— Сядем, чего же мы стоим? — заметила тетя Дора, выдвинула стул, стоявший возле стола, и села.
— Прошу к столу! — пригласила мама.
Все сели. Тетя Дора положила на стол коробку папирос, которую до сих пор держала в руках, раскрыла ее и подала Карло:
— Курите!
— Спасибо,— отказался Карло.— Я не курю.
Я взглянула на маму: ей должно понравиться, что Карло не курит.
— Гаси свою папиросу,— сказала мама теге Доре.— Майя, нарежь торт!
— Позвольте мне! — вмешался Карло.
— Ради бога.
— Благодарю вас!
Карло разрезал торт. Я бы наверняка так не сумела. Он положил всем на тарелки по одинаковому куску.
— Вот мы как! — улыбнулся он, развернул салфетку и накрыл ею колени.
Так же мастерски, беззвучно, он откупорил бутылку, разлил шампанское в бокалы. Вытер пальцы о салфетку и снова расстелил ее на коленях.
Тетя Дора подняла бокал:
— Давайте выпьем за того, кто испек этот прекрасный торт!
Тетя Дора выпила до дна, а Карло отпил глоточек и поставил бокал на стол.
— Почему вы не пьете? — спросила тетя Дора.— За здоровье Майи надо пить до дна!
— Выпью, выпью, только не сразу. Майя меня простит. Верно, Майя?
Я кивнула, хотя и побаивалась тетю Дору.
— Может, вы больны? — не отступала она.— Отчего вы не пьете? Врачи запретили?
— Нет, что вы! — Карло рассмеялся.— Просто я сам стараюсь не пить.
— Понятно, значит, стараетесь!
Я посмотрела на маму: что, мол, твоя подруга пристала к Карло?..
— Вы в этом году кончаете аспирантуру? — спросила мама у Карло.
— Да,— Карло любезно передал тете Доре вазочку с вареньем.— Не желаете?
— Не желаю! — в тон ему ответила та.
Карло ничего не заметил, а я горела как в огне: вот, думаю, вскочит сейчас и уйдет. Но Карло повернулся к маме.
— А вы?
— Возьму немного, спасибо.
— Майя, возьми варенье! — это звучало как приказ.
Я подчинилась.
— Налить вам чаю? — спросила мама.
— С удовольствием.
Я вскочила, словно только того и ждала. Все это время я сидела как на иголках. Когда я внесла чай, тетя Дора поднялась и проговорила решительно:
— Я пошла.
— Куда ты спешишь? — удивилась мама.
— Спешу,— она взяла со стола свои папиросы, спички и вышла.
Мама последовала за ней.
Карло принял у меня из рук чашку,
— Спасибо, Майя.
— Я провожу ее,— сказала я.
— Ладно,— он положил сахар и покрутил ложечкой в чашке.
Я выскочила в коридор. Тетя Дора стояла в пальто перед зеркалом и надевала шляпу.
— Почему вы уходите? — спросила я.
— Майя,— она повернулась ко мне, что-то хотела сказать, но смолчала и просто поцеловала меня.
Я почувствовала, что она жалеет меня, и раздраженно подумала г чего она жалеет меня и что, собственно во мне такого жалостного! «...Может, она просто завидует, сама тощая, как жердь!» — даже эта мысль мелькнула в голове.
— Чего нужно было твоей подруге? — набросилась я на маму> когда тетя Дора ушла»
—Она всегда такая странная,— ответила мама. — А тебе... тебе...
— Что — мне?
У меня вдруг пропал голос, и я с трудом пролепетала:
—А тебе нравится Карло?
— Нравится,— сказала мама.
И все. А мне хотелось большего, мне хотелось, чтобы она сказала: очень, очень, очень нравится! Наутро позвонил Карло.
— Майя,— сказал он,— нам надо повидаться, сейчас же...
—Что случилось?
— У меня неотложное дело.
—Куда мне прийти?
—Я сам приду. Спустись вниз через пятнадцать минут.
—Хорошо.
