Алекс уставился на отца. Этот разговор не вел ни к чему. Он не знал, что говорить этому человеку. У него не осталось ничего, что он мог бы сказать ему – не считая отвратительной новости о том, что он находится на пороге смерти и кто-то из семьи должен присмотреть за ним, пока он умирает, в основном по формальным соображениям. И он не хотел, чтобы это вынуждена была делать Джейн. А кроме нее, отец был последним, кто оставался.
– Ну что ж, – проговорил Унтер-старший. – Я ждал, когда ты снова вернешься сюда, обратно к рассудку и здравому смыслу.
– Я вернулся, papб.
– Я пытался тебя отыскать. Без особого успеха, поскольку твоя сестра прятала тебя от меня.
– Она, э-э… Не могу сказать ничего в ее защиту, papб. Хуанита ужасно упрямая.
– Дело в том, что у меня для тебя хорошие новости, и именно поэтому я и хотел поговорить с тобой. Очень хорошие новости. Очень хорошие медицинские новости, Алекс.
Алекс хмыкнул. Он снова развалился в своем кресле.
– Вряд ли я сумею сам рассказать тебе все подробности, но мы уже некоторое время выплачиваем доктору Киндшеру предварительный гонорар, так что, как только я услышал, что ты вернулся, я тут же вызвал его.
Он провел рукой над линзой, вделанной в поверхность его письменного стола.
Доктор Киндшер вошел в кабинет – у Алекса было сильное подозрение, что доктора уже некоторое время держали в ожидании за дверью. Это было просто вопросом медицинского этикета, способом определить, чье время является более ценным.
– Здравствуй, Алекс.
– Здравствуйте, доктор.
– Мы получили из Швейцарии новые результаты касательно твоего генетического сканирования.
– Я думал, вы уже несколько лет как забросили этот проект.
Доктор Киндшер нахмурился.
– Алекс, это ведь совсем не простое дело – целиком отсканировать человеческий геном, вплоть до последних сантиморганов. Сделать это для конкретного индивидуума – весьма сложная задача.
– Нам пришлось распределить ее по субподрядчикам, – пояснил Унгер-старший. – Разделив на мельчайшие кусочки.
– И мы нашли один совершенно новый «кусочек», как выразился мистер Унгер, – подхватил доктор Киндшер, лучась удовлетворением. – Весьма необычно. Весьма!
– Что же это?
– Выяснилось, что у вас нестандартный тип мукополисахаридоза в хромосоме 7-0-22.
– Это можно сказать по-английски?
– Прошу прощения, Алекс, но оригинал лабораторного отчета написан на французском.
– Я имел в виду – скажите мне, что это означает, доктор, – охрипшим голосом проговорил Алекс. – Выдайте мне ваше экспертное заключение.
– Видишь ли, с самого твоего рождения этот генетический дефект, от которого ты страдаешь, периодически блокировал определенные клеточные функции твоих легких, препятствовал надлежащему отделению жидкостей. Это очень редко встречающийся синдром. Кроме тебя в мире известно всего четыре подобных случая: один в Швейцарии – и эта случайность, я думаю, оказалась весьма счастливой для нас, – и два в Калифорнии. Где был четвертый случай, автор не уточняет.

Твой случай первый из известных в Техасе.
Алекс взглянул на доктора. Потом перевел взгляд на отца. Потом опять на доктора. На этот раз это была не шутка, не какие-нибудь обычные увертки, сопровождаемые наукообразной тарабарщиной и дюжиной уклончивых прогнозов. На этот раз они сами считали, что добились своего. И это было действительно так! Они добились этого; на этот раз в их руках была настоящая истина!
– Но почему? – просипел он.
– Мутагенное повреждение яйцеклетки, – объяснил доктор Киндшер. – Синдром очень редкий, но во всех случаях, диагностированных к настоящему времени, имело место воздействие на материнский организм некоего промышленного растворителя, совершенно определенного промышленного растворителя, давно вышедшего из употребления.
– Сборка микросхем, – пояснил его отец. – Твоя мать долго работала на сборке микросхем на одной фабрике возле границы, задолго до твоего рождения.
– Что? Вот это… Вот в этом и было все дело?
– Она была молода, – печально проговорил Унгер-старший. – Мы жили возле границы, и я еще только-только начал свое предприятие, и у нас с твоей матерью было совсем немного денег.
– И вот так это и случилось, да? Моя мать контактировала с мутагеном на какой-то maquiladora, Название фабрик возле мексиканско-техасской границы, куда ввозились товары с целью переработки или сборки и дальнейшего экспорта, такие товары освобождались от уплаты таможенных пошлин (от исп. maquilar – брать плату за помол мукой).

