Валентин взглянул на Бландье, который тоже прервал свой ужин. Он поднял бокал и, улыбаясь, чокнулся с Валентином.
— Вот видите, мэтр, вы не зря потратили вечер. Я хотел лишь познакомить вас с будущим чемпионом, а вот как обернулось: убийца, возможно, среди нас.
Бландье отпил глоток шампанского, поставил бокал.
— Впрочем, нет...— сказал он.— После такого... Какое же надо иметь нахальство!
В глубине зала Толстяк Марсель взял трубку. Остальные безмолвно окружили его. Роберта, не церемонясь, пробралась к тренеру, сунула ему под нос журналистское удостоверение и, даже не спросив разрешения, взяла отводную трубку.
— Алло! — сказал Толстяк Марсель.— Это ты, Птица? Что за ерунда? Сильвер умер?
— Ну да,— ответил грубый голос.— Я бы сказал, мертвее не бывает.
— Кто это сделал?
— Вот об этом, приятель, я ничего не знаю. Я был в раздевалке во время третьего раунда матча Осин — Барка. Пошел поздороваться с одним парнем. Тут как раз приехали полицейские и уж больше нас не отпускали. Так я узнал...
— Боже! Но как это случилось?
— Ты думаешь, эти господа пускаются в откровенности! Я знаю только то, что жена нашла его в кабинете с размозженной головой.
— Размозженной, говоришь?
— Ага.
— Значит, это сделал не боксер,— заключил Толстяк Марсель.— Боксер кокнул бы его иначе.
Роберта взглянула на тренера с удивлением. Этот человек прав!
— Может, и так,—спокойно проговорил Птица.— Во всяком случае те, у кого нет алиби, могут приготовиться к неприятным визитам. Со мной картина обратная: они не то что позволили мне уйти, а просто вытолкали, из Дворца
спорта, когда увидели, что я ни при чем. Там остались только уборщики и три-четыре их человека.
— Ну и дела!
Толстяк Марсель опустил голову. Эта ужасная смерть оборачивалась для его подопечного подлинной катастрофой. Во второй раз такого менеджера Киду Черчу, наверное, не найти. Жасмина Сильвер не сможет заменить мужа. Разумеется, у нее есть какие-то связи, но она слишком молода. И потом таким делом должен заниматься мужчина.
Толстяк Марсель уже забыл о трупе, коченеющем в одной из контор в предместье Сен-Дени. Он думал лишь о будущем своего подопечного, которого он пестовал три года и который подавал — тренер был в этом убежден — большие надежды.
— Я сейчас приду,— продолжал говорить Птица.— Скажи всем, чтобы дождались меня и оставили немного шампанского. Я расскажу все поподробней. Ох, минутку! Тут один мой приятель подошел.
Ритон-Птица отошел от аппарата. Из далекого бистро, откуда он звонил, в трубку проникал звон бокалов, шум воды, чей-то пьяный голос. Птица почти сразу же возвратился.
— Полицейские знают свое дело,— сказал он.— Один из них проболтался: похоже, что они уже поймали парня. Вроде бы это Туан, проходимец из Сен-Дени. Знаешь такого?
— Нет.
— Я сейчас буду.
Ритон повесил трубку, и Роберта тоже. «Ничего интересного»,— подумала она. Раз убийца пойман, это уже не так занимательно. Только имя Сильвера могло придать важность репортажу. Все возвратились к бару, не произнося ни слова. Ка кой-то молодой человек закурил, выпустил дым к потолку,
— Надо же!— усмехнулся он.—Частенько мрут в этой «конюшне»! Месяц назад Батлинг Лаки, а теперь...
Сосед ткнул его локтем в бок и взглядом указал на Бландье, который сидел позади них.
Лицо молодого человека стало серьезным.
— Извини,- обратился он к Бландье.—Я не знал... Я тебя не видел...
Бывший сутенер кивнул.
— Ничего,— сказал он,—ничего.
Роберта вернулась и села за столик.
— Не слишком интересная история,— заметила она — Но я все же напишу.
— Этот Батлинг Лаки был вашим другом? — спросил Валентин.
Жюль Бландье повернул к нему печальное постаревшее вдруг лицо:
— Он был моим братом. Месяц назад умер. Слепой и полусумасшедший.
Стоя у окна своего кабинета в полицейском управлении, комиссар Шенье смотрел на Сену, несущую свои воды меж двумя рядами фонарей.
У него за спиной полицейский-переводчик разговаривал с Берлином.
— Прошу прощения. Могу я поговорить с господином Сарковым?
— Да,— ответил хриплый голос.— Я Сарков. Переводчик мигнул комиссару Шенье и прикрыл трубку ладонью:
— Он сам подошел к телефону, месье.
— Очень хорошо,— сказал Шенье,— продолжайте. Вы знаете, о чем идет речь.
Он плюхнулся в лучшее кресло из тех, что стояли у него в кабинете, и вытянул уставшие ноги. Когда-то он мог работать без отдыха три дня и три ночи, держась на одних сандричах, пиве и, табаке. Но чем больше лет оставалось у него за плечами, тем тяжелее был их груз. Вначале он чувствовал, как уходит молодость, а теперь уходила и сама жизнь.