Карло приехал на такси и тут же отпустил машину. •— Почему ты не поднялся? — спросила я. — Так лучше.
— Что с твоей машиной?
— Да как бы тебе сказать... давай пройдемся. •— В чем дело?
— Майя,— начал Карло,— у меня большая неприятность.
— Какая? — у меня сжалось сердце.
— В общем, этот тип... — Какой?
— Тот самый, что торчит под твоими окнами! — почему-то закричал Карло.
— Почему ты кричишь?
— Извини... я сам не знаю, что делаю! •— Что же все-таки случилось?
— Вчера вечером я случайно сбил его своей машиной!
— Кого?
— Не знаю, как его зовут.
— Резо?
— Да... Наехал на него.
— Почему? — вырвалось у меня.
— Случайно, я же говорю — случайно! — опять крикнул Карло, потом вдруг погладил меня по плечу.— Прости, Майя.,, Так вот, что я говорил?.. Да... случайно...
— А дальше?
Я дернула плечом и сбросила его руку. Карло повернулся ко мне спиной. Я обошла его и встала перед ним,
— Дальше!
— Не знаю... Его отвезли в больницу,
— Ты отвез?
— Да,— сказал он, потом поглядел куда-то вбок и добавил: — Нет...
— Почему? Он умер? — это слово разрывало мне горло, но я все же произнесла его,
— Нет...
— Откуда ты знаешь?
— Я звонил утром...
— Как он?
— Плохо... Это все гололед, гололед! — Карло почти кричал.
— Успокойся.
— Машина скользила... Что я мог сделать?
И здесь я повернулась и пошла, сама не знаю, почему я так сделала. Карло побежал за мной.
— Майя!
Я остановилась и почувствовала, что вот-вот упаду,
— Я замерзла,— сказала я,— понимаешь, замерзла!
— Не уходи, Майя,— попросил Карло,— выслушай меня.
— Ступай, Карло,— сказала я.— Ступай,
— Куда?
— В больницу.
— Нет,— сказал Карло,— я туда не пойду, не могу. Один не могу, идем со мной, Майя, я прошу тебя. Ведь ты любишь меня?
— Да.— Я удивилась, зачем ему идти со мной?
И тут у меня мелькнула мысль, что я нужна Карло, нужна именно теперь, когда он так мучился.
— Я никому бы в этом не признался, кроме тебя. Понимаешь, Майя? Кроме тебя...
«Почему? Почему? Почему?» — думала я, слушая его, но тотчас отгоняла эту мысль, потому что верила Карло, а раз верила, значит, и жалела. Вслух я проговорила:
— Да, поедем. Я поеду с тобой,
— Я возьму машину.
— Нет, не сейчас, через полчаса,—- сказала я.— Только не сейчас...
Я с трудом поднялась по лестнице. Вошла в квартиру, меня всю трясло. Я подошла к кровати и легла, не раздеваясь, повалилась на нее. И сразу заснула, как убитая. Разбудил меня телефонный звонок, звонил Карло.
— Майя, я жду тебя!
— Что? — я ничего не понимала спросонья.
— Ты же обещала пойти со мной!
Голос его показался мне странным. «Почему он так упрашивает меня?»
— Сейчас иду! — я повесила трубку, мне не хотелось, чтобы он сказал еще что-нибудь.
В больницу нас не впустили, сказали, что тебе плохо и врач запретил посещение.
Прошла неделя. Карло звонил каждый день, и каждый день мы встречались. Но ни разу мы не пошли в кино, бродили по улицам и говорили все время о тебе. Карло, казалось, успокоился и, как я замечала, жалел, что признался мне во всем.
— Разве я не должна была знать об этом? — спрашивала я.
— А зачем? — отвечал он.— Ему лучше. Я звоню каждый день, кстати, я абсолютно не виноват... Майя, не говори об этом никому... Дай мне слово, что нигде и никому не скажешь! Ты ведь знаешь людей, раздуют, растрезвонят, а я ни за что ни про что должен расхлебывать.
