Она никогда не сможет заставить себя _с_т_а_т_ь
"нормальной". Это просто невозможно! Мишель говорит, что это будет
примерно так, как если бы она притворялась, что у нее только одна рука
из-за однорукости своего мужа... Нет, ничего у нее не получится, дядя,
поэтому я и пришел к тебе...
Аксель задумался.
- Скажи, - спросил он, - а ты уверен, что она и впрямь свихнулась с
этим Аланом? Я хочу сказать, свихнулась по-настоящему, ну, что она вроде
как не в себе? - он покрутил пальцем у виска.
- Она совсем не похожа на себя, - задумчиво сказал я. - Она... как
будто разучилась думать... Ее последние мысли, перед тем, как она
замолчала, были... были как бы и не ее...
- Женщины всегда думают, что любят, когда выходят замуж, - вздохнув,
сказал Аксель, - и беды тут большой нет. Каждому человеку нужны мечты,
каждый хочет за что-то ухватиться... Но с женщиной, которая на самом деле
любит, шутки плохи. Она живет в мире, где совсем другие законы - она
слепа, глуха ко всему, что ее окружает, и море ей по колено. Она способна
на все, на любые жертвы и... Рано или поздно, Дэви... Рано или поздно...
Он не договорил, но я понял, что он хочет сказать. Ведь и я думал то
же самое.
- Что же нам делать? - в отчаянии прошептал я.
Он посмотрел мне в глаза, и в его взгляде я увидел... решение.
Приговор...
- Послушай меня внимательно, мальчик, - сказал он. - Один из вас
угрожает жизни всех, понимаешь, всех. Может быть, того не понимая, но...
Это так. Даже если она искренно думает, что не выдаст вас, вы все теперь
зависите от случайно оброненного слова, одной-единственной оговорки,
вообще любой _с_л_у_ч_а_й_н_о_с_т_и_. Так имеет ли она право - одна -
подвесить жизнь семерых на тоненьком волоске, только лишь потому, что она
хочет жить с этим самым Аланом? А, Дэви?
Я колебался. Возражать было нечего.
- Если ты... Если ты ставишь вопрос так... - пробормотал я
неуверенно.
- А как иначе, Дэви? Так есть у нее такое право?
- Мы сделали все, чтобы убедить ее! - вырвалось у меня невпопад.
- И у вас ничего не вышло. Что же теперь? Вы будете сидеть сложа руки
и ждать, когда она проговорится?
- Я... не знаю, - с трудом выдавил я.
- Знал я одного человека, - медленно начал Аксель, бросая время от
времени на меня косой взгляд исподлобья, - который плавал на судне...
Как-то матросы оказались в шлюпке - судно загорелось... Болтались они в
море без еды и почти без воды сколько-там дней, пока один из них не вынес
жажды... Он выпил морской воды и сошел с ума. В припадке буйства он стал
ломать лодку... Они все погибли бы, неминуемо погибли, но они скрутили его
и выбросили за борт. Остальные трое - всего их было четверо - дотянули до
берега. Если бы они не сделали то, что сделали, тот сошедший с ума все
равно бы сдох. Но с ним вместе погибли бы и все остальные!
Возникла тяжелая пауза. Наконец, я отрицательно покачал головой.
- Нет, дядя. Этого мы не сделаем, - твердо сказал я.
- Наш мир не райские кущи, - медленно проговорил Аксель, - в
особенности для тех, у кого есть _о_т_к_л_о_н_е_н_и_я_. Я, признаться, был
уверен, что вы из тех, кто способен бороться за свою жизнь и... И
победить. Но может статься, я ошибся.
- Пойми, дядя, - сказал я, - если бы речь шла об Алане, если бы это
его нужно было "вышвырнуть за борт", мы бы не колебались. Но Анна!.. Дело
даже не в том, что она женщина! Если бы на ее месте был любой из нас, это
ничего не меняло бы. Мы слишком _б_л_и_з_к_и_ друг другу, понимаешь? Она -
Анна - даже теперь гораздо ближе мне, чем родные сестры... Мне трудно
объяснить тебе это... - я запнулся, потому что никак не мог найти слов,
которые он бы понял. Я чувствовал, что слова здесь вообще не помогут. -
Это... Это было бы не просто убийство, дядя, а... все равно как отрезать
часть самого себя... Нет! Мы никогда не сможем сделать это!..
- Но тогда это камнем будет висеть над вашими головами до тех пор...
- он не закончил, но мы оба знали, что он имел в виду.

- Я знаю, - вздохнул я, - но то, что ты предлагаешь, для нас не
выход. Если бы мы сделали это, "камень" висел бы над каждым _в_н_у_т_р_и_.
И это было бы для нас во сто крат хуже...
Я даже не мог передать остальным наш разговор с Акселем, ведь его
могла услышать Анна. Но я твердо знал, что они сказали бы то же, что и я.
Я понимал, что Аксель предложил нам единственный реальный выход из
создавшегося положения. Мой отказ последовать его совету означал полное
наше бессилие и обреченность.
