«Один,— начал он про себя,— один с половиной.., два...»
— Занавеску не поднимай!
— Да.
Он вышел на улицу с авоськой, в авоське две пустые бутылки. Тротуар был уже полит, было так прохладно, что он даже поежился.
В конце улицы — маленький гастроном, там по утрам продавали молоко.
Он медленно пошел по подъему.
«Ну вот, ты настоящий, примерный семьянин,— говорил он себе,— вот это я понимаю! Такой должен стоять в вестибюле Дворца бракосочетаний — в полотняных брюках, сандалиях, с молочными бутылками в авоське, а на груди табличка — и большими буквами: «Идеальный муж!» Ты же хотел этого. Получил? Вот и поздравляю! Напрасно кривляешься, что здесь обидного? Молоко нужно твоему собственному ребенку и больше никому! Кто же должен ходить за молоком, если не отец?»
Магазин был закрыт. Неужели Майя ошиблась и разбудила его раньше времени?
— Молодой человек!
Резо оглянулся — его окликал сапожник с их улицы.
Резо вопросительно приложил руку к груди: вы, мол, меня? Сапожник кивнул:
— На минуточку!
Резо перешел на ту сторону. Сапожник энергично схватил его за локоть и куда-то потащил. Резо невольно подался назад.
— Постой,— засмеялся сапожник,— я тебе что-то покажу! — У него были густые сросшиеся брови и блестящие веселые глаза.
Они подошли к будке.
— Видишь?
В будке сидел какой-то человек и мутными глазами смотрел на Резо.
— Зачем ты звал меня? — обернулся Резо к сапожнику.
— А затем, чтоб ты моего хаши испробовал. Давай, давай! — Он легонько подтолкнул Резо вперед.
В будке стоял низенький стол и табурет с сиденьем из полосок кожи. Сапожник усадил Резо на табурет, а сам присел на корточки. Спина его вылезала за дверь, на улицу.
— Не хаши, а чудо!
Он снял крышку с кастрюли, стоявшей посреди стола. Потом за спиной Резо протянул руку к висящему на гвозде пиджаку и достал из кармана ложки, аккуратно завернутые в тряпку. Одну дал Резо, другую взял себе. Тем временем мужчина, который до сих пор не произнес ни слова, крошил хлеб в кастрюлю. Кончив крошить, вынул из кармана свою ложку, обтер ее об сорочку и сунул в кастрюлю.
— Это свой парень, Лео, каждое утро за молоком ходит, недавно на нашу улицу переехал, давай, думаю, позову, приглашу,— говорил сапожник, с аппетитом уплетая хаши,— ешь, чего смотришь!
Он достал из-под стола поллитровку, молчаливый достал из кармана стакан и поставил на стол. Резо только сейчас заметил, что у молчаливого нет одной ноги.
— А без чего хаши не идет? Без водочки! — пропел сапожник. Он достал жестяную кружку, налил водку сперва одноногому в его стакан, а кружку протянул Резо.— Пей!
Резо взял кружку и стал ждать: может, Лео тост скажет. Но Лео молча опрокинул стакан,
— Ну как. Лео, пошло? — засмеялся сапожник и на
лил водки себе.— Это первое причастие! — он обтер губы рукой и снова наполнил стакан. Резо выпил, и сапожник налил ему еще.— Второе причастие!
Резо стало жарко.
— Как тебя величать прикажешь?
— Резо.
-— Хорошее имя, верно, Лео?
Лео не ответил.
— Это мама так назвала меня,— с улыбкой сказал Резо.
Сапожник открыл вторую бутылку.
— Ваше здоровье, уважаемый Лео.— У Резо задрожал голос, он не смог продолжать, допил то, что оставалось в кружке.— Это ничего, это ничего...— Он нагнулся и провел рукой по обрубку.
Лео оттолкнул его руку. Резо застыл от неожиданности и поглядел а сапожника. Тот громко расхохотался. Через несколько минут Резо держал в руке женскую туфельку.
