Они подошли к зеленой клумбе, у которой трудился садовник, рядом с ним стояла тележка. Миган позвал его.— Предстоит работа, Фред. Отметь это в свой черной книжечке.Садовник извлек из кармана записную книжку, где были записаны данные с карточек на урнах.— Номер пятьсот тридцать семь, мистер Миган, — объявил он, когда закончил.— Очень хорошо, Фред, займись этим.Садовник подошел к участку, помеченному указанным номером, и высыпал пепел в траву. Затем специальной метелочкой прошелся сверху, чтобы земля впитала останки человека.— Ну вот, — сказал Миган Фэллону. — Вот и вся история. Прах обращается в прах. Карточка «Покойся-с-миром» и соответствующий номер, — это все, что остается.Они пошли обратно к часовне.— Что касается меня, — сказал Миган, — то я предпочел бы обычные похороны. Это более достойно, но нужно давать людям то, что они хотят.Они повернули за угол и увидели Доннера и Уорли, которые приехали уже с другим лимузином. Билли и Бонати уехали. Показался директор крематория — ему нужно было поговорить с Миганом, — и Фэллон на какое-то время остался один.В носу у него все еще стоял запах разрытой могилы. Внутри часовни, рядом с входной дверью, находился туалет, и он пошел туда, чтобы ополоснуть лицо и руки холодной водой.Одно из стекол в окошке над раковиной было разбито, туда проникали капли дождя. На несколько мгновений Фэллон застыл в неподвижности, ощущая себя опустошенным. Вскрытая могила, ноги без пальцев, вываливающиеся из гроба, представляли собой прекрасное зрелище для начала дня, а теперь еще и это... В конце концов от человека остается так мало — всего лишь горстка пепла.Когда он вышел, то увидел, что его ждет Миган.— Ну вот, — сказал он. — Хочешь посмотреть еще?— Я обошелся бы без этого, если можно!Это рассмешило Мигана.— У меня еще две кремации утром, но это ничего не значит. Уорли отвезет тебя к Дженни. Вот только в такую погоду не следует гулять, если, конечно, в этом нет необходимости. Если бы я был на твоем месте, я остался бы здесь. Это интересно. Это пламя Господне, оно такое же горячее, как, кстати, и наша Дженни. Так что и о ней подумай.— Я знаю. Вы мне уже говорили это.Фэллон сел на заднее сиденье лимузина, и Уорли поехал. Вместо того чтобы следовать к главному порталу, он свернул на узкую аллею и повернул направо.— Я думаю, что для вас это ничего не значит, мистер Фэллон, а я выигрываю три километра.Они подъехали к небольшим воротам. Уорли вышел, открыл их, проехал и снова вышел, чтобы закрыть выход. Дорога находилась в пятидесяти метрах, в конце аллеи.Пока они ехали в центр города, Фэллон сказал:— Можешь высадить меня где угодно, Чарли.— Но вы не должны так поступать, мистер Фэллон! Вы же сами знаете, что не должны, — взмолился Уорли. — Вы же слышали, что сказал мистер Миган. Я должен отвезти вас к Дженни.— Ну так передай мистеру Мигану мои наилучшие пожелания и скажи, что у меня возникли другие планы.В этот момент они ехали по Рокингам стрит, и когда машина поравнялась с церковью Святого Имени, Фэллон внезапно перегнулся через спинку переднего сиденья и выключил зажигание. Машина начала тормозить, и он выпрыгнул на дорогу. Уорли посмотрел, как он входит в церковь и торопливо завел мотор, чтобы скорее доложить шефу о случившемся. Глава одиннадцатаяЕвангелие по Фэллону Каноник О'Хэллоран, администратор собора, стоял у окна своего кабинета, когда Миллер и Фитцджеральд вошли. Он повернулся, чтобы приветствовать их и направился к рабочему столу, опираясь на трость.