Скорее бы разразилась гроза, приближение которой он ощущал. Она грозила уже.целую неделю, но каждый день исчезала, чтобы появиться назавтра вновь, поэтому ночи стояли душные и не приносили сна.
Зажав зубами трубку, вдавившись в кресло, полузакрыв глаза, он рассеянно слушал рокочущие фразы, которые не понимал. Иногда он...улавливая отдельные слова, которые знал по времени оккупации, и все.
Наконец, переводчик изменил тон, и можно было догадаться, что разговор заканчивается.
- Ну, что? — спросил Шенье, когда переводчик повесил трубку.
— Привратник был прав, месье, Сильвер действительно звонил Саркову, когда у Сильвера в кабинете кто-то находился. Сарков уверяет, что в этой истории ему все непонятно. Сильвер утверждал, что Сарков хочет подтасовать матч, добиться победы своего боксера Шульцера над Ламрани. Знаете, матч средневесов, который должен состояться в Париже через две недели?
Шенье пожал плечами. Уже давно он не интересовался никаким спортом, кроме рыбной ловли. — Продолжайте.
— И вот вроде бы в тот момент у Сильвера в кабинете находился какой-то тип, которого прислали, чтобы убедить его пойти на обман, но Сильвер не соглашался и собирался тут же вышвырнуть этого типа за дверь. Саркова же Сильвер считал негодяем. Прежде чем Сарков успел ответить, Сильвер повесил трубку. А Сарков, придя в ярость, тут же отправил заказные письма Сильверу, организаторам и федерации, в которых сообщал, что аннулирует матч Ламрани — Шульцер.
— А неустойка? — спросил Шенье устало.
— Уж как-нибудь сами разберутся,— ответил инспектор, пожав плечами.— Там ведь не только это...
Комиссар встал.
— Ладно,— проговорил он,— я пошел спать.
— Что вы теперь об этом скажете, патрон? — спросил молодой переводчик.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал, сынок? Мы арестовали Туана. Он не отрицает, что был у Сильвера, но утверждает, что приходил к нему попросить.контрамарку на следующий матч. И все. Однако привратник слышал ссору незадолго до того, как Туан вышел из дома, как раз когда Сильвер звонил в Берлин. Так что сам понимаешь...
Он говорил слегка покровительственно, как разговаривал обычно с молодыми инспекторами. Эти парни были новым поколением, все они заканчивали специальные школы. Полиция перестала быть человечной, психология, интуиция, наблюдательность перестали быть главными, как раньше. Она стала неумолимой, как машина. Подозреваемый или виновный был лишь морской свинкой, подвергающейся ряду опытов, результаты которых считались неоспоримыми.
— И поскольку привратник не видел, чтобы кто-нибудь вышел после Туана...— продолжал Шенье.
...Не остается никаких сомнений,— закончил инспектор.
— Не торопись с выводами, сынок, не торопись. Истина, как молоденькая девушка. Она любит играть в прятки. Особенно с нами.
— Однако улики...
Шенье сдвинул шляпу на затылок и стал набивать очередную трубку.
— Иногда улики, даже те, которые подтверждаются лабораторией, могут оказаться ложными. И даже когда преступник у тебя в руках, еще не все ясно. Надо выяснить, что происходит у него в голове, что побудило его к действию, обстановку, случайности, обстоятельства... Тут столько нюансов.
Большим пальцем он примял табак в трубке, чиркнул спичкой и выпустил облачко дыма.
— Знаешь,—сказал он, наконец,—в каждом виноватом всегда сидит невиновный. Может быть, поэтому охота на человека частенько не слишком приятное занятие.
Указательным пальцем он прикоснулся к полям шляпы.
— Привет, сынок, я пошел спать. Я заслужил этот отдых.
Когда он вышел, переводчик пожал плечами.
— Папаше Шенье пора на пенсию,—заключил он. Над городом первые молнии расчертили черное небо.
Кид Черч в смущении остановился на пороге гостиной Жасмины Сильвер. Комната была чересчур большая. Он никогда не видел таких огромных комнат, разве что в кино. Она казалась ненастоящей. Тяжелая ткань, которой были задрапированы стены, приглушала уличный шум, а толстые ковры — звук шагов.
Он прошел еще несколько метров и вновь остановился. Патина старинной высокой мебели отсвечивала в полумраке этого душного утра, испорченного грозой. В широких витринах были выставлены драгоценные безделушки, словно последние свидетельства исчезнувших цивилизаций.
Дверь за ним закрылась. Он обернулся. Горничная которая ввела его в комнату, неслышно исчезла, и ему показалось в этой тишине, что он нарушил покой какого-то спящего царства.
Он обвел комнату взглядом и не увидел ничего, кроме ковров, драпировок, глубоких кресел. Наверное, Жасмина сейчас придет, и ему не терпелось ее увидеть, потому что он чувствовал себя не в своей тарелке.
— Я здесь,— послышался тихий голос.— Вы меня не видите?
