Брат, наконец-то слегка разжал руки. Казалось, он
задумался.
Я чуть-чуть смог повернуть голову.
-- Да что с тобой случилось, Алфрик?! Тебя околдовали или
загипнотизировали? Ты видел то, чего не было, то, что только
должно было произойти.
Алфрик все еще прижимал меня к стене, хотя уже с гораздо
меньшей силой. Он не знал, как ему поступить. Он был глуп и не
обладал воображением. Поэтому он верил только в то, что видел
собственными глазами. Но с другой стороны, он, может быть, и
впрямь что-нибудь не так "углядел"?
Я плакал и умолял его отпустить меня. Я старался его
разжалобить -- но моему брату, к несчастью для меня, жалость
была неведома...
* * *
Но я ошибался, когда полагал, что Алфрик не обладает
воображением. Впоследствии я не раз убеждался, что воображение
у него может быть чрезвычайно богатым!
Вы уже знаете: законы гостеприимства для нашего отца были
священны. Если гостя в доме обидели, отец страдал неимоверно.
В одном из своих длинных писем к отцу Квивален Сез написал
о "дарованном ему мистическом моменте", когда возле нашего
замка "божье послание" ударило его по затылку. Надо сказать,
бард не нашел моего солдатика -- вздувшуюся шишку на голове он
просто счел за материальное доказательство утверждения:
художник должен творить в страданиях.
Правда, "мистический момент" вскоре вылился во временную
потерю зрения -- свои ощущения во время болезни он красочно
описал в поэме, которая хотя никогда не была опубликована, но
месяц спустя после написания стала известна нашему отцу. Слова
о "божьем послании ранним утром у стен рыцарского замка"
позволили отцу догадаться, что здесь не обошлось без участия
одного из его сыновей.
Нет, отец ничего не узнал наточно. Но Алфрик стал
постоянно угрожать мне, что расскажет отцу обо всем. Он рисовал
мне картины -- одну жутче другой. Воображение его распалялось.
А тема была одна и та же: вот, узнав правду, отец меня нещадно
наказывает.
Меня пугала уже сама угроза наказания!
Так я превратился в слугу своего брата. Я чистил за него
конюшни, убирал его комнату. Если должны были наказать за
каакую-либо провинность Алфрика -- то наказывали его младшего
брата, Галена.
Месяцы моего рабства превратились в годы -- в
долгие-долгие годы.
Да, дорого обошелся мне "мистический момент".
Бардов я возненавидел лютой ненавистью.
* * *
Восемь лет я терпеливо ждал того дня, когда я полной мерой
смогу отомстить своему брату. Восемь лет постоянного страха и
унижений.
И вот -- этот день настал. И я -- по своей собственной
глупости -- упустил эту возможность.
А сейчас... сейчас мы были вдвоем, в темнице, в
непроглядном мраке, и Алфрик медленно шел ко мне.
-- Ну, где же ты, мой маленький, мой любимый братик?!
Вот Алфрик споткнулся и пополз по тюремному полу, словно
гигантский краб.
Я пропищал: "Я здесь!" -- и отпрыгнул в сторону.
В кромешной тьме я услышал: брат-краб повернулся на голос.
И я снова пропищал: "Я здесь!" -- и снова отпрыгнул в сторону.
И вдруг -- оказался в руках брата. Алфрик перехитрил меня.
Тотчас он что есть силы ударил меня по голове. Я упал.
Последнее, что я почувствовал, теряя сознание: липкие пальцы
крепко сжали мне горло.
* * *
Очнулся я от яркого света,бьющего мне в глаза.
Надо мной склонился Гилеандос. В одной руке он держал
фонарь, в другой -- тарелку с хлебом и сыром.
За ним стояли два стражника. Это были слуги с конюшни. В
лучшем случае, они относились к Алфрику и ко мне равнодушно.
-- Как написал один старинный поэт: "Мой мальчик, избили
тебя, но остался ты жив", -- продекламировал Гилеандос.
Вспомнить сейчас какое-то там старое стихотворение?! Мне
было больно сидеть и даже больно дышать. Левый глаз заплыл. О,
да, битье прошло вполне удачно -- я остался жив! Старый поэт
как в воду глядел!
А Гилеандос продолжал тараторить:
-- Многие из тех, кого заключают в тюрьму, впадают в
отчаяние. Жить не хочется! Но темнота, затхлый воздух, сырость
-- все это болезненно, но не смертельно! Предок нашего
многоуважаемого гостя, сэра Баярда, соламнийский рыцарь Сантос
Сильверблэд попал в городе Далгитосе в тюрьму. Когда армия
Винаса Соламна вошла в Далгитос, то Сантоса нашли в весьма
плачевном состоянии -- как поется в песне, "он палками был
преизрядно побит"...
-- Галена никто не бил, -- подал из угла голос мой брат,
-- его укусила крыса, он отпрыгнул и ударился головой о стену.
-- Подойди, подойди-ка сюда, Алфрик, -- усмехнулся
Гилеандос. -- Мне представляется совершенно очевидным, что
здесь налицо вышеупомянутая мною болезнь, которая усугублена,
без сомнения, холодом, который наступил, как я научно даказал,
из-за воздействия на болотные испарения солнечных пятен.