и из-за этого я все это время был болен?
– Да, Алекс, – кивнул доктор. На его лице было написано глубокое сочувствие.
– Ну-ну…
– Но самая лучшая из моих новостей – существует метод лечения!
– Как это я сам не догадался?
– В Штатах его использование запрещено, – сказал его отец. – И он гораздо сложнее всего, что может предоставить любая пограничная clнnica. Но на этот раз это то, что надо, сын! На этот раз им действительно удалось добраться до корня проблемы!
– Мы уже договорились с нужной клиникой, и они готовы принять тебя, Алекс. Метод генетического восстановления. Он легализован в Египте, Ливане и на Кипре.
– О-о, – простонал Алекс. – Надеюсь, это не Египет?
Кипр, – ответил Унгер-старший.
– Отлично! А то я слышал, что в Египте сейчас свирепствует очень опасный штамм стафа.
Алекс с трудом поднялся с места и подковылял к доктору.
– Но на этот раз вы действительно уверены?
– Я никогда не был ни в чем так уверен за всю свою карьеру! Интронное сканирование не лжет, Алекс, ты можешь на него положиться. Твой порок записан у тебя в генах, это очевидно для любого квалифицированного специалиста, и теперь, когда мы сумели выяснить его точное расположение вплоть до ответвления хромосомы, тебе это смогут подтвердить в любой лаборатории. Я сам дважды проверял это! – Он лучился улыбкой. – В конце концов мы победили ее, Алекс! Теперь мы тебя излечим!
– Большое спасибо, – проговорил Алекс. – Сукин ты сын.
Он ударил доктора Киндшера по лицу.
Доктор пошатнулся и упал на пол. Затем вскарабкался на ноги, держась за щеку, повернулся и выбежал из кабинета.
– Это будет дорого мне стоить, – заметил Унгер-старший.
– Прости, – выговорил Алекс. Трясясь, он оперся на стол.
– Мне действительно очень жаль.
– Ничего, – отозвался его отец. – С такими, как этот паразит, трудно удержаться, чтобы не ударить.
Алекс принялся плакать.
– Я хочу сделать это для тебя, Алехандро, потому что теперь я знаю, что это была не твоя вина, мой мальчик. Ты был испорченным товаром еще в упаковке.
Алекс стер с лица слезы.
– Все тот же старый papб, – хрипло каркнул он.
– Я не уверен, что многое изменится, когда ты перестанешь быть мутантом, – честно предупредил его отец. – Но, может быть, изменишься ты. Как знать? Я твой отец, мой мальчик, и я чувствую, что должен дать тебе этот шанс в жизни.
Он нахмурился.
– Но только на этот раз никаких глупостей! Никаких скандальных историй вроде той, что ты устроил в Нуэво-Ларедо! Алехандро, эти люди подослали ко мне своих адвокатов! Ты едешь на Кипр, причем едешь прямо сейчас и остаешься там. Никаких разговоров, никаких телефонных звонков и кредитных карточек – ты делаешь в точности то, что тебе говорят! И чтобы я больше не слышал о тебе никакой ерунды – о тебе и особенно об этой треклятой дуре, твоей сестре!
– Хорошо, – сказал Алекс.
Он сел – точнее, наполовину упал – в кресло.
– Хорошо, твоя взяла. Сдаюсь. Можешь вызывать «скорую».
Он принялся хихикать.
– Зря смеешься, Алекс. Я слышал, что терапевтическое замещение генов – это очень больно.
– Все больно! – ответил Алекс, уже хохоча. – Все больно и всегда больно до тех пор, пока ты можешь что-то чувствовать!

ЭПИЛОГ

Город Остин, штат Техас, когда-то называли городом Лиловой Короны – в те времена, когда он был достаточно мал, чтобы целиком умещаться внутри своей окруженной холмами ложбины. Считалось, что эти холмы служили ему защитой от торнадо. Разумеется, Лиловая Корона давно уже не исполняла своего предназначения, если вообще когда-либо делала это. За последние пять лет даже старейшая, центральная часть Остина была разрушена одним из Ф-2.
Смерч прошел непосредственно через северное предместье – один из самых старых жилых районов, располагавшийся сразу к северу от Техасского университета. Теперь этот район являлся частью университетской территории, управляемой и охраняемой частными лицами. Смерч оставил здесь не очень много явных следов разрушений, не считая нескольких старых деревьев, превращенных в калек. В основном это были большие старые пекановые деревья – некоторые из них погибли и их место заняли молодые побеги, но множество других, несмотря на увечья, оставались стоять.
Для Алекса проследить путь смерча не составляло труда: только что ты вел машину под ровным пологом цветущих, изнеженных, перенасыщенных углекислотой придорожных гигантов, и вдруг взгляду представал какой-нибудь изувеченный мутант, словно сошедший с картины Гойя, обсыпанный с макушки до земли тощими зелеными хлыстиками молодых ростков. Зачастую от первоначального дерева оставался лишь один скрюченный сук, воздетый кверху, словно манящий палец. Алекс указал на это своей спутнице.
– У нас в Бостоне не бывает торнадо, – ответила она.
Его сестра жила в маленьком, похожем на коробку из-под крекеров домишке – приземистой, коричневой с белым лачуге, выглядевшей лет на сто, если дело было днем. Когда-то, в начале две тысячи двадцатых годов, когда такие вещи были в моде, кто-то покрыл все здание снаружи водонепроницаемым лаком, и под его слоем белая краска выглядела неестественно яркой и веселой.
Ступив на бетонное крыльцо, Алекс увидел, что вмурованная в лак краска все же сдалась перед неумолимым временем, распавшись на десятки миллионов крошечных хлопьев размером не больше мельчайших пылинок. Но это ничего не значило: ни о какой пыли не могло быть и речи. Этот лак останется здесь на века.

