Нежный звон
бубенчиков усилился, - караван подошел к глубоким колодцам. Карамбаши
повелительно прокричал своему головному верблюду:
- Чок!
Животное огляделось и тихо опустилось на землю. Вожатый, в стеганном
бумажном халате, проворно выбрался из люльки и стал покрикивать на слуг.
То и дело раздавалось резкое, властное:
- Чок! Чок!
Один за другим опускались верблюды, и караванщики быстро разгружали
кладь. Из своего паланкина выбрался толстый купец в халате, шитом золотом,
и шароварах малинового бархата, в зеленых сапогах из ослиной кожи с
загнутыми носками. Важно переваливаясь, он, не торопясь, пошел в тень. За
ним потянулись другие купцы.
Ермак приготовил аркан. Эх, только размахнуться и захлестнуть жирную
шею купца! Казачьи кони нетерпеливо перебирали ногами, тут бы и...
Но в эту самую минуту, поднимая пыль, к роднику "Сасык-оба" вынеслась
на рысях казачья сотня. Впереди на черном коне-звере показался Андрей
Бзыга в красном чекмене.
"Опередил, и тут опередил!" - раздраженно подумал Ермак и, оборотясь
к станичникам крикнул:
- За мной браты!
Ногайцы пали на колени и, подняв вверх руки, заголосили на разные
лады:
- Алла! Алла!
Жирный купец в малиновых шароварах, низко приседая, залопотал.
Бзыга подбоченясь, сощурил зеленоватые глаза и сказал важно:
- Ага, послы ногайские к царю следуют...
Купцы униженно били лбами в землю. Стражники побросали копья и,
опустившись на колени, завопили:
- Господин будь милостлив! Мы подневольные!
Тут и Ермак сорвался и вынесся из укрытия на разгоряченном коне. Его
дончак злобно заржал, поднялся на дыбы, готовясь растоптать врага. Но
Бзыга вымахнул сабельку, синим огоньком блеснула полоска булата.
Не трожь! - багровея, закричал он Ермаку. - Не видишь, послы едут на
Русь! Царь задирать не велел.
Глаза атамана потемнели, прочел в них Ермак непримиримую ненависть.
Гроза скрипнул зубами и сказал хмуро:
- Опять ты, атаман, поперек нашей дороги стал!
- Говоришь много! Гляди, пожалеешь! - пригрозил Бзыга.
Ермак оглянулся на своих. Крепкие, загорелые, они, как дубы, вросли в
седла. Вояки! Гляди, рука Богдашки Брязги крепко сжимает рукоять сабли. Но
он и товарищи притихли, опустили глаза в землю. Укротил их всех окрик
атамана - сильна его власть!
Степенно и твердо сказал Ермак атаману:
- Чую, не послы это, а переговорщики из Астрахани едут челом бить
Касим-паше.
- Не твое дело! - властно сказал атаман. - Я тут набольший из вас и
мне только положено знать обо всем... Эй, купцы, к вам мое слово! - Бзыга
спрыгнул с коня, подошел к седобородому и стал с ним вести речь
по-ногайски.
Ермак и его втага свернули в строну. В караване опять началось
обычное оживление: почуяли астраханцы свою руку. По приказу седобородого,
на ковыль раскинули мягкий, пушистый бухарский ковер. На него разостлали
дастархан, слуги принесли медные кумганы, расставили серебряные чаши.
Налили свежего кумысу, положили салмы, баранины, круту. У колодца зажгли
костры и стали жарить на углях баранину.
Высокий сухой старик, с бородой, слегка подкрашенной хной,
величественно уселся на подброшенную слугой подушку. Его зеленый халат из
тяжелой парчи переливался на солнце серебром. Астраханский посол поднял
руку, и слуга проворно положил рядом с ним вторую подушку. Старик
пригласил Бзыгу сесть рядом с ним. Атаман, не задумываясь, по-татарски
подобрал под себя ноги и чванливо уперся в бока. Рядом с ним расселись
другие купцы, и началось обжорство.
От костров по степи тянулся сизый дым. Казаки теснились к Ермаку, а
сами, глядя на повадки атамана, думали горькую думу: "Продал нас Андрей,
продал!", Ермак еле сдержал себя. "Эх, налететь да переведаться саблей с
Бзыгой в чистом поле! Да никто не поможет и осудят еще: во тьме бродят
станичники, и для них святее нет приказа атамана!"
Между тем по гортанному окрику седобородого купца карамбаши развернул
перед Бзыгой большой тюк. И сказал старик атаману:
- Бери, ты достоин этого!
Цветным каскадом запестрели перед Бзыгой кашемировые шали, алые
шелка, бухарские ткани, которым цены нет! Развернул карамбаши другой
мешок, - высыпались цветные сапоги с окованными серебром закаблучьями
высокими загнутыми носами. Распахнул третий тюк, - гляди, любуйся,
выбирай! Тут и синие чекмени с перехватом в пояснице, и пояса цветные, и
халаты пестрые. Сколько богатств заиграло для алчного глаза атамана!
