Прикурила от золоченой зажигалки «Силк кат», выпуская дым большими клубами. Как я ни всматривалась, так и не смогла разглядеть сквозь трепещущую листву берез объездную дорогу.
Совком я разгребла пахучую почву. Запах земли перебивал все остальные. Когда совок заскреб по картону, я потянула захороненную коробку, но она порвалась от сырости. Я нагнулась и вытащила круглый сверток, замотанный в упаковочный пластик и перетянутый посылочной лентой. Сунула его в пластиковый рюкзак, распрямилась, ногами распинала обрывки влажного картона и забросала землей неглубокую яму. Отправила совок в рюкзак, затем взвалила рюкзак на спину, стараясь пристроить его поудобнее. Под ногти набилась земля, как на работе. Я неуклюже попыталась вытереть руки об задницу в драных джинсах.
Под радостное пение Салифа Кейта, исполняющего Nyanafin, я обогнула берег по излучине, энергично ступая своими загорелыми ногами. Солнце припекало, накаляя волосы, о спину стукалась Его отрезанная голова.
Мои башмаки утопали в мягких розоватых моховых кочках, а пушица клонила шелковистые головки под ветром. Я карабкалась, разглядывая мох и охристую траву, сбивая ногами редкие бутоны камнеломки.
Когда сердце начинало колотиться в горле и спину под рюкзаком пощипывало от пота, я делала остановку. И снова карабкалась вверх. Склон становился более пологим, и, оглянувшись, можно было охватить взглядом всю долину внизу. Земля казалась совсем плоской – так высоко я забралась, прозрачный утренний воздух помутнел от жаркого марева.
Голос Салифа Кейта на солнце звучал так славно, что я вытянула руки и начала медленно кружиться, жмурясь. Солнечные лучи казались стрелами, а по лицу разливалось тепло. Когда я замерла, голова кружилась. Далеко внизу, за округлыми буграми, на которых я стояла, виднелась крохотная палатка. Мой взгляд последовал вниз за рекой к продолговатым гривам, поросшим лесом, туда, где она впадала в длинный и узкий морской залив. В местах выхода скальной породы горбатые травянистые холмы, расцвеченные яркой зеленью берез, нависали над рекой, сбегающей по порогам в низину. Я попробовала присесть, но мох подо мной захлюпал. Пришлось вскочить на ноги.
Когда я огибала склон, чтоб увидеть самую вершину, в уши вливалась Blue Bell Knoll. Я вытащила Его голову из рюкзака и отложила подальше. Удостоверилась, что она не стронется с места, и расхохоталась, представив, как голова катится, подпрыгивая, вниз, а я несусь следом. На всякий случай я затолкала ее чуть глубже в вереск, проверив прочность упаковки и пленки.
Сняла зеркальные очки и совком принялась ковырять жесткий дерн, пока не нарыла земли. В этих горах запросто можно напороться на твердую породу, поэтому я и выбирала впадину, где наверняка лежал слой торфа. Яма наполнялась черной водой, от которой руки покрылись разводами до самых локтей.
Сунув голову в рюкзак, я запихала его в яму. Сверху присыпала комьями грязи и надавила руками. Послышалось бульканье – в рюкзак набиралась вода. Я набросала в яму крупных комьев и хорошенько притоптала. Потрясла немного руками, чтоб грязь на коже обсохла, затем продолжила карабкаться, размахивая совком под I'm So Green, пока не достигла большого скопления замшелых валунов. Влезла на один такой камень, прикурила от золоченой зажигалки «Силк кат» и выключила плеер.
Отсюда, сверху, были видны как на ладони все земли, лежащие к западу от Бэк-Сеттлмент, где железнодорожные пути подходили к перевалу, следуя за дорогой к электростанции, деревне за ней, где перевал расширялся ближе к концессионным участкам. Там, где пересохшие ручейки впадали в потоки побольше, зеленели брызги березовых рощиц. Один поток бежал под бетонным мостом у платана, где буйно разрослись примулы. Залив поблескивал; бескрайнее небо над жаркими летними холмами, обильными на траву и деревья, казалось, было наполнено искрящейся пылью. Снизу доносился шум воды, падающей в дренажные колодцы. Она, должно быть, окропляла серебряной пылью папоротники, и капельки ее повисали на кончиках листьев. Я озирала пейзаж лениво, без всякой спешки. Зевнула от души. Куда спешить? Обе руки и нога захоронены на утесе над платаном. Торс и другая нога, зарытые выше, сделают еще гуще ковер из колокольчиков под влажными скалами. Повсюду вокруг покоятся в земле Его останки.
Я встала, потянулась, включила плеер. Огляделась вокруг, будто соображая, что там дальше на повестке дня. Спрыгнула с валуна и поскакала вниз по склону, зорким, ястребиным взглядом высматривая коварные кочки.
Шелковые головки пушицы щекотали мои щиколотки. Уже ближе к подножию на меня напал безудержный приступ хохота. Я бежала так быстро, а папоротник так больно стегал бедра, что пришлось прорубать себе путь совком.