— Здравствуйте, господа, добрый день. Хотя такой ли уж он добрый? Иногда мне кажется, что дождь будет идти вечно.Он говорил с белфастским акцентом и сразу же понравился Миллеру, потому что вопреки его седым волосам, он производил впечатление бывшего боксера. К тому же у него в двух местах был сломан нос.— Я старший инспектор Миллер, монсеньор. Думаю, что вы знакомы с инспектором Фитцджеральдом.— Конечно. Он ведь один из приверженцев ордена Святого Колумба. К сожалению епископ сейчас в Риме, так что вам придется довольствоваться моим обществом.— Вы получили мое письмо, монсеньор?— Да, в собственные руки вчера вечером.— Я подумал, что это поможет нам сэкономить время, — сказал Миллер и прибавил через миг: — Я просил, чтобы при разговоре присутствовал отец Да Коста.— Он ждет в соседней комнате, — ответил каноник, тщательно набивая трубку. — Но сначала я хотел бы узнать, в чем вы его обвиняете.— Вы же читали мое письмо. Там все сказано.— Но чего вы хотите от меня?— Чтобы вы вразумили отца Да Косту. Он должен помочь нам в этом деле. Он должен опознать этого человека.— Если ваши подозрения правильны, даже наш Святой Отец собственной персоной не смог бы помочь вам, господин инспектор, — спокойно объявил О'Хэллоран. — Тайна исповеди абсолютна.— Даже в таком случае, как этот? — взорвался Миллер. — Но это же смешно, и вы сами это понимаете!Инспектор Фитцджеральд попытался его успокоить, коснувшись его руки, однако каноник совершенно не обиделся.— Это может быть смешно для протестанта или еврея или еще для кого-нибудь, кто не придерживается католической веры, кому сама идея исповеди кажется абсурдной, для кого это анахронизм, не имеющий места в современном мире. Вы согласны, инспектор?— Учитывая сегодняшнюю ситуацию, должен признать, что согласен.— Церковь всегда считала, что исповедь — благо для души. Грех — это тяжкая ноша, и благодаря исповеди люди имеют возможность облегчить ее и встать на путь истинный.Миллер нетерпеливо дернул головой, но О'Хэллоран продолжал говорить спокойным голосом. Вид его был очень внушительный.— Чтобы исповедь выполняла свою роль, она должна быть произнесена в чьем-либо присутствии, и тут на сцену выступает священник. Только как посредник между человеком и Богом, и нельзя утешить человека, если не обещать ему, что его признание будет сохранено в тайне и ни в коем случае не будет разглашено.— Но мы-то говорим об убийце, монсеньор! Об убийце и об организации, дела которой ужаснули бы вас.— Сомневаюсь, — сказал каноник с легким смешком и поднес к трубке еще одну спичку. — Странно, но большинство людей считают, что священники некоторым образом находятся вдали от событий мирских. Мне приходилось за одну неделю сталкиваться с таким количеством страшных дел, какое с обычным человеком не случается за всю его жизнь.— Очень интересно, — проворчал Миллер, — но я не вижу связи.— Хорошо, инспектор. Вот сами посудите. Во время войны я находился в немецком лагере для заключенных, и все наши планы побега проваливались, потому что кто-то ставил руководство в известность обо всех проектах...Он поднялся и, тяжело опираясь о трость, пошел к окну.— Я знал, кто это, я знал это в течение долгих месяцев. Этот человек признался мне во всем на исповеди.— И вы ничего не сделали? — воскликнул Миллер, искренне шокированный.— О, я очень старался вразумить его, но больше ничего сделать не мог. У меня не было возможности как-нибудь дать знать другим, даже намекнуть на то, что происходит. Вы что же думаете, такой груз на душе было легко носить? Я признаюсь вам, инспектор: и недели не проходит, как кто-нибудь мне признается в чем-нибудь незаконном.