Ясно, что он не ждет ответа, да и что может ответить Теймураз?
— От глупости и равнодушия,— говорит профессор,— да, только от глупости и равнодушия...
Он замолкает и после паузы спрашивает:
— Не выпить ли нам чего-нибудь?
— Спасибо, я не пью,— отвечает Теймураз.
— Совсем немного?
— Нет, благодарю.
Профессор встает, ставит на стол бутылку коньяка и две рюмки, наливает коньяк и поднимает свою рюмку:
— Будем здоровы! — Пьет.— Прошу вас, выпейте. Да, от глупости и равнодушия,— снова повторяет профессор.
Теймураз напрягается, сам не зная почему. Ему кажется, что этот посторонний, раздавленный своей бедой человек в чем-то винит его.
Профессор снова наливает коньяк.
— Открою вам одну курьезную истину: чем больше отдаляется от нас врач, чем больше он забывает о своей первейшей обязанности, чем недоступнее становится он для простых смертных, тем больше мы его уважаем. Невероятно, но факт...
— Да, но врач — это одно, а отец — другое...— с улыбкой возражает Теймураз.
Звонит телефон. Профессор берет трубку. Теймураз почему-то вспоминает Дато.
— Слушаю... а-а-а, доехали... Спасибо, что позвонила. Нет, снотворного не принимай, постарайся заснуть так... Не кури, иначе я пожалуюсь Шалве... У меня все в порядке, не беспокойся... От меня тоже привет... Нет... еще не ушел... Спасибо, дорогая...
Профессор кладет трубку и некоторое время не убирает руку, сидит, задумавшись, потом говорит:
— Врач, который устает, уже не врач...— Пьет коньяк и доливает снова: — Помните об этом, мой милый.
«Дато, наверно, совсем большой»,— думает Теймураз и сам удивляется, как давно он не вспоминал о сыне.
Тетка жила довольно далеко, рядом с почтамтом. По дороге Беко несколько раз останавливался передохнуть. От голода кружилась голова. Тяжело дыша, он подбежал к воротам. Залаяла собака.
— Джека, Джека,— приласкал он пса, кинувшегося ему в ноги.
— Тетя! — крикнул он.— Тетя Тина!
Никто не отозвался. Тогда он поднялся бегом по лестнице и увидел на дверях замок. Этого он никак не ожидал! Сел на ступеньку и уткнулся лицом в ладони: что делать?
Потом он спустился во двор. Под инжировым деревом на каменном столе увидел два желтых огурца. Жадно вонзился зубами, но тут же сплюнул — огурец был гнилой. Выбежал на улицу и бежал без передышки, изредка замедляя шаг. Пот катился градом, сердце колотилось где-то в горле. Солнечные лучи, отражаясь в стеклах, приобретали красноватый оттенок. Он жалел, что не взял с собой Дато. И верно, почему он его с собой не взял?
Сколько времени прошло? Он не замечал, как летит время.
Уже издалека сердце подсказало ему, что он не найдет Дато там, где оставил. Это предчувствие возникло еще раньше, но он отгонял его от себя. Теперь он бежал в гору, надеясь за поворотом увидеть Дато.
Откуда ему было знать, что Дато побежал за мальчишками, которые отняли у него трубу. Он долго бежал за ними плача, потом они вскочили в автобус и скрылись. Дато заблудился, и только поздно вечером его случайно заметил проезжавший на машине Духу и отвез домой.
Беко кинулся к сторожу обезьяньего питомника:
— Вы не видели маленького мальчика?
Сторож достал из кисета щепотку табаку и стал сворачивать самокрутку, послюнил бумажку, сунул готовую цигарку в рот, закурил и, выпустив дым, ответил:
— Нет!
— С трубой? Такой маленький..,
— Не видел, говорю!
Беко побежал обратно по спуску, нагнал какого-то пария, который шел в обнимку с девушкой, и спросил:
— Не встречали маленького мальчика?
Девушка удивленно взглянула на своего дружка и прыснула.
— С трубой...— добавил Беко.
— Сказали тебе — нет,— нахмурился парень.
— Дато! Дато! — закричал Беко и снова побежал.
Он бежал до самого конца улицы, пока не налетел на
забор: шло строительство, и улицу перегородили. Беко медленно пошел обратно. Куда мог подеваться Дато? Выйдя из тупика, он снова столкнулся с той же самой парочкой. Когда они разминулись, парень окликнул его:
— Эй, поди сюда!
Беко остановился. Парень подошел и, крепко взяв его за локоть, отвел в сторонку:
— Значит, с трубой мальчик?
— Да,— у Беко от радости сердце так и подскочило.
Парень отпустил его локоть:
— Вот я сейчас ка-ак дам тебе, тогда узнаешь...
Беко невольно откинул голову назад.
— Ты знаком с этой девушкой?
— Нет.
— Смотри мне! — парень погрозил пальцем.
— Нет, клянусь матерью!
— Еще раз попадешься, я тебе покажу трубу!
Беко брел по улице и думал: куда же Дато мог подеваться? Куда? Пока он не найдет его, домой вернуться не может. Но как найти ребенка в таком большом городе?