-- Гален сам ударился головой о стену. Все было так, как я
уже рассказал, -- Алфрик пристально смотрел на меня. -- Ведь
верно же, мой дорогой брат?!
Немного поразмыслив, я ответил:
-- Гилеандос, Алфрик сказал правду. Я ударился головой о
стену. Ну конечно же, о стену. Меня напугала крыса. -- Я лег на
пол. -- Ничего этого не случилось бы, послушайся я Алфрика. Он
говорил мне: стой тихо, а он, мол, постарается развести костер.
Станет и светло, и тепло...
-- О чем ты говоришь, Гален? -- Гилеандос наклонился надо
мной. -- Какой костер? Ты бредишь?
Я застонал:
-- Какой костер? Ни о каком костре я не говорил... Я
испугался крысы... это была большая крыса... огромная крыса...
и я ударился о стену...
Гилеандос поставил рядом со мной тарелку:
-- Твой завтрак, Гален.
Он повернулся и ушел. Дверь за ним и стражниками
закрылась. И мы с Алфриком снова остались вдвоем в кромешной
тьме.
Как только шаги Гилеандоса в коридоре стихли, я услышал:
Алфрик снова идет ко мне. Я пополз от него на середину темницы.
-- С крысой все ясно, -- сказал брат. -- А что ты болтал о
костре?
Я ничего не ответил.
Когда я слышал шаги Алфрика, я начинал снова ползти; когда
брат останавливался, замирал и я.
Мне казалось, эта игра в кошки-мышки тянется уже целую
вечность...
Наконец, за дверью послышались шаги, заскрежетал ключ в
замке и в нашу темницу хлынул свет. Я огляделся: мы с Алфриком
сидели почти вплотную друг к другу -- спиной к спине.
Брат протянул было руку, чтобы схватить меня, но отец уже
стоял над нами. В левой руке он держал факел, а правой крепко
схватил Алфрика за воротник рубашки. Я и представить не мог,
что мой старый отец так быстро бегает!
Около двери стояли два дюжих стражника и, глядя на нас с
братом, ухмылялись. Отец кивнул им, и они стали прикреплять к
стене камеры ножные кандалы. Я увидел: в руках у них только две
цепи.
-- Гилеандос! -- позвал отец, и в камеру вошел наш
учитель.
Отец крепко держал Алфрика, а Гилеандос склонился надо
мной и назидательно изрек:
-- Ты, Гален, еще мал и не научился искусству лжи. А
посему -- не лги взрослым. Я ведь отлично понял, что ты хотел
сказать на самом деле, мой мальчик.
"Значит, я еще не научился правдиво врать?! Это не
очень-то приятный мне комплимент..."
А Гилеандос продолжал:
-- Крыса -- это Алфрик. В переносном смысле, конечно. Ведь
ты не ударялся головой о стену. Тебя избил твой брат. Верно,
Гален?
-- Да.
-- Но почему ты боялся сказать правду? Ты боишься своего
брата?.. А тот пожар, шесть месяцев назад? Это ведь тоже не
твоих рук дело? Я прав?
-- Наверное...
-- Так, так, мой мальчик. Ты не хочешь признаться, что
брат постоянно обижает тебя и бьет... Но разве не было бы лучше
для тебя самого, если бы ты с самого начала рассказал нам всю
правду?!
-- Да, наверное...
Стражники надели на ноги Алфрика кандалы -- тот бессильно
только брызгал слюной. Отец с гневом и презрением смотрел на
своего старшего сына; факелом он размахивал, словно мечом.
-- Гален, -- сказал мне Гилеандос, -- мы с твоим отцом
решили, что тебе пойдет на пользу посидеть в камере рядом с
закованным в кандалы братом. Сидеть тебе придется, видимо, до
тех пор, пока сэр Баярд не отыщет свои доспехи. Мы надеемся,
что и ты, и Алфрик -- вы оба -- сумеете сделать правильные
выводы из всего, что с вами случилось и встанете на путь правды
и добра.
-- Я не уверен, -- глядя на Алфрика, ледяным голосом
сказал отец, -- что лгун и трус достоин звания рыцаря.
Багородная кровь и поступков требует благородных.
Больше не сказав ни слова, отец и Гилеандос ушли.
Стражники снова закрыли дверь.
Во тьме камеры я услышал, как гремят цепи Алфрика. Их
скрежет заставил меня вспомнить разные жуткие истории о
преступниках.
А брат начал красочно описывать, что бы он слелал со мной,
если бы сейчас я попался ему в руки.
Я постарался отвечать ему как можно спокойнее.
