Там бережно,
впритык, укладывали их рядами. За каждым движением невольников, как
ястребы, следили стражники.
Рядом поднимались высоченные башни, на них трепыхались красные
полотнища с золотым полумесяцем. Надо всем сияло голубизной и солнцем
просторное небо. От тоски по родине, по воле Ермака потянуло петь. Он не
утерпел и запел душевную:
Не шуми, мати зеленая дубравушка,
Не мешай мне, добру молодцу, думу думати...
Только запел казак, а голос у него был сильный и широкий, как
пленники одним дыханием подхватили песню и понесли ее над морем, над тихим
Доном, над чужой крепостью. И столько было удали и грусти в песне, что
стражники, не зная русских слов, и те заслушались, взгрустнули.
- Карош песня, только тише пой, капитан бить будет! - сказал Ермаку
турок с посеченным лицом.
Рыжебородый поп, раскрыв большой зубастый рот, захватывая объемистой
грудью воздух, ревел могучим басом:
...Товарищей у меня было четверо:
Еще первый мой товарищ - темная ночь,
А второй товарищ - булатный нож,
А как третий-то товарищ - то мой добрый конь,
А четвертый мой товарищ - то тугой лук,
Что рассыльщики мои - то калены стрелы...
Пел поп вольную песню, а у самого по лицу катились слезы.
Работа спорилась, к полудню каторгу с зельем разгрузили, и, пока
ждали другую к пристани, турки разрешили отдохнуть. Забравшись под навес,
невольники растянулись на земле и блаженно закрыли глаза. Ныли руки,
натруженная спина, и хотелось хоть немного перевести дух.
Поп оказался рядом с Ермаком, учил его:
- Ты ножные кедолы повыше повяжи, шире шагать будешь.
- Откуда ты, батя? - разглядывая его добродушное лицо, спросил казак.
- Ох, сыне, тяжела моя участь и дорога больно петлистая. Неугомонен я
душой, все правды ищу. А где она?.. Бежал я от сыскного приказа. Темными
ночками да зелеными дубравушками, побираясь христовым именем, прибрел в
станицу, к своей женке. А там Бзыга пригрозил, и через неделю бежал я в
степь, а оттуда с казаками добрался до Астрахани. С ними пошел к морскому
берегу и жег басурманские улусы. В горах заблудился, да отстал от казаков.
Ну, думаю, вот и конец твой, отец Савва! Ан, глядишь, инако вышло:
добрался-таки до грузинского монастыря и там год дьячком был. И все
хорошо: сытно, вина вволю, работы никакой. Но заскорбел я от тихой
монастырской жизни, сбег в Астрахань. А там прибился к иконописцу, иконы
творил, кормился, да в монастыре псалмы пел. Тут дернуло меня на реку за
сазанами поехать, а в той поре ордынцы налетели, арканом захлестнули и к
паше доставили... Эх, и жизнь-дорожка, петляет, а куда приведет, - один
бог знает! Попадья бедна не выкупит, да и на Руси опять схватят и потащут
в сыскной приказ. Вот и живи, не тужи! - закончил он горько.
- Эй-ей, работать надо! - закричали стражники и для острастки
щелкнули бичами. Нехотя поднялись невольники и принялись за работу. На
закате пленников погнали в острог, а Ермака привели в одиночную темницу.
Опять ему принесли корыто с кукурузой. Хотя и вкусна была, но казак с
огорчением подумал: "При тяжкой работе отощаешь и не сбежишь отсюда!".
Так три дня гоняли Ермака выгружать зелье. И заметил он, что корабли
на рейде подняли паруса, собираясь отплыть в море. Поп Савелий поглядел
вдаль и сказал казаку:
- Ой, сыне, досталось от наших Касим-паше: тыще две воев только и
добрались до Азова, а сколь достигнет Царьграда, - один господь ведает.
- Буря, что ли раскидает? - полюбопытствовал Ермак.
