подери, мне знать? - раздраженно ответил отец. - Ты
пытаешься получить у какого-нибудь из этих изворотливых коротышек
какое-нибудь объяснение и единственное, что он делает, это усиленно
заговаривает тебе зубы. Они отвечают на вопросы достаточно охотно, но
половина произносимых ими слов не имеет ни капли смысла! Дело в том, что в
принципе портал можно открыть, но нет никакой уверенности, что они смогут
сделать это когда захотят и где захотят.
Дервин пожал плечами.
- Значит, беспокоиться не о чем, не так ли? Они не могут открыть
портал.
- Но они могут попытаться, - сказал Эрвин. - И существует
вероятность, пусть и слабая, что попытка их увенчается успехом, несмотря
на сопряженный с ней риск.
Дервин откинулся на спинку кресла, задумчиво нахмурившись. Да,
подумал он, именно так поступил бы Микаэл. Фактор риска, пусть и
серьезного, похоже, никогда не беспокоил его. Так было в детстве, когда
они играли в войну, и так осталось сейчас, когда они ведут войну
настоящую.
Словно отвечая на его мысли, отец сказал:
- Я не удивлюсь, если этот ничтожный Самозванец предпримет такую
попытку.
Дервин бросил на него быстрый взгляд. Отец повторял старую ложь так
часто, что, по-видимому, в конце концов на самом деле поверил в нее. Он
как будто считал, что если постоянно повторять эту ложь, она станет
правдой.
Сначала, когда принц Микаэл был похищен гоблинами и увезен в Туразор,
отец настойчиво утверждал, что регентскую власть в стране должна забрать
сильная рука. Он объявил себя регентом и поклялся отомстить гнусным
преступникам, но после того, как лорд Тиеран перехитрил его, бежав с
императрицей и принцессами, пока лорд Эрвин совершал по меньшей мере
безнадежную попытку - а в действительность, предпринятую просто для
видимости - проникнуть со спасательным отрядом в Эльфинвуд, дела начали
принимать другой оборот.
Узнав о побеге лорда Тиерана с императрицей, отец в приступе дикой
ярости принялся крушить мебель и избивать слуг. Успокоившись же, он
разослал во все концы империи гонцов с донесением, что спасательный отряд
обнаружил в Эльфинвуде останки принца Микаэла. Что думали об этом его
рыцари, входившие в упомянутый отряд вместе с Дервином, никто не знал. Нет
нужды говорить, никаких останков они не видели, поскольку все это было
чистой воды выдумкой, но все знали, что хозяину лучше не противоречить.
Отец Дервина не нашел нужным упоминать в своих донесениях об Эдане
Досьере, поскольку не считал того важной особой, каковое обстоятельство
сыграло ему на руку, так как в противном случае дальнейшие метаморфозы
этой истории показались бы несколько неубедительными.
После того как лорд Эрвин заключил официальный союз с Горванаком,
принцем гоблинского королевства Туразор, история претерпела новые
изменения. Едва ли можно было сначала поклясться отомстить убийцам принца
Микаэла, а потом заключить с ними союз - поэтому гоблины Туразора не могли
нести ответственность за случившееся. Принца убили разбойники, гнусные
отщепенцы из области Пять Пиков, как свидетельствуют некоторые
доказательства, представленные гоблинами лорду Эрвину. Какого рода эти
"доказательства" так никто толком и не узнал. Однако это была еще не
окончательная версия истории.
Появление Эдана и Микаэла в Ануире требовало каких-то объяснений,
поэтому Микаэл был объявлен самозванцем, двойником принца или просто неким
мальчиком, изменившим внешность с помощью эльфийской магии, чтобы походить
на принца. Поскольку имя Эдана в первоначальных донесениях не упоминалось,
следующая версия родилась без труда. Эдан Досьер, по долгу службы
обязанный защищать принца Микаэла, был объявлен трусом, который предал
своего господина, когда на них напали разбойники; и чтобы оградить
собственные притязания на власть и репутацию собственного сына, лорд
Тиеран состряпал возмутительную басню о похищении двух мальчиков эльфами.