Дыхание сбилось, и я замедлила бег. В сливочной тени берез ветерок трепал листья, показывая их серебристую изнанку, а солнце, пробиваясь сквозь крону, играло бликами на моем лице.
Добравшись до реки, я легла на живот и сунула обе руки в воду. Она смывала размокшую грязь и уносила прочь. Волоски на руках встали дыбом.
Я вернулась на свой берег, залезла в палатку и бросила там совок – закопаю и его, когда стану засыпать отхожее место.
С оранжевым платьем в руках я спустилась к реке, содрала с себя футболку, рваные джинсы, надела платье. Хорошенько прополоскала испачканную одежду, развесила ее на ветвях, сдернула оттуда полотенце и припустила вниз по течению.
Я скакала с камня на камень – замирала, балансируя, и прыгала дальше. Река расширялась на изгибе, спадая порогами к заливу. Я приостановилась. Камень подо мной был какой-то шаткий. Я шагнула на другой. Впереди возвышался гигантский валун, привалившийся к берегу, который рассыпался грудами песка и гальки. Возле огромной каменюки образовалась запруда выше моего роста, откуда вода по наклонной плоскости стекала в обширную каменную чашу янтарного цвета, а уже оттуда широким потоком устремлялась вниз, к следующему нагромождению каменных порогов.
Я вскарабкалась на песчаный склон, огибая березовые стволы, и расстелила полотенце на плоском камне у водоема. Достала плеер, положила его на камень, разровняла полотенце и повесила платье над головой. Развязала башмаки и вошла в воду; дрожа, ступила на глубину, вода плеснулась мне на грудь – дыхание перехватило, я нырнула, высунула голову, отряхивая с волос холодные струйки, и снова ушла под воду. На зубах скрипел песок.
По прямой далеко было не уплыть, приходилось описывать круги. Я поплавала стоя, ноги казались зеленоватыми, ближе ко дну – коричневатыми. Дыхание слегка сбилось, с плеч бисером сыпались капельки воды. Я рванула к отполированным ветвям, застрявшим там, где вода вытекала из каменной чаши. Повисла на одной из ветвей, и тут шалая стрекоза резво пронеслась над водой, треща слюдяными крыльями. Какие-то черные ягоды кружили возле камня, я выплеснула их в поток, и они умчались, кружа. Я доплыла до плоского валуна и вылезла, ощупывая камень, чтоб ноготь на ноге не сорвать. Наклонив голову, отжала волосы. Вода брызгала на ноги и пыльный камень. Я порывисто села на полотенце и вытянула ноги. Было жарко и душно, следы мокрых ног и брызги высыхали на глазах. Я понаблюдала за каплями воды на коже и прищурилась, когда ветер зашевелил листву над заводью. Прикурила от золоченой зажигалки «Силк кат», легла и закрыла глаза. Так и лежала, пока камень не стал покалывать сквозь полотенце, тогда я перевернулась. Немного вздремнула на жаре, потом приподнялась на локтях и включила плеер, бросила взгляд вперед, так, ни на что, в пространство. На березовом листе виднелась свежая метка, оставленная птичкой. Я щелкнула золоченой зажигалкой, прикуривая «Силк кат», и затягивалась, не стряхивая пепел. Но вот серый столбик задрожал, потревоженный порывом ветра, и упал на камень.
Солнце завершало дневной путь через небо, у воды стало свежо. Я поднялась. Спереди на теле отпечатались длинные следы от долгого лежания на валуне. Я потянулась и вся пошла мурашками от первого же порыва ветра. Надела платье, стряхнула песок со ступней. Завязала шнурки, позевывая, и направилась обратно вверх по течению, подбирая на ходу отполированные водой, лоснистые ветки.
Вернувшись к палатке, я бросила глянцевитый валежник в золу. Смеркалось. Я наломала хвороста и натаскала шишек из большой кучи, которую насобирала еще в прошлые выходные. Веточки и шишки были такими сухими, что не составляло труда разжечь их золоченой зажигалкой. Несколько прутьев потоньше, лежавших сверху, славно разгорались на ветерке. Видно было, как сочная живица, пузырясь, стекает из разлома; словно бы нехотя струйка дыма завилась над концом ветки, он вспыхнул, и живица закапала на красные горячие угольки. Одна за другой ветки занимались, потрескивая и озаряясь ярким пламенем, чтобы превратиться в белые ломкие трубочки и осыпаться. Дым уходил столбом в ясное, спокойное небо. Костер запылал вовсю. Я притащила припасенное бревно с веткой и положила так, чтобы сук, который не удалось обломать, лизало пламя. Костер выстрелил облачко искр и раскаленных угольев.
Я зачерпнула походным котелком речной воды. Присела у берега. По небу разливался закат, все светилось. Поднимаясь с котелком вверх по склону, я вытягивала свободную руку, чтобы сохранять равновесие. Потрескивание костра послышалось прежде, чем я взошла на травянистый берег. Я повесила котелок над огнем так, чтобы языки пламени касались днища.