Боксер обратил взгляд опухших глаз в угол гостиной, куда сквозь тяжелые шторы едва проникал уличный свет.
Может быть, Жасмина его и восхищала, но никогда до этого момента она не вызывала в нем чувства робости. А сегодня... Возможно, из-за этой обстановки, строгой и вместе с тем интимной... До сих пор Кид Черч ничего не видел, кроме лачуг в Шапели или, в лучшем случае, безликих, нагоняющих тоску комнат во второразрядных гостиницах.
— Здравствуйте,— проговорил он, слабо улыбнувшись и не двигаясь с места.
— Подойдите же,— настаивала Жасмина.— Вы теперь боитесь меня?
Строгое черное платье, волосы, черные как вороново крыло, подчеркивали белизну ее лица.
— Конечно, нет.
Он постарался вновь обрести непринужденность, думая о их близости, которая давала ему право на все. Но это было очень трудно. Наверное, потому, что она не обращалась к нему сегодня на «ты».
— Подойдите, сядьте рядом со мной.
В самом деле, когда он сядет рядом, станет легче. Но. как только он сел, она встала, а он застыл на краешке дивана в неудобной позе, как попрошайка.
— Это мило, что вы пришли ко Мне. Я думала, вы не захотите... Немного виски?
Виски! Кид Черч никогда не пробовал этого напитка. богачей. Мгновение он колебался.
— Нет,— сказал . он, наконец.— Алкоголь — никогда, Алкоголь — враг мускулов.
Жасмина улыбнулась. Этот, мальчик со своими принци-пами и совестливостью решительно очарователен. Он все больше напоминал ей того, другого, из Менилмонтана, и их юношескую восторженность и непримиримость.
— Что же тогда?
Бар Сильвера был полон. Если его подопечные и не позволяли себе опасных напитков, он себя в этом плаве не ограничивал.
— Фруктовый сок?
— Да. Фруктовый сок.
— Я рада, что вы здесь,— продолжала Жасмина, наполняя стаканы,— свой, впрочем, виски.— Целое утро приходили люди: начиная с самых неблизких друзей и кончая самыми неизвестными журналистами. Не говоря уже о полицейских. Я больше никого не принимаю.
Она повернулась к нему, нежно взглянула и устало улыбнулась.
— Но ты — это другое дело,— тихо проговорила она. Кид почувствовал ту же радость, что в день их первой встречи,
— Полицейские тебе не досаждали? — спросила Жасмина.
— Меня вызвали на четыре часа,— сказал Кид.—Моя хозяйка передала мне повестку.
Он показал ей зеленую бумажку.
— К счастью, ты со мной,— произнесла она со вздохом.— Это меня утешает.
Она подошла к нему, поставила стаканы на низкий столик.
— И, к счастью, у тебя стопроцентное алиби.
— А что? Ты думаешь, они будут ко мне приставать?
— От полицейских всего можно ожидать... Рано или поздно они узнают, что ты и я...
— Но я не выходил из Дворца! И в этот час я был на ринге.
— Я тебе повторяю, что это удача. Такое дело ведь не кража велосипеда. Они будут глубоко копаться в этой истории.
— И что?
— Представь, они докопаются до наших отношений. Тогда они могут предположить, что мы вместе все это, задумали. Такое часто бывает.
— Но я же был на ринге!
Она покачала головой и взглянула на него с жалостью.
— Какой же ты все-таки ребенок! В этом проклятом квартале хватает психов. Сегодня за сто тысяч можно позволить себе роскошь нанять убийцу.
Хоть она и жила в этой роскошной квартире, общалась с хорошо одетыми и хорошо воспитанными людьми, но ее прошлое давало о себе знать. Она часто употребляла жаргонные словечки и выражения тех времен. Может быть, еще и поэтому Кид привязался к ней. Когда Жасмина забывала о своей маске светской дамы, она вновь становилась девушкой, которая могла бы повстречаться Киду в Ла Шапели, на площади Италии или же на склонах Бель-виля, и он чувствовал себя с ней более сильным, более раскованным.
— Ты меня любишь? — спросил он тихо.
На него волной нахлынула нежность. Он отдал бы все на свете, даже свое блестящее будущее на ринге, ради того, чтобы остаться здесь на всю жизнь, в этом тепле, на этом глубоком диване, чтобы всегда держать в объятиях эту женщину.
— Дурачок! — прошептала Жасмина.
Она поставила на столик стакан, села рядом с Кидом и обхватила его Мускулистое тело хрупкими руками. Ее губы искали его губы, но в этот момент в дверь постучали. Одним прыжком Жасмина очутилась на середине комнаты.
— Войдите!
— Мадам,— сказала горничная,— там инспектор полиции спрашивает вас.
Валентин снизил скорость. Пейзаж был поистине прекрасен, и только слепой или сумасшедший мог торопиться, проезжая подобный уголок. Благоухающие мимозы и сосны склонялись к дороге, а с правой стороны голубое прозрачное море в небольшой бухте нежно ласкало красные утесы, прямо над головой летали стрекозы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16