Через неделю нас пропустили к тебе. Когда я открыла дверь в палату и увидела тебя, всего обмотанного бинтами, только тогда я поняла, что не должна была приходить.
Неужели у меня камень вместо сердца? Как могла я причинить тебе, такому жалкому сейчас и разбитому, еще одну боль — как могла показаться вместе с Карло! Что, мол, получил? Этого ты хотел? Лежи теперь и вини себя самого! Ты видишь, какие мы хорошие,— все же пришли тебя навестить, хотя мы вовсе не обязаны, потому что кругом виноват ты один.., Кругом...
У тебя видны были одни глаза. И по глазам я поняла, что ты удивлен. Потом вошел Карло, и глаза твои погасли, словно ты заснул с открытыми глазами.
Мы сели у твоей кровати. Стало тихо. Ты не собирался говорить, и тебе, наверно, было не до того. Карло делал мне какие-то знаки, но я не понимала, чего он хочет.
Потом Карло досадливо усмехнулся, хлопнул ладонью по колену, встал, прошелся по палате, постоял у окна, снова сел.
— Вы должны простить мне ту минутную слабость, я тогда потерял рассудок... Вы оказались таким благородным, таким великодушным... мы с Майей — оба благодарим вас. Верно, Майя?
Его слова заставили меня насторожиться, Карло явно чего-то боялся. Ладно, допустим, все так, но я-то почему должна быть благодарна тебе? Или сам Карло за что благодарит тебя? Что же все-таки случилось?
Неужели?..
Но здесь моя мысль прервалась, и я опять прислушалась к тому, что говорил Карло.
Чем больше он говорил, тем яснее становилось, как он напуган. Сидел он на краешке стула, подавшись вперед, положив руки на колени. Когда он говорил, я не могла отделаться от чувства, что он ничего не видит, что у него вообще нет глаз на этом сером лице, лице смертельно испуганного человека. Страх заразителен. Меня тоже забила дрожь, руки стали ледяными, но я не знала, чего боюсь, и это было много хуже, страшнее... Одно я знала твердо — случилось что-то нехорошее, к чему и я была причастна, но как, каким образом — не знаю, и это ощущение вины тоже походило на страх.
— Мы с Майей — вечные ваши должники,— говорил Карло.
Я невольно протянула к нему руку, желая остановить его, словно сердце подсказало мне, что вот сейчас, сию минуту, он скажет что-то такое, что оглушит меня, уничтожит, убьет. И, наверно, инстинкт самосохранения поднял меня на ноги.
— Карло!
Карло мельком взглянул на меня, даже улыбнуться успел, и я услышала, как он сказал:
— Я слышал, вы нуждаетесь... Это ничего, это поправимо. Все мы — люди...— он сунул руку за бумажником, а я закричала, захрипела*
— Нет! Нет! Не смей!
А после все смешалось, ко мне бросились какие-то люди, что-то разбилось, я лежала на полу, и кто-то гладил меня по лицу мокрой рукой. Мне было очень стыдно и не хотелось вставать, вообще не хотелось больше жить...
Меня усадили на стул. Я не поднимала головы, но чувствовала, что ты смотришь на меня. Я сделала над собой усилие и прошептала:
— Простите... из-за меня вам... Простите...
Потом меня подняли, и я тряпкой повисла на чьей- то руке и сама все время думала: я и есть тряпка, самая настоящая...
Назавтра позвонил Карло. Сначала я не хотела говорить с ним, но потом поняла, что мне было совершенно все равно — говорить или нет.
— Здравствуй, Майя!
— Здравствуй!
— Почему тебя не было в университете?
— Голова болела.
— Я ждал тебя.
— Почему?
— Как это почему? — Карло помолчал и потом повторил: — Ждал.
— Напрасно,— я держала в руках маленькое зеркальце и смотрела, удалась ли мне прическа.
— Май я,— сказал Карло,— все, что произошло вчера,— недоразумение.
— Наверное,— я подняла челку указательным пальцем повыше.