— Бедный Йорик,— декламировал он с выражением,— бедный Йорик!
Уходя, он увидел костыль, прислоненный к будке.
В руке он все еще держал сетку. Неужели он держал ее так все время? Не может этого быть!
Он сидел в трамвае и куда-то ехал. Разомлевшему от водки, спать хотелось ужасно. Голова то и дело валилась на грудь, но он сразу же высоко поднимал ее и улыбался сидевшей напротив старушке.
Потом он вошел в подъезд четырехэтажного дома и поднялся по лестнице на второй этаж. На площадку выходили три двери. Он подошел к правой. Сердце так колотилось — вот-вот выскочит, как будто поднялся он не на второй этаж, а на десятый. Он поставил сетку с бутылками на пол и осторожно нажал кнопку звонка. Прислушался, позвонил еще раз. Там, за дверью, что-то стукнуло, и послышалось шарканье шлепанцев.
— Кто там? — спросила женщина шепотом.
— Это я, открой! — ответил он тоже шепотом.
Но ему не открыли. Женщина после небольшой паузы снова спросила:
— Кто-о?
— Резо.
За дверью наступила такая тишина, словно голос этот ему просто померещился. Он только собирался
опять нажать кнопку, как ключ дважды повернулся в замке, и дверь приоткрылась. Резо так быстро нырнул в щель, что хозяйка испуганно прижалась к стене.
— Резо?
— Тс-с! — Резо взял ее за руку повыше локтя.— Тс-с! Закрой дверь.
Халат был накинут поверх розовой ночной рубашки. Сквозь глубокий вырез проглядывала белая маленькая грудь.
— Резо?
— Анна! Анна! — Вот все, что он сумел сказать между поцелуями.
И ему вдруг показалось, что все было сном, и только вот эта женщина, едва проснувшаяся, не очнувшаяся еще ото сна, была действительностью, вот эта женщина с прохладной маленькой грудью, с такой податливой, слабой талией, что казалось, будто у нее вовсе нет позвоночника.
Она схватила его за волосы и подняла его голову, лицом к себе:
— Что с тобой?
— Анна!
— Я спрашиваю, что с тобой?
Потом она высвободилась из его объятий, прикрыла ладонью оголившуюся грудь, отступила чуть в сторону и взглянула на него с опаской:
— Ты пьяный?
— Нет, иди ко мне!
Он испугался, что она вдруг исчезнет.
— Иди,— опять двинулся он к ней, но она легко отвела его руку.
Резо потерял равновесие и ударился об стену.
— Ну, конечно, пьяный! — Анна посмотрела на него с упреком, поправила волосы.— Заходи в комнату.— Она хотела как-нибудь отвести его от двери, потому что на лестнице, конечно, было слышно все, что делалось в передней.— Идем в комнату!
— Анна!
— Напился и вспомнил? — Она улыбнулась, видно, решила быть с ним поласковей, так будет меньше шуму.— Заходи.— Она взяла его за руку.— Чего стал?
Он подчинился и пошел за нею, по дороге поддел ногой мяч, тот стукнулся о стеклянную дверь.
— Тс-с! — Анна приложила палец к губам.— Мальчик не спит.— Она показала глазами на другую дверь,
— Да,— сказал Резо,— да...
В комнате по сравнению с коридором было светлее. Это почему-то насторожило его, и он остановился на пороге.
— В чем дело? — Анна тихонько засмеялась.— Я так сладко спала, а ты разбудил. У меня свободный день, думаю — хоть высплюсь хорошенько.— Она подошла к разобранной постели и поправила одеяло.— Ложись, если хочешь, поспи.
— Нет!
— Посмотри в зеркало, на кого ты похож.
Она стояла перед зеркалом и причесывалась.
Резо подошел и стал с ней рядом. Сначала он ничего не увидел, как будто стекло было запотевшим, потом разглядел свое лицо и узнал только потому, что в зеркале должно было быть его отражение.