Заслоняя грудью сокровища, толстый купец осторожно разложил кожаный
складень, и на черном бархате заблестели алмазы, яхонты и бирюза.
Бзыга крякнул, потянулся и заграбастал горсть драгоценных камней.
Купец не рассердился, только ниже склонил голову и хитро улыбнулся, а
потом льстиво заговорил по-ногайски...
Не было сил смотреть на казачий позор. Все нутро бушевало у Ермака,
сжал он плеть и огрел своего коня.
- Эй, браты мои, ей, честные станичники, прочь отсюда! За мной!
Застучали копыта, поднялась пыль, унеслись казаки. Пошли дороги
степные, неотмеченные, только сухой ковыль шуршал да ящерки из-под копыт
разбегались. Ветер охладил лица, немного успокоилась кровь, и тогда
остановились станичники и стали совет держать, как быть?
Гроза смахнул шапку-трухменку, и ветер заиграл темными волосами на
его голове. Казак поклонился рыцарству:
- Браты-казаки, не выроет Касим-паша канавы, не соединит Дон с
Волгой-рекой. Придется идти орде степью. И, как только тронутся янычары,
татары, запалим все кругом: и сухой ковыль, и камыши; засыплем колодцы.
Пусть идет он черной пустыней, а за ним следом смерть тащится!
- Умен ты, Гроза! - похвалил Ермак. - Ну, а ты, Кольцо, что скажешь?
- И я так думаю. И будем мы, браты, бить ордынцев и турок, бить
смертным боем, рубать так, чтобы во веки веков не забывалось! Но мало
этого, казаки, надо весть в Астрахань дать о напасти!
- Хитер Бзыга, а мы его перехитрим! - сказал Ермак. - Не бывать турку
и татарину в Астрахани!
И опять полетели они по сухому ковылю, по глухим тропам, по безлюдным
просторам. Каменные бабы на курганах да посеревшие от ветров одиночные
кресты указывали им путь. Тяжел он был, беспокоен, но что поделать, -
такова казачья доля!

Тысячи бронзовых исхудалых тел копошились в степи. Тут были воины,
сменившие доспехи и клинки на заступы и мотыги, толпы рабов, скованных
цепями, звеневшими при каждом движении, и крымские татары, ругающие затеи
султана. В душном зное, среди клубов пыли блестели зубы, белки глаз, в
которых читалась нескрываемая, злобная ненависть. Это всем своим существом
чувствовал Касим-паши, но держался он невозмутимо и гордо.
Умный конь его, белоснежный аргамак, осторожно ступал по тропинке
среди лабиринта арб, развороченной земли и озлобленных копачей. Трудно
было дышать, из раскаленной степи, как из огромной чудовищной печи,
обдавало жаром.
Столько дней, изнывая от зноя, рыли канал полчища людей, и так
ничтожны оказались результаты! Касим-паша понял, что все усилия бесцельны
и дольше нельзя задерживаться на Переволоке. Он ехал безмолвно, и каждый
шаг пути убеждал его в бессилии перед пустыней.
Разноязычный говор носился над унылой лощиной, но там, где ступал
белый конь паши, все смолкало и замирало, как перед великой грозой.
Касим-паша свернул к Дону и облегченно вздохнул. Здесь стояли
выгруженные на берег пушки. Подле одной из них, на черной обугленной
земле, лежал прикованный невольник. Паша узнал его.
- Русский! - презрительно позвал он и остановил на мгновение коня. -
Ты все еще думаешь о Руси? Ты ждешь ее?
Семен Мальцев не поднялся, суровыми глазами взглянул на полководца и
ответил с достоинством:
- Кругом полегли русские земли. Непременно придут наши! Еще того не
бывало, что они отдали свое родное. Вон сколько степи погорело, - плохой
знак, худой!
- Замолчи, собака! - замахнулся на него плетью Касим-паша.
- Могу и замолчать; дело яснее себя покажет, - спокойно ответил
полоняник и опустил голову. Вздохнул и подумал: "Ох, отольются тебе
русские слезы!"
Играя каждым мускулом, гарцуя, конь Касим-паши проследовал к золотому
шатру. Мальцев долго смотрел ему вслед и думал: "Что, кишка тонка, не
сдается Переволока! Но где же, куда подевались казаки? Если ударить сейчас
по изнуренной орде, побежит, ой и шибко побежит!"
Но горизонт был ясен, пуст, и пленник изнывал от голода и жажды.
"Нет, видно так и придется тут сложить свои кости!" - мрачно решил он и
вдруг вспомнил о грамоте, которую ему доверили доставить в посольство.
Перед нападением ногайцев Мальцев успел спрятать ее в дупло. Полоняник
встрепенулся, отогнал от себя тяжелый морок и твердо внушил себе:
"Держись, Семен, до последнего часа держись! Грамоту убереги!"
Тем временем Касим-паша слез с коня, но в шатер не вошел. Он поджидал
хана. Когда подошел Девлет-Гирей, он сказал ему:
- Нет сил рыть канаву, идет осенний месяц, и приказываю всем идти на
конях: а каторги и пушки поставить на колеса и катить на Итиль!