Мальчик, называвший себя принцем Микаэлом, был гнусным самозванцем,
обманщиком, орудием в руках лорда Тиерана, необходимым для того, чтобы
оправдать его притязания на власть. Конечно, потом, когда лорд Тиеран
умер, в эту историю потребовалось внести новые поправки, и окончательная
версия ее заключалась в том, что этот "Микаэл Самозванец" просто занял
место лорда Тиерана и осуществляет его планы, держа в рукаве "тайные
козыри", могущие подкрепить его притязания на Железный Трон. Что именно
представляли собой эти "тайные козыри", лорд Эрвин никогда не говорил
определенно, но прозрачно намекал, что за всем этим стоят эльфы,
закоренелые враги человечества.
Эрвину и в голову не приходило, что кто-то поверит этим россказням,
но многие поверили. Нужно повторять ложь достаточно часть и достаточно
громко - и в конце концов люди примут ее за чистую монету. По крайней
мере, некоторые. А теперь, похоже, отец сумел убедить и себя самого в том,
что это правда.
"Я своими глазами видел искалеченное тело бедного мальчика..." -
примерно такие слова неизменно звучали рефреном, когда Эрвин рассказывал
историю - каждый раз с легкими вариациями, в зависимости от аудитории. И
теперь он сам явно поверил в нее. Дервин не представлял, что тут можно
поделать, но знал, что с отцом лучше не спорить.
Он был там. И знал, что никакие тела найдены не были - ни Микаэла, ни
Эдана, ни еще чьи-либо. Они просто пересекли равнину, проехали по
нескольким лесным тропам, даже не углубляясь далеко в лес, а потом
вернулись. Все это было не больше, чем простая разминка для коней. Но
участники так называемого "спасательного похода" никогда не заводили
разговоров на эту тему, даже между собой, насколько знал Дервин. Эрцгерцог
был человеком, который мазал их хлеб маслом, и все они прекрасно понимали
это.
Дервину все это не нравилось. Ничуть. Отец всегда следил за тем,
чтобы он получил должное и строгое воспитание, дабы однажды смог занять
его место; потому, повзрослев, Дервин в конце концов стал правой рукой
лорда Эрвина. Он возглавлял войска в сражениях против Микаэла, законного
императора и друга детства. Он видел его несколько раз, один раз очень
близко, и узнал и его самого, и Эдана. Однажды, во время одного из
многочисленных сражений, которые велись на протяжении многих лет и ничего
не могли решить, они почти скрестили мечи. Две армии столкнулись, начался
рукопашный бой; пыль, поднятая тысячами конских копыт и человеческих ног,
висела над полем битвы облаком; то был один из тех случаев, когда внезапно
человек на мгновение оказывается на крохотном островке покоя посреди
бушующей битвы. И там Дервин увидел Микаэла на боевом коне.
Дервин узнал императорский герб Роэлей на его щите и плаще, так же
как Микаэл узнал орла Боруинов на щите Дервина. Дервин поднял забрало,
Микаэл сделал то же самое. Несколько мгновений они просто смотрели друг на
друга, а затем волной сражения их просто разнесло в разные стороны. Но в
те мгновения Дервин увидел в императоре того мальчика, какого он помнил.
Он повзрослел, волосы у него были теперь длиннее, чем прежде, и начинала
пробиваться темная бородка, но Дервин узнал друга детства. И если
когда-нибудь он питал какие-то сомнения в подлинности его личности - а он
их не питал - они рассеялись бы прямо там и тогда. Это был Микаэл. Вне
всяких сомнений. И лицо его выражало печаль... и разочарование.
Сердце Дервина разрывалось на части. Он был сыном своего отца, и даже
если бы он не любил отца - а он любил, несмотря на его суровость -
сыновний долг обязывал его к послушанию. И герцогство Боруин принадлежало
ему по праву рождения. Он должен был защищать его. Но защищать от
законного императора, по милости предков которого они владеют этой землей?
Это было предательством. Однако Дервин не по своей воле оказался в этом
положении, в обстоятельствах, которыми он не мог управлять. Сохранить
верность отцу - значило изменить императору. А сохранить верность
императору - значило предать отца. И в любом случае прослыть низким
изменником.
Дервин устал от гражданской войны, хотя никто, кроме простолюдинов,
ее так не называл. Микаэл называл войну мятежом, каковым в
действительности считал ее и Дервин. Лорд Эрвин объявил Микаэла
узурпатором и самозванцем и называл войну борьбой против тирании, а своих
солдат - "борцами за свободу". Он никогда не признавал, что в своей
попытке прийти к власти недооценил лорда Тиерана. Хотя он никогда прямо не
говорил об этом, Дервин понимал - теперь понимал,что замышлял отец.