- Бывает и это, а скорее всего казачьи дубы-чайки настигнут, и тогда
берегись Касим-паша, потопят! Вишь, сколь "храбрец" выстоял в Азове, вести
ждал. Гонец с золотишком да каменьями-самоцветами уплыл за море, к визирю,
беду отводить. Небось дрожал паша, как бы султан за Астрахань не прислал
ему петли! - поп вдруг оборвал речь и с усердием принялся за погрузку:
мимо проходили турки.
Несносно за работой тянулось время, но когда наступала ночь и
приходилось брести в свой подвал, становилось еще хуже.
"Гуляке и осенняя ночь коротка, а горемыке и весенняя за два года
идет", - грустно подумал Ермак, сидя в подвале.
Как всегда, после работы знакомый стражник подавал ему корыто с едой.
Усталый, он наскоро ел и ложился на каменные плиты. Все ему было противно.
Однажды, когда он так лежал, в подвале раздался легкий шум. Ермак
поднял глаза и замер от удивления. Перед ним с миской в руке стояла
знакомая смуглая станичница, крещеная ясырка Зюлембека.
- Ой, Марьюшка, - радостно вырвалось у Ермака. - С неба ты свалилась,
что ли?
Татарка приложила палец к губам, поставила на пол большую чашку с
бараниной и, усевшись против Ермака, с лаской стала смотреть на него.
- Ешь... - тихо сказала она.
- Откуда взялась? - с изумлением спросил казак.
Татарка хитро улыбнулась:
- Потом узнаешь... Волю пришла тебе добыть!
- Ох, воля! - глубоко вздохнул Ермак и в порыве благодарности
погладил женщине плечо. Зазвенели кедолы, Зелембека пугливо оглянулась:
- Тише... ешь скорее... Ермак начал есть. Голод взял свое, и он
быстро опорожнил миску. Потом бережно взял в свою большую шершавую ладонь
хрупкие пальцы женщины.
- Ну, спасибо! - сказал он. - В первый раз ноне сыт. А коли подсобишь
с волей, то, вот бог святой, век буду помнить!
- Не тоскуй, уведу отсюда!
Глаза Ермака радостно блестнули.
- Ах, ты добрая душа! Когда ж то сбудется?
- Скоро! - ответила татарка. - Ход потайной тут есть, - она махнула
рукой в дальний угол подвала. - Ты не торопись, а то худо будет. - Схватив
с пола миску, женщина подмигнула Ермаку, затем скользнула в темный угол и,
легко прошумев, исчезла.

На другой день наступило ненастье. Над Азовом все время клубились
тяжелые мрачные тучи, лил обильный беспрестанный дождь, и море яростной
волной кидалось на берег. На сером камне, под косыми струями дождя, сидел
поп Савелий и пристально, будто что различая, смотрел в мутную даль.
Встретившись взглядом с Ермака, расстрига радостно сказал:
- Эко, буйное, как ревет на нехристей! Ну, казак, веселись, - на Руси
ноне праздник! Прознал я, что запорожские чайки налетели на турские
галеры, побили и пожгли их, а море доканало нашего ворога! Один Касим-паша
только и выплыл из беды. - Савва вскочил, повел веселыми глазами и топнул
ногой:
- Эх, теперь бы плясовую! Эх, жги-говори! - но, взглянув на мрачную
охрану, угомонился. - Что только будет ноне? От горести, чего доброго,
басурмане секим башку нам устоят. Ух, черти бритоголовые! Ты, Ермак, не
унывай, мы еще походим по земле!
Радость охватила и Ермака. Он засмеялся, поднял скованные руки и
погрозил ими в сторону моря.
- Вот вам турки! Погодите, то ли еще будет, когда снова придете на
Дон!