— Паскаль называл человека мыслящим тростником..,
— Кто? — я как будто не расслышала,
— Паскаль.
— Да не может быть!
— Человек слаб, Май я.
— Одну минуту,— я встала, отнесла зеркало на стол, как будто не могла положить его там же, на кушетку, немного постояла перед большим зеркалом и снова взяла трубку.— Да, мы остановились на Паскале...— сказала я.
— Нет, мы говорили не о Паскале...
— Как же,— прервала я,— я точно помню, о Паскале.
— Не о Паскале, а обо мне
— Но при чем здесь ты? — наивно спросила я.
— Получается, что все кончилось за одну минуту. Так?
— Что — все?
— Все, что нас связывало, сближало... А я думал, ты способна быть другом!
— Человек слаб, Карло,— заметила я.
— Майя! — крикнул он.
— Не слышу! — я отнесла трубку далеко в сторону. И только спустя некоторое время спросила:—Что ты сказал?
— Что с телефоном?
— Не знаю. Хочешь, позвони завтра.
— Нет, послушай меня!
— Постой, кто-то стучит.
Я пошла на кухню, принесла оттуда кружку воды, полила цветок, стоявший на подоконнике, отнесла кружку обратно и снова вернулась к телефону.
— Почтальон! Так о чем мы говорили?
— Ты ошибаешься, Майя, ты допускаешь величайшую ошибку.
— Человек слаб, Карло.
— Потом ты будешь жалеть.
— Карло, какой сегодня день?
— Среда.
— А я думала, четверг, представляешь?
— Майя!
— Я слушаю, слушаю.
— Подумай хорошенько, я очень тебя прошу.
— Вот я уже подумала. Если хочешь, попроси меня еще о чем-нибудь. Я исполню три твоих желания. Как в сказке. Когда я была маленькая, с ума сходила из-за Сказок. Всех просила рассказать... Ты помнишь, как у волшебного Цикары сломался рог?
— Понятно,— сказал Карло,— все ясно.
Некоторое время мы оба молчали.
— Карло! — позвала я.
— Слушаю! — сразу откликнулся он.
— Ты помнишь или нет?
— Что?
— Что у Цикары сломался рог.
— Я считал, что ты не похожа на других девушек. Ты и не похожа, но стараешься походить на них.
— Ты ошибаешься, Карло, я именно такая — глупая, легкомысленная, выскочка, и очень рада, что я такая!
— Ты не права, Майя. Ты очень умная, ты все понимаешь...— Я смеялась.— Я не должен был брать тебя с собой, ты такая чувствительная, отзывчивая, муравей показался тебе слоном.
— Я очень люблю слонов. Когда я была маленькая...
— Майя, попроси меня о чем угодно, я все исполню!
— Я хочу иметь десять платьев, пятерых детей, «Волгу», дачу и много друзей. А еще магнитофон «Зенит».
— Не смейся!
— Разве это смешно?
Мне вдруг ужасно надоело разговаривать с ним.
— Ладно, Карло, хватит, я занята.
— Майя, подожди...
— Жду.
— Мы ведь останемся друзьями?
Ах, вот, оказывается, почему он звонил!
В больницу он повел меня для того, чтобы ты ради меня согласился молчать. Он боялся огласки. Он все измерил и рассчитал точно. Но, убежденный в моей любви и наивности, он сделал еще один шаг. И хотя знал, что об этой гадости я нигде, никогда не заикнусь, сегодня все же проверил меня и обезоружил фразой: «Мы ведь останемся друзьями!»
После этого разговора мне стало так плохо, что я две недели не вставала с постели. У меня был жар, но мне казалось, что я мерзну, что лежу в снегу и снег лежит у меня на груди, на лице, набивается в рот, и я задыхаюсь. Засыпая, я видела такие кошмарные сны, что просыпалась с криком, вся в холодном поту. Я боялась спать, но и наяву меня не оставляли в покое видения. Я просила маму привести Бабалэ. А мама никак не могла вспомнить, кто такая Бабалэ, которую я так упорно зову.
Звонил монастырский колокол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13