Анну мы с тех пор не _с_л_ы_ш_а_л_и_ ни разу. Но хватает ли у нее
воли не _с_л_у_ш_а_т_ь_ нас? Мы не были в этом уверены. От ее сестры
Рэйчел мы узнали, что она отзывается только на нормальную речь и всеми
способами старается доказать себе, что она такая же, как все. Но все равно
мы теперь не могли уже свободно разговаривать друг с другом: мы боялись.
Прошло несколько недель. Все оставалось по-прежнему. Похоже было, что
Анна и впрямь сумела забыть о своем отличии от остальных... Приближался
день ее свадьбы, и наконец, они с Аланом переехали в дом, который ее отец
построил им на своей ферме. Кое-кто поговаривал, что она напрасно вышла
замуж за сына кузнеца, но никаких тревожных для нас слухов вроде не было.
Несколько месяцев мы не слышали о ней ничего. Она избегала даже
встреч со своей сестрой, видимо не желая, чтобы и эта тонюсенькая ниточка
связывала ее с нами. Что ж, нам оставалось только надеяться, что ее брак
оказался удачным и опасения наши были напрасными.
Постепенно наши страхи улеглись. В какой-то степени этому
способствовало то, что пришло время, во всяком случае для нас с
Розалиндой, подумать и о себе. Не помню, когда нам стало ясно, что мы
должны быть вместе. Это было для нас таким очевидным и естественным, так
совпадало с нашими мыслями и желаниями, что нам казалось, мы знали об этом
всегда. Это стало чем-то само собой разумеющимся задолго до того, как мы
начали говорить об этом. Я подумать никогда не мог, что возможен какой-то
другой вариант, - двое людей, выросших вместе, думающих вместе, а кроме
того, объединенных в том, что ощущают враждебность всего окружающего мира,
чувствуют необходимость друг в друге еще раньше, чем сознают, что они
любят...
Но случается, когда они, наконец, понимают, что любят друг друга, они
неожиданно для себя понимают и то, что отличаются не только от всех
остальных, но и друг от друга... И порой они сталкиваются с теми же
проблемами, как и все "нормальные"...
Неприязнь между нашими семьями после истории с лошадьми вылилась в
открытую вражду, и с годами вражда эта не утихла. Мой отец и его
двоюродный брат Ангус Мортон, отец Розалинды, вели между собой что-то
вроде партизанской войны: каждый внимательно следил за землями другого -
не появились ли там хоть малейшие отклонения. Известно было даже, что оба
как-то раз назначили награду тому, кто углядит отклонение на земле соседа.
В своем стремлении перещеголять Мортона отец жертвовал многим. Он,
например, обожал помидоры, но когда они однажды уродились неправильные, он
вообще перестал сажать помидоры и картошку: с той поры нам приходилось
покупать все это у соседей. Некоторые пряности тоже были занесены в
"черный список" и той, и другой стороной, и хотя все это еще больше
поднимало моральный престиж наших семей, но отнюдь не способствовало
нормальным, добрососедским отношениям.
Было совершенно ясно, что обе стороны костьми лягут, но не дадут нам
с Розалиндой пожениться.
С годами ситуация становилась все хуже и хуже. Мать Розалинды уже не
раз делала попытки устраивать что-то вроде смотрин, да и моя мать, я
видел, поглядывала на молодых девиц, словно прикидывая, которая из них
больше годится ей в невестки.
Пока что мы были уверены, что о нашей близости никто не догадывается.
Ничем, кроме колкостей и плохо скрытых оскорблений, Стрормы и Мортоны не
обменивались, и для всех в округе было естественным считать, что и дети
разделяют чувства родителей. Единственным местом, где нас могли видеть
вместе, была церковь: я уже говорил, что встречались мы с Розалиндой редко
и всегда украдкой...
Но выхода из создавшегося тупика мы не видели, и было похоже, что
положение не изменится к лучшему до тех пор, пока мы сами не придумаем
что-нибудь. Был, правда, один вариант - он назывался у нас "свадьбой со
стрельбой", - когда невесту как бы похищали, понятно с согласия родителей.
Мы бы, конечно, пошли на это, если бы вражда Стрормов и Мортонов не
заставляла нас всерьез опасаться, что ружья Мортонов будут стрелять на
этой "свадьбе" отнюдь не холостыми зарядами. Кроме того, мы были уверены,
что даже если нам удастся каким-то образом пожениться, от наших родителей
мы не получим ни гроша, и нам придется уйти из родных домов в чем мать
родила.
Тем временем прошло уже полгода со свадьбы Анны, и все оставалось без
перемен.
Что касается остальных, то мы чувствовали, что за полгода их страх по
поводу брака Анны не то чтобы совсем исчез, но притупился. Конечно, мы не
до конца успокоились, никогда не забывали о нашем отличии и о том, какую
беду оно могло рано или поздно на нас навлечь. Но, привыкнув с детства
жить в этом страхе, мы постепенно привыкли и к мысли об Анне. Продолжалось
это до тех пор, пока Алана не нашли мертвым на дороге к его дому. В горле
у него торчала стрела.