На другой день аробщики, кузнецы, рабы и полоняне стали разбирать
арбы и подлаживать колеса под гребные суда и тяжелые пушки. Дубовые оси не
выдерживали, ломались, лопались втулки, и напрасно надрывались люди, -
падали и не поднимались даже под бичами. До шатра Касим-паши доносились
крики, стоны и заунывные песни, но ладьи не двигались. Паша ступал по
мягкому бухарскому ковру; он был в цветных чувяках, в белоснежной чалме,
но в одной рубахе и портках. Он упрекал себя за промах: "Зачем столько
дней потратил у Переволоки? Но как быть с пушками, они нужны под
Астраханью?"
Наступил вечер, потянулись дымки, запахло горелым кизяком, крики
умокли, постепенно улеглась пыль. Касим-паша все еще не пришел к решению.
Неслышной поступью через распахнутые полы шатра вступил раб - смуглый
нубиец. Паша вздрогнул от неожиданности. Слуга приложил руки к груди и
низко поклонился:
- Великий и мудрый воитель, к нам пришла радость! Из Астрахани
прибыли послы и говорят, что нас ждут там, и все будет хорошо.
- Пусть отдохнут с пути, а я поговорю с аллахом и тогда позову их! -
скрывая радость, ответил паша.
Но послов не позвали в золотой шатер ни вечером, ни утром. Они
томились в неведении. Касим-паша хорошо знал этикет: чем больше изнывали
послы, тем выше им будет казаться могущество султана и его полководца!
Утром паша обрядился в лучший халат из золотой парчи, раб бережно уложил
на его голову белую чалму из тончайшей ткани и опоясал хозяина золотым
поясом, на который привесил ятаган, осыпанный драгоценными камнями.
Касим-паша самодовольно оглядел себя: он выглядел величественно и грозно.
Взяв под руки, два раба усадили своего повелителя на высоко взбитые
подушки, и тогда паша благосклонно разрешил:
- Пусть войдут подданные нашего великого хункера!
Астраханские послы, переступив порог, упали на колени и в безмолвии
склонились ниц. Глубокое молчание продолжалось долго. Наконец Касим-паша
торжественно спросил их:
- Кто вы и откуда прибыли?
И тогда трое старейших, а с ними толстый купец, на карачках подползли
ближе.
- Слава аллаху, он удостоил нас увидеть самого сильного и
могущественного полководца! - воскликнул седобородый. - Велика твоя слава,
храбрейший! Да будет благословенно имя твое, сильнейший воин! Мы пришли из
Астрахани и просим тебя поспешить туда. Правоверные ждут не дождутся
милостей великого хункера!
- Чем это вы докажите? - спросил Касим-паша и степенно огладил
бороду. На пухлых пальцах заискрились перстни.
- Мы привезли тебе дары, и будь многомилостлив, не откажи, прими их!
- седобородый поднял голову, пристально взглянул на пашу и добавил: - Как
сухая земля ждет росы, так ждут тебя в Астрахани!
- Я повелел поставить каторги на колеса и тащить пушки! - с важностью
оповестил паша. - Завтра мы идет отсюда!
- Мудрый и самый храбрый в подлунном мире, выслушайте нас! Повели
каторги отослать в Азов, на Итиле ты найдешь быстроходные галеры, а
тяжелые пушки отнимут много времени. Там все есть, - нет только храбрых
воинов!
Касим-паша медлил с ответом, и тогда седобородый воскликнул:
- Дозволь, светлоокий и отважный, положить к ногам твоим дары!
Паша благосклонно кивнул головой.
В шатер вошли слуги и внесли тюки. Они быстро развязали их, и потоки
яркого, веселых цветов, шелка, как половодье, затопили шатер. Турок
невозмутимо смотрел на них, хотя сердце его возликовало. А послы все
больше богатств выкладывали перед ним: и сукна красные, и расшитые халаты,
и серебряные сосуды. Все играло, сверкало, манило к себе; но чудо из
чудес, - перед ним разложили драгоценные булатные клинки. Это были древние
индийские хорасаны. Казалось, в таинственной глубине сплава мерцали
затейливые узоры. Касим-паша не выдержал, потянулся к булатам. И когда он
взял в руки один из них и взмахнул - шатер осияла сверкающая молния. Паша
обмяк и сказал подобревшим голосом:
- Слава аллаху, вы умные люди, и мне приятно слушать ваши речи!
Завтра выступаю в поход.
Он ни одним словом не обмолвился о своем союзнике Девлет-Гирее,
который, потемнев от зависти, все ждал у костра, когда позовет его
полководец хункера. Ждал и не дождался.
"Он жаден, как шакал! - возмущенно думал хан. - Он хочет один все
захватить, но подавится добычей! Путь велик, еще длиннее он будет от
Астрахани до Азова!"
Утром затрубили трубы, и вестники Касим-паши объявили всем его волю:
каторги снова спустить на воду, тяжелые пушки погрузить и отправить в
Азов, с остальными двенадцатью легкими - идти на Астрахань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20