Волосы пахли дымом, когда я вернулась к реке выловить маргарин и молоко. Сверху лился мягкий свет, впереди маячили черные как смоль деревья. Я словно угодила в большую лиловую перчатку.
Появилась мошкара. Я отошла от огня и отломала зеленую ветку, старясь не разодрать пальцы. Слегка дрожа, палкой сняла котелок с огня. Торчавший из бревна сук прогорел. Носком башмака я резко пихнула его в центр костра и отскочила, когда полетели искры. Сверху я бросила зеленую ветку. Повалил густой дым.
Потягивая кофе, я посмотрела вверх: дрожащие кляксы звезд проступали над головой. Макароны уже сварились. Я сдвинула крышку, прижала ее полотенцем и положила котелок на бок. Крахмалистая, мутная жижа слилась через щель, и я сунула в котелок кусочек маргарина. Пламя стало пониже – в самый раз для готовки. Я обжарила нашинкованный лук, консервированные помидоры и фасоль с приправой для гамбургеров. Щеки так пылали от близости костра, что стоило отвернуться, как чувствовалась прохлада. Я вывалила макароны из котелка в булькающий соус. Поела прямо со сковородки. Изо рта валил пар, всякий раз как я открывала его, поглощая свою стряпню. Я жадно хлебнула молока из бутыли. Небо стало совсем темным, в россыпях звезд.
Я прикурила «Силк кат» от углей и уставилась на огонь. Он угасал, и тень от палатки становилась все жиже. Меня окружали темные силуэты гор. Окурок «Силк кат» вспыхнул в золе. Тень палатки дрогнула. Я зевнула так, что зазвенело в ушах. Расстегнула полог и заползла в душную темень.
Пели птицы. Я откинула клапан палатки. Вдохнула запахи уходящей ночи и всеобщего пробуждения. Старик-солнце объявлял побудку, выбивая палочками лучей дробь по поверхности залива. Начинался еще один жаркий день. Я вылезла из палатки и вытянула руки, словно надеясь достать до неба. Надела сандалии и зашагала к реке в самом приподнятом настроении.
Я поплескала воды на лицо, но не стала его вытирать, и холодные капли свободно падали вниз. Почистив зубы, я постояла на солнышке, щурясь на гребни горы, еще видела трех оленей в прошлые выходные. Они тогда застыли и смотрели прямо на меня.
Я отнесла посуду к реке, ополоснула котелок. Несколько бледных макаронин с соусом обогнули камень и устремились через заводь вниз по течению. Я вычистила пустые банки, потерла сковородку пучками травы, прежде чем опустить ее в воду.
С полным котелком воды и сковородкой я поднялась по склону. Навалила хвороста поверх золы, чтоб разжечь костер.
Я быстро выпила две чашки кофе, сварила еще. Неспешно прогулялась по склону и устроилась на валуне с «Силк кат» и золоченой зажигалкой. Судя по тому, как стояло солнце над горизонтом, приближалось время ланча. Выкурив пару сигарет, я допрыгала по камням до банной сумки и достала шампунь. Отцепила полотенце, хорошенько его встряхнула. Я как раз добралась до камней и направлялась вниз по течению, когда услышала это.
Голова непроизвольно дернулась, я судорожно вздохнула и, поднимая тучи брызг, рванула по воде к берегу. И снова услышала этот звук, странно отличный от звуков долины, как лунный свет – от уличных огней в порту.
Слегка запыхавшись, я взбежала по склону к палатке. Выплеснула воду из котелка на огонь, который зашипел и выбросил столб пара. Нацепила футболку, затем в палатке влезла в короткую джинсовую юбку. Выползая наружу, я вздохнула с облегчением, потому что смогла разобрать слова, разносимые эхом по долине: «Йо-хо-о, Морверн, йо-хо-о, йо-хо-о, Морверн!»
Я стала продираться к объездной дороге. Далеко внизу над полоской асфальта висело марево; цвета в нем сливались. Казалось, она несется вприпрыжку – она была на велосипеде.
Тряхнув головой, я припустила рысью вниз, к палатке. Ланна переезжала бетонный мост, бедра были напряжены – она привстала на педалях. Опустилась на сиденье и с криками завихляла вдоль берега, шумно продираясь сквозь заросли папоротника. Она спрыгнула с велосипеда на ходу; тот упал с глухим стуком. Ланна так стремительно неслась ко мне навстречу, что пришлось отступить назад.
– Нашла тебя, засранка! Я дым увидела. Поглядите, какой у нее загар, у этой чертовки! Припекает, да? – выпалила она.
– Ты как меня отыскала?
– По дыму – его за несколько миль видать. Я из порта уехала, когда еще семи не было. Утро-то какое потрясное! Рыжий Ханна был у Ви Ди. Вот я и закатилась туда, а он говорит: ты где-то здесь. Карту мне нарисовал.
Мы пошли в сторону палатки.
– Всю задницу отбила. Миль семь, должно быть, проехала. Тебе здесь не страшно? – спросила Ланна, поглядывая на Бейнн-Мхедхонак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21