Когда все это началось, восемь лет назад в летней резиденции
императора, он на самом деле ничего не понимал. Но теперь, став старше, он
вспоминал, оглядываясь в прошлое, какой заботой его отец окружал
императрицу, как старался снискать ее расположение, очаровать ее,
пользуясь любой возможностью оказать ей какую-нибудь услугу и выразить
свое сочувствие в связи с тем, что ей приходится переносить. Он помнил,
как озадачило его тогда поведение отца. Лорд Эрвин никогда ни с кем не вел
себя так - даже с покойной матерью Дервина. Тогда Дервин решил, что отец
просто гостеприимный хозяин и выполняет свой долг перед императрицей.
Однако в манерах императрицы всегда чувствовалась некоторая
принужденность, когда лорд Эрвин находился поблизости. Теперь, конечно,
Дервин знал, почему.
Отец пытался ухаживать за ней. Наверное, Дервин смог бы оправдать
его, если бы это была любовь, но он знал, что отец не любил императрицу,
как не любил и его мать, когда она еще была жива. Эрвин Боруинский не
любил женщин. Он обладал ими. Его отец любил лишь власть - и борьбу. В
этом они различались. Эрвин Боруинский любил войну. Его сыну она надоела
до смерти.
Как все изменилось с тех пор, как они с Микаэлом были детьми, подумал
Дервин. Он был всего несколькими годами старше, но восемь лет
беспрестанных войн изменили многое. Он повзрослел очень быстро. Похоже,
Микаэл тоже. То его выражение лица, какое Дервин увидел при их встрече во
время боя, говорило об этом красноречивей всяких слов. Они больше не были
детьми, которые в игрушечных латах и с деревянными мечами играли в войну,
видя в ней величье и славу. Они узнали правду: война ужасна, отвратительна
и истребляет человеческую душу. Но почему тогда его отец так любит ее? Чем
он отличается от них? Этого Дервин не мог понять.
Они никогда не стали бы считать войну неким доблестным и
замечательным приключением, если бы в бытность свою детьми увидели однажды
поле битвы после сражения. Взрытая земля, усеянная телами убитых и
умирающих; люди с такими ужасными ранами, что один их вид вызывает
дурноту; стоны, хрипы, предсмертные вопли, жуткое жужжание мух,
привлеченных кровью и запахом... этот запах! Нет ничего отвратительнее,
подумал Дервин, гнилостного запаха войны. У убитого в сражении солдата
желудок непроизвольно опорожняется, и после боя запах человеческих
испражнений и гниющей на солнце плоти становится таким сильным, что глаза
начинают слезиться.
Когда они по ходу игры "убивали" друг друга и хватались за
воображаемые смертельные раны, каждый старался переиграть всех прочих в
театральной эффектности своей "смерти"... Нашли бы мы смерть такой
эффектной, подумал Дервин, если бы на самом деле увидели ее? Он видел ее
чаще, чем мог предположить когда-либо, и не находил в ней ничего хотя бы
отдаленно эффектного. Разве только ее безобразие и страдание. И страдали
не одни солдаты.
Дервин видел измученные лица родных и близких, которые выстраивались
вдоль улиц, встречая войско из похода, и с тревогой и страхом высматривали
среди солдат своих мужей, отцов и сыновей. Он слышал вопли и стоны жен и
матерей, когда их любимые не возвращались или возвращались калеками. Он
слышал и видел, как плачут дети, когда видят изуродованные тела своих
отцов или узнают, что они никогда не вернутся. И каждый раз проходя через
это, Дервин чувствовал, как умирает частица его души. Как может человек,
находящийся в здравом уме, любить такую страшную вещь, как война?
Возможно, несмотря на весь ужас действительности, его отец в
некотором отношении остался мальчишкой, видящим в войне нечто великое.
Или, возможно, он просто видел войну так долго, что ее страшная цена
больше не трогала его? Неужели и он станет таким же?
Когда они вернулись из первого его сражения, его "боевого крещения",
как гордо выразился отец, Дервин был настолько потрясен пережитым, что при
первой же представившейся возможности убежал в свою комнату, запер дверь,
бросился на кровать и разрыдался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55