В этот день не довелось работать. Турки погалдели, погалдели и
погнали пленников в узилища. В суматохе, видимо забыли о Ермаке и не
принесли поесть. Но он не думал о еде - метался от стены к стене, трогал и
поднимал плиту от тайного входа и ждал татарку.
Спустя много времени она снова появилась в подвале.
- Ну вот и я, казак! - Зюлембека держала узелок в руке и улыбалась. -
Заждался? В самую пору бежать. Непогодь, ночь... Иди за мной!
- А кедолы? - горестно вспомнил казак.
- Погоди, я сам! - потянулся к напильнику Ермак. - Ах, ты моя
добрая...
- Молчи! На руках я сниму... - прошептала Зюлембека и заработала
напильником. Трудно ей было, но все же руки у Ермака скоро стали
свободными.
- А теперь дай-ка я! - схватил Ермак напильник и вмиг снял кедолы с
ног.
- Ну вот и все! - обрадовалась татарка. - Иди за мной! - она юркнула
в подземелье, а за ней еле протиснулся широкими плечами и Ермак. От
затхлого воздуха у него захватило дыхание.
- Не бойся, не бойся! - ободряла казака Зюлембека.
- А чего мне бояться? - весело ответил Ермак, пробираясь на коленях
по тесному длинному лазу. - Семи смертям не бывать, а одной не миновать!
Снова лаз расширился и они оказались в галерее, одетой заплесневелым
камнем. Под ногами хлюпала вода, но откуда-то тянула струйка свежего
воздуха. Ермак шумно вздохнул.
Женщина долго прислушивалась, но кругом царило ничем не нарушаемое
глубокое безмолвие. Потом снова заторопилась. Вот показался мутный свет, и
они вышли в огромное подземелье, придавленное грузными сводами. Ермак
нащупал бочку.
- Торопись, тут страшно, - прошептала татарка.
"Бочки? Неужто те самые, что катали с галер? Зелье!" - думал Ермак.
Внезапно о поскользнулся и ушибся об острый край. Зюлембека прильнула к
нему, взволновано огладила ладонями его бородатое лицо:
- Больно? Потерпи, теперь скоро...
Но время тянулось... С трудом добрались они до нового тайного лаза.
Татарка схватила Ермака за руку и прошептала:
- Вот и конец!
Она тихонько сдвинула плиту, свежий ветер пахнул в лицо, и горячая
радость охватила пленника. Вслед за женщиной он выбрался в густые кусты
ивняка и оглянулся: сквозь рваные тучи светила луна, мокрый ветер шумел и
сбрасывал с кустов и деревьев дождевые капли.
- Придет туча и тогда торопись! - сказала женщина. Она прижалась к
плечу Ермака, погладила его руку. Ермак крепко обнял ее.
- Спасибо, Марьюшка, - назвал он Зюлембеку русским именем. - Век не
забуду твоей послуги! - И вдруг спохватился, спросил: - А как же ты? Айда
со мной!
Она печально повела головой:
- Нет, мне нельзя... Здешняя я... татарка. А станичников помню...
жалели!..
- Ну, как знаешь, - вздохнул Ермак, - и то сказать: для каждого своя
сторонушка родней всего!
- Прощай.
- Прощай, добрая душа! - ответил Ермак и еще раз на прощание обнял
татарку.
"Что ж, так и уйти, не отблагодарив супостатов? - спросил себя Ермак,
едва за женщиной перестали шуметь кусты. - Нет, надо вернуться к зелью..."
Он быстро достал из узла трут и кремень с кресалом и уполз обратно в
тайный лаз...
Погода разгулялась, и луна уже щедро озаряла азовские крепостные
стены и башни, когда Ермак вылез из подвала. На берегу перекликались
сторожа, а из-за Дона доносилось ржанье кобылиц.
Ермак подождал набежавшего облачка и скользнул в ров, к Дону. Вот и
река! Он погрузился в парную воду и поплыл...