Он миновал ботанический сад, прошел по улице, ведущей к набережной, заглянул во двор, где они пили воду, потом сел на знакомую скамейку под пальмой. На набережной народу заметно прибавилось. В основном это была праздная, гуляющая публика. Море отсвечивало красным, хотя заходящего солнца не было видно. Набитый пассажирами катер возвращался с пляжа. На катере гремела музыка. «Что делать,— думал Беко.— Что же мне делать!..»
Он встал и направился в порт, по дороге вглядываясь в толпу, в надежде найти Дато... В порту тоже было полно народу. Люди сновали по трапу «Адмирала Нахимова». Беко постоял и пошел назад. У входа в порт за каменным парапетом ныряли в воду маленькие мальчишки, они доставали со дна мелочь, брошенную туристами. Еще
немного, и их рабочий день подойдет к концу. Вода уже и так потемнела, а скоро совсем ничего не будет видно. Через десять — пятнадцать минут мальчишки вышли на берег, засунув монеты в рот, стали выжимать мокрые трусы, потом снова надели их и, шлепая босыми ногами по асфальту, разбежались по домам.
Темнота еще больше напугала Беко. «Куда идти?». Подгоняемый страхом, он побежал. Возле театра подсвеченный цветными лампочками фонтан заставил его остановиться. У фонтана было много гуляющих.
— Сисордия! —окликнул его кто-то.
Беко оглянулся и увидел директора музыкального училища.
— Как дела, Сисордия?
— Спасибо...
— Дома все в порядке?
— Да, спасибо.
— Все здоровы? — Кириле так настойчиво спрашивал, словно требовал: а ну-ка, вспомни, может, кто-то не так уж и здоров?
— Все здоровы...
— В театр идешь? — Директор сунул под мышку тяжелую партитуру «Абесалома и Этери»,
— Нет.
— А что же ты тут делаешь?
— Ничего, так просто,— Беко спрятал руки за спину и опустил голову.
— В этом году опять будешь сдавать в институт?
— Нет, не буду.
— Нет? — просиял директор: у его дочек одним конкурентом становилось меньше.— А почему?
— Не знаю...
— Значит, работать пойдешь?
— Я и так работаю.
— Где? А-а, верно, верно! Ты слышал, внука Нико Гегечкори похитили?
— Что-о?! — Беко стоял как громом пораженный.
— Не слыхал? Похитили. Знали, значит, что дед богатый человек, и похитили. Нико ради внука не то что денег, жизни не пожалеет! В Америке — еще понятно, но что у нас такое случится — не ожидал! Вся милиция на ногах, весь город в поисках. Спиноза с ружьем бродит,— засмеялся директор, но сразу захлопнул рот, словно муху поймал.— Мать убивается, бедная! Прекрасная женщина! Бесплатно с моими девочками занимается! Неужели ты не слыхал?
— Бесплатно?
— Конечно, но я не о том.
«Что делать! — лихорадочно думал Беко.— Что делать! Ясно, перепугались, мы ведь на целый день уехали».
— Ты слышишь, Сисордия?
— Что? — простонал Беко, но тотчас спохватился: — Слышу.
— Надо этих бандитов за ноги подвесить, за ноги,— говорил директор.— Я бы их на стадион вывел и на глазах у всех расстрелял. Если бы моих девочек похитили,—- директор испытующе посмотрел на Беко: не знает ли тот часом его тайной мечты? Директор только и мечтал, чтобы похитили его дочерей. Он бы тогда избавился раз и навсегда от ежегодных скитаний по протекторам, у дочерей были бы мужья, пусть бы они и беспокоились, а он бы наконец отдохнул... Но нет, откуда знать Беко о таких сокровенных мыслях,— успокоил он себя и бойко продолжал: — Я бы своими руками убил бандитов! Скажешь, не так? — Он поднял над головой партитуру, словно ею собирался расправиться с похитителями своих дочерей.— Отвечай.
— Да, конечно,— еле слышно проговорил Беко.
— Задушу собственными руками,— директор постепенно распалялся. На что им сдался этот сопливый мальчишка, когда рядом, под носом три девушки, одна другой краше! Ладно, хорошо, не будем говорить о трех, но одну можно было похитить? Правда, и на это нужны деньги! Моей зарплаты не хватает возить их взад-вперед. А у этого Нико, говорят, даже в почках камни драгоценные...— Надо их расстрелять прямо на стадионе, чтобы все видели и другим неповадно было! Но наш закон слишком мягко с ними обходится, присудят семь лет, и дело с концом.— Он представил себе, как еще семь лет ему придется возить своих дочерей в Тбилиси и не солоно хлебавши возвращаться обратно.— Бензином надо облить их и сжечь! — закричал он отчаянно.
Но Беко ничего не слышал, кроме стука своего сердца. У него руки-ноги отнялись. Он даже не заметил, когда замолчал директор, когда ушел, оставив его одного. Должно быть, он долго стоял в полной растерянности, потому что, когда очнулся, вокруг уже никого не было. Теперь он
стоял один у фонтана. В его помраченном сознании снова вспыхнул страх: «Убьют!» Он даже не задумался, не задал себе вопроса, за что его должны убить. Его трясло как в лихорадке. Он подошел к фонтану и сунул обе руки в воду. Холодная вода была приятна. У Беко подкосились колени, и он едва не рухнул там же, у фонтана. Ощущение вины не покидало его, и на сердце было муторно.