Анна повернулась к нему и расстегнула пуговицу на сорочке.
— Ложись!
— Нет! — ответил он, но рубашку снял.
Он обнял ее за плечи:
— Анна!
— Анна! Анна! Что Анна? Что ты хочешь? -— дернула она плечом.
Рука его упала. Он выдвинул стул из-под стола и сел. На столе лежала раскрытая тетрадка. Страница в клеточку исписана цифрами. Он пригляделся и прочел вслух:
— Расстояние между двумя городами 744 километра. Из этих городов вышли навстречу друг другу два поезда. Один со скоростью 32 километра в час, другой — 30 километров в час. Через сколько часов поезда встретятся? — Он рассмеялся.
— Ты чего? — спросила Анна.
Он обнял ее за талию и прижался щекой к животу,
И в это время он увидел мальчика: расплющи нос о стеклянную дверь, он глядел на них Резо быстро отпустил Анну.
— Что такое? — Она вздрогнула, повернулась к дверям и увидела сына.— Арчил! — крикнула она— Иди, возьми тетрадь!
Мальчик вошел, не поднимая головы, подошел к столу, взял тетрадь и повернул обратно.
— Здравствуй, Арчил! — крикнул ему вслед Резо,
Мальчик не ответил, не остановился, вышел из комнаты, и через несколько минут хлопнула входная дверь,
В комнате стало тихо. Потом Анна сказала:
— Такой умный мальчик, даже не будит меня, сам уходит в школу.— Она помолчала, подошла к окну.— Послушайся меня, ложись и выспись.
Резо вдруг вскочил, схватил ее на руки и понес к кровати.
— Пусти.— Она смеялась, хотя серьезному старалась высвободиться.— Пусти.— Он уложил ее на постель и стал целовать, совсем потеряв голову.
— От тебя чесноком разит, я не люблю! Пусти... Я не люблю...
— Я тоже... я тоже, я тоже...
Она сначала сопротивлялась, но потом обмякла и затихла. Закрыв глаза, она слабым прерывающимся голосом повторяла одно и то же:
— Не люблю... Не люблю... Пусти! — вдруг проговорила она резко.— Пусти, говорю!
Резо сразу покорился и зарылся головой в подушку.
Она провела ладонью по его голой спине, раз, другой, и тихим, ласковым голосом сказала:
— Спи...
...Он шагает по шпалам через тоннель. В тоннель с обоих концов входят поезда. Потом тоннель исчез. И теперь он шел по улице. В городе была одна-единственная улица, и он шел по ней, а с обеих сторон по этой улице шли два поезда навстречу друг другу.
По рельсам бежал мальчик с раскрытой тетрадкой в руке и кричал:
— Проверь! Проверь!
— Сойди со шпал!
Мальчик смеялся громко, басом. Смех разбивался о стены домов на равные части и с разных углов доносился по-разному:
— Ха-хо-хе-хи!!
Потом он увидел человека, который лежал на путях и спокойно спал, словно в собственной постели.
Это спокойствие так его разозлило, что он непременно набросился бы на спящего с кулаками и стащил бы его с путей, если бы не почувствовал удивительной вещи: оба поезда вел он сам, то есть просто был машинистом обоих поездов, и сам, собственной персоной,
лежал на путях и спокойно ждал, когда его перережут колеса.
— Когда встретятся поезда? Когда?
— Никогда! Никогда! — кричал кто-то невидимый,
— Скоро! Скоро! — хотелось ему ответить назло невидимому, но из горла не удавалось выдавить ни звука.
Потом он увидел молоко, пролитое на рельсы, молочную лужу между шпалами. Лужа быстро росла. Скоро она залила весь город, и дома всплыли как поплавки. А самого его не было нигде видно, и поезда пропали. Было только белое пространство, молочное море и больше ничего.
— А-а! — закричал он.— А-а-а-а!