На другом берегу Ермак долго лежал - отдыхал и ждал... И вдруг над
Азов-крепостью блеснули молнии и раз за разом загрохотали могучие взрывы.
Они потрясли и землю, и воздух, и воды Дона, который вдруг кинулся на
берег. Потом грохот стих, и утренний ветер донес до Ермакам приглушенные
крики:
- Алла! Алла!
"Вот оно как! - ухмыльнулся в бороду Ермак. - Ну теперь и к дому
пора!"

Проворный быстроногий конь Ермака увернулся от татарского аркана,
вырвался в степь и на второй день прибежал в разоренную станицу.
На зорьке Иван Кольцо заслышал знакомое ржанье.
Обрадовался казак:
- Ермак прискакал!
Но у землянки друга, опустив голову, скакун бил копытом в землю. И
понял Кольцо - стряслась с Ермаком беда. Собрал сотню, и побежали казаки в
степь.
Вслед им грозил Бзыга:
- Без атаманского слова убегли шарпать зипуны, погоди, вернетесь к
расплате!
Много дней казаки рыскали по осенней степи. С восходом солнца перед
вольницей открывался безбрежный мир большого синего неба и просторной
тихой степи. И каждое утро приходило укутанное туманами, обрызганное
росой, с трубными кликами журавлей. В диком Поле виден каждый конный и
каждый пеший. Молчаливым, мертвым казалось оно, а на самом деле везде - у
курганов, на перелазах, у колодцев - кипела невидимая жизнь;
подкарауливала татарская стрела, аркан лихого наездника и просто острый
нож немирного степняка.
На зорьке казачья сотня мчалась вдоль Дона к Азову. На востоке уже
блестели светлые полоски. Они росли, ширились и гасили звезды одну за
другой. Холодный свежий ветер гнал ковыльные волны по степи. Иван Кольцо
привстал в стремени и прислушался.
- Тихо у турок, тихо, словно на погосте! - вздохнув, вымолвил он. -
Вот бы ударить на супостатов, да крепки стены и башни!
И только выговорил последнее слово, над вражьей крепостью полыхнули
молнии и грянул гром.
Казаки ахнули - высоченная башня вдруг вздрогнула и глыбами, дробясь,
поднялась вверх, и все скрылось в тучах пыли и дыма.
- Эко диво! - воскликнул Кольцо. - Никак, братки, подорвались турки.
Ой, подорвались!
Казаки придержали коней и стали слушать.
- Так и есть! - заговорили они. - Взрыв это!
Радость их тут же сменилась печалью.
- Может, и Ермака больше не стало! - подал голос Гроза.
Богдашка Брязга вскинул голову и беззаботно ответил:
- Не из таких Ермак, чтобы погибнуть, он из полымя живым выйдет...
Казаки задумались. С час они ехали, вспоминая взрыв и Ермака. И вдруг
далеко впереди разглядели человека, медленно бредшего им навстречу.
- Ермак! - радостно закричал Кольцо. - Братцы, это он, по обличью
видно!
Все сразу сорвались с места и с гигиканьем понеслись по степи.
Человек, видно, тоже узнал скачущих, замахал руками и закричал:
- Иванушко!..
А ноги подкашивались, не слушались, и озноб потрясал все тело. Но
Ермак все же добежал до резвого коня и уцепился за стремя. Только и
вырвалось:
- Други!.. Браты!..
И, как подрубленный дуб, упал на землю.

После плена Ермак захворал было, но через неделю уже крепко сидел на
коне.
- Приспела пора, Иванушка, избыть твою кручину. Побежим в татарскую
орду, отыщем твою сестру и выручим из полона, - сказал он Ивану.
- Спасибо, казак, - ответил Кольцо, - век не забуду твою послугу.
Трое ден тому назад взяли одну ясырку и поведала нам татарка: тоскует
сестрица Клава за Сивашем, в самом Перекопском городке, у тамошнего мурзы
Алея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20