Миллер встал.— Значит, вы не можете нам помочь?— Я не говорил этого. Я побеседую с ним. Я выслушаю его. Подождите, пожалуйста, если вас не затруднит, в другой комнате. Это займет несколько минут.— Хорошо, но мне хотелось бы встретиться с ним в вашем присутствии, прежде чем мы уйдем.— Как угодно.Они вышли, и О'Хэллоран нажал кнопку переговорного устройства.— Я готов принять отца Да Косту.Это было грязное дело, и он чувствовал себя очень подавленно. Он посмотрел на сад под дождем и спросил себя, что он может сказать отцу Да Косте. Дверь позади него открылась. Он медленно обернулся.— Ах, Майкл, черт побери, что мне с вами делать?— Сожалею, монсеньор, но эта ситуация от меня не зависит.— Такие ситуации никогда ни от кого не зависят, — пробормотал каноник, снова усаживаясь на место. — Это правда, что они подозревают? Это дело связано с исповедью?— Да, — просто ответил отец Да Коста.— Так я и думал. Конечно, инспектор прав. Это единственное разумное объяснение, — произнес О'Хэллоран с глубоким вздохом. — Думаю, что он пойдет до конца. Вы готовы к этому?— Естественно, монсеньор.— Ну так покончим с этим, — объявил каноник и снова нажал на кнопку. — Пригласите старшего инспектора и инспектора Фитцджеральда... В этой истории присутствует доля черного юмора, не так ли?— Вы так думаете, монсеньор?— Конечно, сами подумайте. Вас направили в храм Святого Имени в качестве дисциплинарного взыскания, так ведь? Чтобы вы приняли урок уничижения, и вот, пожалуйста, — вы снова по уши увязли в скандальной истории! Здесь я пользуюсь выражением епископа.Дверь открылась, и появились Миллер и Фитцджеральд. Миллер кивнул отцу Да Косте.— Здравствуйте, отец мой.Каноник О'Хэллоран поднялся, сознавая, что этого требует ситуация.— Я обсудил положение вещей с отцом Да Коста, господин старший инспектор. Если быть откровенным, то мне кажется, что здесь ничего не поделаешь.— Понима... Господин кюре, я вас в последний раз спрашиваю: вы готовы помочь нам?— Сожалею, инспектор, — ответил Да Коста.— Я тоже, отец мой, — сказал Миллер ледяным официальным тоном. — Мы обсудили ситуацию с моим руководством, и вот что я решил. Рапорт обо всем этом и о вашей роли в данном деле завтра будет положен на стол генеральному прокурору, чтобы он принял меры, которые сочтет необходимыми.— Как вы думаете, к чему это приведет? — спросил О'Хэллоран.— Думаю, что есть все шансы получить ордер на арест отца Да Косты по обвинению в сообщничестве и укрывательстве преступника.Лицо каноника омрачилось, однако он медленно покачал головой.— Вы напрасно теряете время, инспектор. Этого никто не допустит. Никогда вам не выдадут такого ордера.— Увидим, монсеньор.Миллер повернулся и вышел в сопровождении Фитцджеральда.О'Хэллоран вздохнул и снова опустился в кресло.— Ну вот. Теперь нам остается только ждать.— Сожалею, монсеньор.— Знаю, Майкл, знаю. Могу ли я чем-нибудь помочь вам? Хоть чем-нибудь?— Вы исповедуете меня, монсеньор?— Конечно.Отец Да Коста обошел письменный стол и преклонил колени. * * * Когда Фэллон вошел в церковь, Анна играла на органе. Это была всего лишь репетиция, упражнение. Она разучивала религиозные гимны, они были очень простые. Он сел в первый ряд, чтобы послушать, и через несколько секунд она внезапно прервала занятия.Он поднялся по ступеням на хоры.— Проклятье жизни любого органиста — это религиозные гимны, — сказал он.Она порывисто обернулась на голос.