-- Мне твои угрозы не очень-то страшны. Наверное, ты еще
так ничего и не понял. Ведь в этих кандалах ты можешь остаться
на всю жизнь. Или, по крайней мере, лет на десять. Пока
какой-нибудь добрый рыцари не сжалится над тобой и не захочет
сделать тебя своим оруженосцем. А ведь по возрасту ты уже давно
мог бы стать оруженосцем какого-нибудь благородного рыцаря. Но
ты -- слишком подлый, Алфрик. Вспомни: когда тебе было
четырнадцать, рыцарь Гариз из Палантаса сказал тебе эти же
самые слова. Тогда, когда он увидел, как ты вынимаешь деньги из
ящика в церкви... Я в четырнадцать лет мог бы запросто стать
оруженосцем, но отец решил, что сначала оруженосцем долен стать
ты. Ведь ты -- его старший сын, его наследник. Ты, наверное, и
представить себе не можешь, как наш отец мучается: в двадцать
один год сыновья рыцарей уже сами являются рыцарями, а ты даже
не стал оруженосцем! Он должен кормить взрослого оболтуса,
заботиться о нем. А ты, ты на его заботу отвечаешь к тому же
подлостью и враньем! Ты только и способен на то, чтобы бить
слуг и ездить на лошадях. Много ума для этого не требуется.
Я услышал: Алфрик захныкал.
Ну что же, прекрасно! И я продолжал:
-- Десять лет в кандалах -- это уж как пить дать! Стать
оруженосцем в тридцать один?! Курам на смех! А это значит, ты
никогда не станешь оруженосцем рыцаря, а уж рыцарем -- тем
более. Можно, конечно, пойти в священники. Но, наверное, и тут
ты уже опоздал. Тридцать один год -- это старость. В любом
случае. В любом деле. И ты это, конечно, сам прекрасно
понимаешь. Вот, например, наш брат Бригельм...
Бывает же такое! Знаете, как в старинной какой-нибудь
комедии: едва только упомянут чье-то имя, как этот человек
тотчас появляется на сцене. Не успел я произнести имя брата,
как Бригельм, открыв дверь, вошел к нам в камеру.
Но его приход был, пожалуй, сейчас некстати. Я
только-только вошел в раж! Алфрик мне сейчас был не страшен!
Как бы там ни было, на пороге стоял Бригельм. На его лице
ясно прочитывалось сострадание -- ему было жалко и меня,
избитого Алфриком, и Алфрика, извивающегося в кандалах.
-- О, милые мои братья! Вас бросили в эту вонючую,
холодную, темную камеру! Почему, за что вас держат здесь? И уже
так долго! Но я верю -- и вы верьте вместе со мной, -- скоро
все это кончится.
-- то кончится, Бригельм? -- спросил Алфрик. Кажется, он
старался говорить спокойно, но голос его все-таки сорвался на
визг.
-- Скоро все это кончится, -- повторил Бригельм, садясь
около меня, и добавил: -- Я принес вам хорошие новости. Час
назад сэр Баярд поймал-таки вора, который украл его доспехи.
Скоро отец позовет вас к себе...
Сэр Баярд поймал Скорпиона?! Н-да, хорошую же новость
принес Бригельм.
А брат продолжал:
-- Я знал, что правда восторжествует. Знал, что вы ни в
чем не виновалы и имя нашей семьи вами не запятнано!
"Угу, до пятого колена", -- мрачно подумал я.
* * *
В большом зале было полутемно -- факелы здесь на этот раз
горели тускло.
Отец и сэр Баярд сидели во главе стола в судейских
мантиях. В зале были и слуги, и крестьяне окрестных деревень --
они негромко переговаривались. Собаки тоже были здесь --
играли, боролсиь, карабкались на стол.
Посмотрев на пойманного вора, я усмехнулся: это и есть
главное действующее лицо судебного представления?! Тощий, почти
скелет. Ноги тонкие -- однако, ощущалось, сильные и жилистые;
они напоминали ноги Скорпиона... Одет он был во все черное, на
вид ему -- лет шестьдесят.
Он не проронил ни слова, и я, с замирающим сердцем, ждал,
когда он заговорит -- его голос, если это Скорпион, выдаст его.
Конечно, просто "козел отпущения" -- для меня гораздо
лучше, чем настоящий преступник. Скорпион мог бы порассказать
обо мне такого!..
Мы с Алфриком -- в окружении стражников -- стояли в
середине зала. Бригельм сидел по правую руку от отца.
Сэр Баярд, покачивая ногой и барабаня пальцами по столу,
время от времени взглядывал на нас с Алфриком -- острый взгляд
его серых глаз был острым, изучающим. Мне казалось: он думает
сейчас примерно так: "Да, этот человек в черном слишком
тщедушен. Разве такой заморыш мог запугать всех или хотя бы
убить Джафу?!"
Наверное, этот слабак, когда его поймали, только при одном
взгляде на сэра Баярда со страху выронил оружие...
Нет, это не Скорпион, это не тот, кто украл доспехи. Но я
готов был во всеуслышанье сказать, сто это именно он. Мне так
не хотелось вновь оказаться в темнице! Я уже открыл было рот,
но вовремя прикусил язык: если я скажу, что это не Скорпион, то
последует множество каверзных вопросов, и я, возможно,
запутаюсь во лжи.
И тут прозвучали слова:
-- Вот тот, кто помогал мне!
Голос чеолвека в черном прозвучал негромко и сухо, словно
зашелестела бумага. Этот несчастный скелет стоял перед отцом и
костлявым пальцем указывал на меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39