— Что ты? — спросил женский голос.
Он боялся открыть глаза, ему казалось, что он продолжает спать. Прошло еще немного времени, прежде чем он решился спросить:
— Который час?
— Одиннадцать. Спи.
Анна, как видно, ходила по комнате. Слова доносились то с одной стороны, то с другой. В ушах у него звучал недетский смех: ха-хо-хе...
Он повернулся на спину и только теперь открыл глаза. Анны в комнате не было. Наверно, она только что вышла.
«Одиннадцать... одиннадцать...»
Во рту так пересохло, что даже слюны не было, чтобы сглотнуть.
— Анна! — позвал он тихо.
— Чего тебе?
— Воды... Воды принеси.
Он отпил глоток и вернул ей стакан.
— Очухался? — Она улыбнулась.— Вставай, позавтракаем.
— Не хочу...
— Ах ты бедненький, дома тебе влетит,— она смеялась.— Хотела бы я сейчас поглядеть на Майю! — Она поставила стакан на стол, вернулась и присела на кровать: — Жалеешь?
— О чем?
— Что пришел ко мне,
— Почему?
«Как она догадалась, что я жалею?»
— Я не должна была тебе открывать
— Почему?
— Потому...
—А все-таки?
— Ладно, хватит об этом.
Некоторое время они молчали. Потом Резо встал и начал одеваться. Анна подошла к зеркалу и поглядела на свое отражение.
— Нет, я решительно ничего еще не видела в жизни... Ничего...— Она неожиданно повернулась к нему.— Господи, на кого ты похож!
Он посмотрел на нее, она не улыбалась.
— Ты похож на клоуна.— Она наконец засмеялась, но смех ее прозвучал горько, как насмешка.
Резо прошел к дверям, остановился на пороге и, не оглядываясь, пробормотал:
— Я пошел!
— Да.
— Пока!
— До свидания.
Он открыл дверь и вышел уже на лестницу, когда она окликнула его:
— Ты забыл бутылки!
Он вернулся, взял у нее из рук авоську и молча ушел...
НА ЛУНУ
Я помню все, хотя очень стараюсь забыть. Иногда я думаю, что в самом деле кончилось все, что нас связывало, все, что было общего. А общего и так было очень мало, а точнее — ничего общего не было. Мы не любили друг друга — вот главное, и с этим главным мы никак не могли примириться. Ты себя обманывал, так упрямо и упорно, что я невольно поддалась тебе, поверила, правда, только на мгновение, на одно, самое короткое мгновение.
Сегодня, когда с тех пор прошло так много времени, эти несколько месяцев или целый год кажутся мне мгновением. Я любила тебя одну секунду. Я любила твой голос, твою походку. Я представляла, как ты стоишь на трамвайной остановке, засунув руки в карманы, и ждешь меня, ждешь только меня и больше никого. На всем свете ни одной женщины, пусть в сто раз красивее и умнее меня, для тебя не существовало. Эта мысль на
полнила мое сердце странной радостью. Я поспешно бежала к тебе, становилась на то самое место, где представляла тебя мысленно, и ждала, и уверенность, что ты не придешь, внушала мне еще большую радость, потому что я тогда чувствовала себя покинутой и безнадежно влюбленной девчонкой.
Я помню, как однажды утром мы пошли на кладбище, на могилу твоей матери. Была весна, май. Мы купили сирень и поехали трамваем в самый конец города. Ты стоял молча, смотрел в окно, и рука твоя, лежавшая на моем плече, не ласкала меня. Это удивило меня. Неужели поэтому я считала, что люблю тебя? Свойство, которое сама природа даровала женщине,— быть обителью, убежищем для другого существа,— я, неопытная и наивная, приняла за любовь.
Лучше бы мне не понимать никогда, что я обманывала себя! Лучше бы этому заблуждению оставаться нетронутым!
Утром на кладбище было красиво. Я хотела сказать тебе об этом, но не посмела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13