Эту новость сообщила нам Рэйчел, и мы в жуткой тревоге, затаив
дыхание, слушали, как она пытается _п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_ со своей сестрой.
Она старалась изо всех сил, собрала всю свою волю, но у нее ничего не
получалось. Анна наглухо закрылась от нас. Даже в том отчаянии, которое
она сейчас должна была испытывать, она не желала
р_а_з_г_о_в_а_р_и_в_а_т_ь_.
- Я пойду к ней, - сказала Рэйчел. - Кто-то должен быть сейчас возле
нее.
Вернулась она часа через полтора, очень расстроенная.
- Она не хочет меня видеть... Даже в дом не впустила. Она позвала
соседку, а мне закричала, чтобы... чтобы я убиралась вон!
- Наверно, она думает, что это сделал кто-то из нас, - услышали мы
Мишеля. - Может быть, кто-то из вас и в самом деле? Или хотя бы
догадывается, кто это мог быть?
Мы все ответили отрицательно.
- Нужно, чтобы она это знала, - сказал Мишель. - Она не должна
думать, что это мы... Попробуйте все связаться с ней.
Мы все напряглись, но и это не дало никакого результата.
- Плохо, - сказал Мишель. - Каким-то образом мы должны дать ей об
этом знать. Рэйчел, шепни ей как-нибудь при случае это словами. Но так,
чтобы никто из посторонних не слышал.
- Я попробую, - неуверенно сказала Рэйчел.
Час с лишним мы провели в тревожном ожидании. Вернувшись, ничего
хорошего она нам не сообщила.
- У меня ничего не вышло, - сказала Рэйчел. - Я передала записку
через соседку, но та вернулась и сказала, что Анна порвала записку не
читая. Сейчас у нее мать. Она уговаривает Анну вернуться домой... к нам.
- Теперь мы должны быть готовы ко всему! - помолчав, сказал Мишель. -
Приготовьтесь бежать, если это вдруг понадобится. Но пока старайтесь не
вызывать подозрений. А ты, Рэйчел, попробуй узнать, что у нее на уме, и
держи нас в курсе.
Я понятия не имел, что мне делать. Петра была уже в кроватке, и я не
мог разбудить ее так, чтобы никто в доме этого не заметил. Кроме того, я
еще не был уверен в том, что дело так серьезно. Да и могла ли Анна
заподозрить в убийстве Алана ребенка? И потом, мы ведь только
п_р_е_д_п_о_л_а_г_а_л_и_, что Петра - одна из нас. Словом, пока я решил
ничего не предпринимать. В доме все уже спали, когда Рэйчел связалась с
нами вновь.
- Мы с мамой уходим к себе, - сказала она. - Анна выгнала всех из
своего дома, и теперь она там одна. Мама хотела остаться, но с Анной
сейчас невозможно разговаривать, она... Она совсем не в себе. Она сказала
маме, что знает виновных в смерти Алана, но называть никого не будет.
- Ты думаешь, она имела в виду нас? - спросил Мишель. - Но ведь
вполне возможно, что у Алана была с кем-то ссора, о которой не знаем мы,
но знает она?
Рэйчел подумала и ответила отрицательно.
- Если бы дело было в этом, она впустила бы меня. Она не закричала бы
мне: "Убирайся прочь!" Я схожу туда рано утром, как только рассветет.
Может, за ночь она успокоится...
Так мы и порешили и впервые за несколько часов позволили себе хоть
немного расслабиться.
На следующий день Рэйчел рассказала нам, что произошло утром. Она
встала на заре и пошла через поле к дому Анны. Когда она подошла к двери,
ей почему-то стало не по себе... В ушах у нее звенел крик сестры:
"Убирайся!.." Но просто стоять возле дома было бессмысленно, и она,
собравшись с силами, постучала. Ей никто не ответил. Она постучала
сильнее, так что эхо разнеслось по всему дому. Изнутри не доносилось ни
звука. Тогда она страшно перепугалась и стала колотить изо всех сил
кулаками в дверь и окна. По-прежнему никто не отзывался. Рэйчел решила
пойти к соседке, которая вчера передавала ее записку Анне.
Валявшейся во дворе доской они с соседкой высадили окно и влезли в
дом. Анну они нашли наверху, в спальне: ноги ее не доставали полуметра до
пола... Она повесилась на перекладине, поддерживающей крышу...
Вдвоем они сумели снять ее и уложить на кровать. Судя по всему, она
умерла часа за два до их прихода. Соседка накрыла ее простыней...
Рэйчел воспринимала все происходящее так, словно это был какой-то
кошмарный сон, она почти не соображала, что говорит. Соседка взяла ее за
руку, как ребенка, и вывела из дома. Когда они уже выходили, соседка
случайно заметила клочок бумаги, валявшийся на столе.
- Возьми это, - сказала она Рэйчел и сунула бумагу ей в руку. -
Наверняка она написала это перед смертью тебе или родителям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27