Джейн поглядела на экран камеры наблюдения: на пороге стоял коренастый пухлый молодой блондин в костюме с галстуком. С ним была очень странного вида женщина: крошечная, похожая на ведьму или на тот тип студенток, которые постоянно курят марихуану. На ней было шелковое платье с прорезями, полосатые чулки и красные сандалии с завязками на лодыжках. Половина ее лица – ухо, щека и висок – была изуродована огромной лиловой татуировкой.
Впрочем, посетители выглядели невооруженными и не особенно опасными. Как бы то ни было, в окрестностях университета редко случались какие-либо беспорядки, поскольку в нем были сосредоточены огромные массивы данных, и пристальное внимание общественности, и даже немного денег. И что еще более важно, при нем состояла большая полувоенная организация вооруженных, дисциплинированных и горящих свирепым энтузиазмом студентов. Джейн отворила дверь.
– Что вам угодно?
– Джейни!
– Да?
– Это я!
Джейн уставилась на него.
– Господи, Алекс!
– Это Сильвия, – представил Алекс. – Сильвия Май-бридж. Она путешествует вместе со мной. Сильвия, это моя сестра, Джейн Унгер.
– Рада познакомиться, – сказала Джейн. – Вообще-то я теперь называюсь Джейн Малкэхи, так проще и к тому же юридически правильнее.
Она подняла вверх руку, демонстрируя золотое кольцо.
– Ну да, – сказал Алекс, уязвленный. – Я знал, что ты взяла фамилию мужа, но я думал, что ты до сих пор профессионально фигурируешь в Сети как Джейн Унгер.
– Э-э, верно… Возможно, это я тоже вскоре изменю. Алекс помолчал.
– Мы можем войти?
– Ну конечно, черт побери! – Джейн рассмеялась. – Входите, разумеется!
Она знала, что их жилище выглядит кошмарно. Оно было сплошь завалено распечатками, словарями и стопками дисков. На стене висела в рамке огромная цветная карта-схема, озаглавленная «РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ЧАСТОТ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ: РАДИОСПЕКТР».
Джейн сбросила с кушетки кота – кушетка была застелена обычным хлопчатобумажным матрацем – и расчистила для них небольшое местечко, чтобы сесть.
– У тебя по-прежнему аллергия на кошек?
– Нет, больше нет.
– Сколько же времени мы не виделись, Алекс?
– Одиннадцать месяцев, – ответил он, усаживаясь. – Почти год.
– Да, черт возьми! – воскликнула Джейн. – Может быть, вы чего-нибудь хотите?
Сильвия в первый раз за все это время раскрыла рот:
– У вас есть айбоген?
– А что это?
– Ладно, не важно.
Джейн притронулась к плечу брата.
– Должно быть, с тобой там, на Кипре, неплохо обращались. Ты выглядишь замечательно, Алекс!
– Да, – подтвердил Алекс, – в Никозии мне расшили все швы и перештопали их заново. Мне так и сказали, что я, скорее всего, потолстею – чистый метаболизм, понимаешь, Джейни? Я генетически должен был быть крупным светловолосым толстяком! Просто я с детских лет был вынужден оставаться тем чахлым недомерком, которого ты знала!
Он рассмеялся.
– Прости, что сразу не узнала тебя. Это все костюм…
– Да нет, – сказал он, – нет, я теперь совершенно другой, я и сам знаю. Генетика – это корень всего, Джейни, это мегачародейство. Только взгляни на мои руки! Предполагалось, что изменятся мои легкие – и это так и есть, мои легкие теперь крепче камня, – но ты взгляни на мои руки! Они ведь никогда такими не были!
Джейн протянула руку и мягко приложила свою ладонь к его.
– Да, ты прав, они теперь выглядят почти совсем как мои. Они больше не… ну, не такие худые.
– На самом деле все очень просто, – сказал Алекс. – Пока они не перештопали меня заново, у меня не было жизни, а теперь, после этого – после всего, через что я прошел, – у меня есть настоящая жизнь! Теперь я совершенно такой же, как все остальные! С меня снято проклятье, оно уничтожено, его больше нет! И может быть, теперь я действительно проживу долгую жизнь…
Джейн взглянула на его подругу – она сразу предположила, что это его подруга. Нормальная женщина вряд ли стала бы одеваться так вызывающе и путешествовать с парнем вдвоем, если бы между ними ничего не было. То, что она находилась здесь, могло означать только, что Алекс умышленно ее привез, чтобы похвастаться ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50