«Я должен найти Дато, должен найти Дато!»
Неожиданно он сорвался с места и побежал, держа на отлете отяжелевшие, бессильные руки, словно они были вымазаны дегтем. Нога подвернулась, как если бы он споткнулся о камень. Он совсем раскис, обмяк и, сжавшись в комок, опустился на землю. Он сидел и стонал, обливаясь холодным потом. Он не скоро заставил себя встать, но снова побежал. Ему казалось, что в беге было его единственное спасение, словно, пока он в силах был бежать, оставалась какая-то надежда. Он бежал в гору, вернее, воображал, что бежит, а на самом деле едва тащился. Сердце так бешено колотилось, словно собиралось выскочить из груди.
Потом он увидел лампочку, висевшую над железными воротами. Это был обезьяний питомник. Здесь надо было искать, здесь ждать с самого начала. Он, видимо, совсем отупел от страха, иначе сразу додумался бы, что если Дато и убежал куда-нибудь, то непременно вернулся бы сюда, потому что знал: Беко должен быть здесь.
Беко поплелся к деревьям и сел на землю, рядом с корявыми, выпирающими из-под почвы корнями. Он часто и тяжело дышал, как побитый боксер, отдыхающий в углу ринга. Чуть переведя дух, он почувствовал, что к нему возвращается способность рассуждать. Хорошо, что он вернулся, не надо было отсюда уходить. А вдруг Дато взяли в милицию, ведь его ищут. Значит, и Беко ищут, ищет милиция, ищут все люди с ружьями. Почему? За что? В чем он провинился? Но ведь никто не знает, что он не виноват. Он увел Дато, и ребенок пропал. Всеобщая тревога вполне понятна.
Он представил себе Зину, в отчаянии ломающую руки. Может, она в самом деле поверила, что Беко похитил Датуну. Почему? А потому. Потому что. Ему стало стыдно. Стыд жег огнем все тело. И тут мелькнула новая мысль: они ведь не знают, что именно он, Беко, забрал ребенка! Надо срочно его найти и вернуть домой. Он беспомощно огляделся по сторонам, как будто искал, ко
му можно довериться. Пойду в милицию и все расскажу, решил он, так будет лучше. И совсем было собрался уже идти, как вдруг снова засомневался: а если спросят, почему я не взял его с собой, а оставил тут? Что я отвечу? Что хотел побыстрее вернуться с деньгами? Но кто этому поверит? Никто! Однако в нем росла уверенность, что Дато непременно должен быть здесь. Или он сам пробрался к обезьянам, или какой-нибудь добрый человек его провел. Сторож мог и не заметить, тем более такой сторож, который все свое внимание завертывает вместе с табаком в бумагу. Дато пролез в питомник, увлекся и не заметил, как стемнело. Сидит теперь где-нибудь, забившись в угол, перепуганный, ждет возвращения Беко. Беко улыбнулся, почти совсем успокоившись.
Обезьяний питомник был обнесен высокой проволочной сеткой. Перелезть через нее было бы нетрудно, если бы не лампочки. Беко довольно долго брел, пока не отыскал место, где лампочка перегорела. Он вцепился в проволочную сетку. Нет, так просто не влезешь, надо снять ботинки. Он разулся, перебросил ботинки через ограду и с трудом перелез сам, ободрав на ноге большой палец. Пошарив в траве, нашел ботинки и, сев на землю, обулся. Завязывая шнурки, взглянул на небо: который может быть час? Потом он вышел из темноты на освещенную площадку, посыпанную толченым кирпичом. Чего здесь только не было: качели, карусели, огромные деревянные шары, как в детском садике. Ему даже показалось, что на качелях кто-то сидит.
— Дато! — окликнул он тихонько.
Никто не отозвался, и он неслышно подкрался к качелям — там никого не оказалось. Ободранный палец саднило. Беко разулся и пошел босиком, осторожно ступая по острому гравию.
Держа ботинки под мышкой, он подошел к какому-то невысокому строению и сунул голову в приоткрытую дверь. В слабо освещенном длинном помещении плотной стеной стояли клетки.
В последней клетке тускло горела лампочка. И все в этой полумгле, как показалось Беко, источало какое-то странное, животное спокойствие. Всем своим утомленным, измученным телом он впитывал в себя этот мир и покой. Затих. Замер. С наслаждением бы влез в какую-нибудь из клеток и заснул в этой душной тишине.
Внезапно тишину вспорол жуткий протяжный вопль, и к решеткам кинулось разом столько обезьян, что Беко остолбенел от страха и неожиданности.
Обезьяны визжали, хрипели, пищали, кувыркались, гримасничали, скалили зубы.
Беко побежал, не помня себя от ужаса, и очнулся лишь на улице. Он продолжал бежать с колотящимся сердцем, не выпуская из рук ботинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17