— Вы пришли рано. Дядя Майкл сказал, что ждет вас в час.— Но у меня нет других дел.— Хотите поиграть? — предложила она поднимаясь.— Нет, не сейчас.— Хорошо. Тогда прогуляйтесь со мной. Мне надо побыть на воздухе.Пальто Анны было в ризнице. Он помог ей надеть его. Дождь шел как из ведра, когда они вышли, но она, казалось, даже не замечала этого.— Куда вы хотели бы пойти? — спросил он.— Здесь очень хорошо. Мне нравится гулять на кладбище. Здесь такой покой.Она взяла его под руку, и они пошли по аллее между памятников в викторианском стиле и надгробных плит. Ветер гнал листья, насыпал их на могилы, и листья были похожи на маленькие живые существа, умеющие летать по воздуху.Они остановились у старого мраморного мавзолея, Фэллон закуривал сигарету, и в этот момент у бокового портала показались Билли в компании с Уорли. Заметив Анну и Фэллона, они торопливо отступили в укрытие.— Видишь, он еще здесь, — прошептал Уорли. — Слава богу.— Возвращайся на Сен Пол-сквер и жди Джека, — приказал Билли. — Скажи ему, где я нахожусь. А я пока послежу за ними.Уорли ушел, и Билли прошел на кладбище. Он следовал за Анной и Фэллоном, прячась за памятники. * * * — Я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы сделали вчера вечером, — сказала Анна.— Не стоит.— Один из тех людей оказался вашим старым другом. О'Хара, кажется так его зовут?— Нет, вы ошибаетесь, — торопливо возразил Фэллон.— Не думаю. Дядя говорил с ним, когда вы ушли, в пабе на углу. О'Хара ему много рассказал о вас. Белфаст, Лондондерри, ИРА.— Негодяй, — пробормотал с горечью Фэллон. — У него всегда был длинный язык. Однажды кто-нибудь раз и навсегда заткнет ему пасть, если он и впредь будет так болтлив.— Он не хотел плохого. Дяде показалось, что он восхищается вами... На войне иногда происходят вещи, которых не желают.Фэллон сухо перебил ее.— Я никогда ни к чему не возвращаюсь, ни в мыслях, ни в действиях. Это ни к чему, — проговорил он, поднимая лицо и подставляя его под капли. Они перешли на другую аллею. — Господи, это когда-нибудь кончится? Ну и жизнь! Даже небеса, и те плачут!— Вы судите о жизни с чрезмерной горечью, мистер Фэллон.— Я говорю что думаю, и для меня жизнь — это мир, достойный самого гадкого имени.— Разве в нем ничего нет? Ни единой вещи, которая интересовала бы лично вас?— Только вы, — пробормотал он.Они были совсем рядом с домиком, и Билли наблюдал за ними в бинокль, спрятавшись позади мавзолея.Анна остановилась и повернулась к Фэллону.— Что вы сказали?— Вам нечего делать здесь, — сказал он, обводя жестом руки кладбище. — Это место принадлежит мертвым, а в вас столько жизни.— А в вас?Воцарилось тягостное молчание, затем он спокойно ответил:— Нет, я — совсем другое дело. Я ходячий мертвец. Я уже давно стал таким.Она будет вспоминать эти слова, как одну из самых страшных вещей, случившихся с ней за всю жизнь.Она подняла на него свои большие невидящие глаза, устремленные в бесконечность, затем внезапно встала на цыпочки, обняла его за шею и пригнула его голову к себе. Потом страстно его поцеловала в открытый рот и отстранилась.— Вы почувствовали что-нибудь? — спросила она. — Мне удалось хоть что-нибудь пробудить в вас?— Думаю да, — сказал он не без смущения.— Тем лучше. Теперь я оставлю вас. Я хочу переодеться, а потом приготовлю завтрак. А вы поиграйте на органе, пока ждете дядю.— Хорошо.Фэллон сделал несколько шагов, и она окликнула его. Он обернулся и увидел ее на пороге, возле приоткрытой двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23