Я вдохнула холодного воздуха и посмотрела на Комплекс, заваленный снегом и залитый лунным светом. Комплекс, где мне довелось вырасти. Где один ловкач, обладатель портативной видеокамеры, и трое его братьев снимали семейное порно, втайне от жен.
На День подарков Ви Ди, учительница младших классов из Бэк-Сеттлмент и дама Рыжего Ханны, вошла ко мне с подносом – овсянка и чай.
– Простите, что испортила вам Рождество. Я разошлась со своим парнем, и он уехал, – сказала я.
– Ничего страшного, – ответила Ви Ди.
– Не открывайте занавески! – выпалила я.
Она открыла и вскрикнула.
– Веселого Рождества! – брякнула я.
Когда я проснулась в очередной раз, Рыжий Ханна сидел рядом на кухонном стуле. Прикурил две сигареты «Регал» и протянул одну мне. Усмехнулся, кивнув на окно. Я усмехнулась тоже.
– Принес тебе подарки, – сказал он и положил на постель большой сверкающий пакет.
Внутри было короткое оранжевое летнее платье и дорогие на вид солнцезащитные очки от Ви Ди.
– Ой, спасибо, – пискнула я.
– На лето, если оно наступит. Мы ведь всё надеемся, что ты отправишься с нами на острова, – сообщил Рыжий Ханна.
– Я вообще-то откладывала на отдых. Хотела Ланну уговорить, да она не при деньгах, так что вряд ли мы вместе отправимся.
– Ну, как бы то ни было… – начал Рыжий Ханна и примолк. Тишина повисла надолго. Наконец он произнес: – Я думал, этот твой – нормальный парень, но, очевидно, нет. Где жить будешь?
– Останусь в той квартире. Может, Ланну пущу жить – пусть спит на раскладном диване. Она мечтает выбраться наконец из Комплекса.
– Ушел – и ладно?
– Ага.
– Ну и дурак же Он. Денег, что ли, не хватало?
– Он оставил все свои вещи: модель железной дороги, компьютер, книги. Я могу это продать. Он уехал в деревню.
– Ах, Морверн… В этом мире всегда так с любовью: проходит и оставляет одно лишь отвращение.
– Есть ведь и другие маленькие радости, – заметила я.
– Но никаких больших. Для таких, как мы, верно? Мы по большей части едим с пустых тарелок. Я все копил, чтобы пораньше уйти на пенсию. Теперь возраст подходит, а я на нуле. Сверхурочные просто сожрали годы. А вот ты, тебе двадцать один, а впереди, на всю оставшуюся жизнь, сорокачасовая рабочая неделя при рабской зарплате. И даже полмесяца отдыха оставляет мало места для поэзии, правда?
– Ты думаешь перебраться в Бэк-Сеттлмент, к ней?
– Да. Я с ней счастлив, Морверн. Еще четыре месяца – и скоплю на первый взнос. У нее славное бунгало. В саду непочатый край работы. По ночам открывается отличный вид из окна на Бейнн-Мхедхонак и перевал.
Рыжий Ханна прикурил еще две сигареты «Регал» и продолжил:
– Секрет нашего мира в том, что нет смысла желать, если не имеешь денег. Любое желание оборачивается несбыточной мечтой. Тебе говорят: гни спину, старайся и заработаешь, но многие вкалывают и остаются ни с чем. Ладно бы еще все зависело от случая, как в лотерее, так нет же. Закон, эта грубая сила, требует, чтобы ему поклонялись, как добродетели. Нет никакой воли, никакой свободы – только деньги. Это мир, который мы создали. И пусть мне не советуют больше брать от жизни, когда для этого нет времени или денег. Мы паразитируем на потребностях друг друга, выдумывая забавные названия для неприкрытого грабежа. Впрочем, на кой мне все деньги мира, когда я только и хочу, что смотреть на горы из окна бунгало? Деньги разрушили бы то, к чему я шел годами, что учился принимать. Попросту говоря, мне пятьдесят пять, жизнь растрачена впустую.
Рыжий Ханна встал и вышел, но тут же вернулся с бокалом виски, разбавленного водой. Он уже прилично принял.
– У меня был друг, – снова заговорил Рыжий Ханна, – который откладывал на черный день. Как и мне теперь, ему оставалось месяцев шесть до пенсии. Ему дали прозвище Прут. На вечеринках играл с оркестром. Стучал на Ударных. Шестидесяти четырех лет от роду. Тогда еще не ввели систему досрочных пенсий, ну. до того, как мы тебя удочерили. Я работал кочегаром – время паровых двигателей еще не вышло. Мы шли задним ходом – толкали пустые рыбные вагоны на подъездные пути пирса. До того, как подняли рельсовые пути. Вроде как закончили, а Прута нет и нет, представляешь? Я слез с дизеля, пошел вдоль состава и вижу: Прут, еще живой, в сознании, зажат между двумя буферами. Грудную клетку ему расплющило – всего-то дюймов шесть оставался зазор. Тут подтянулась бригада, прибежал врач. Разрезали рукав спецовки, вкололи обезболивающее. Паровозная бригада сказала, что освободить его не сможет. Мы не рискнули завести дизель, чтобы отогнать вагоны: малейший откат угрожал сократить те несколько дюймов между буферами и выпустить из бедняги дух. Машинистом со мной ездил Барра. Он обливался слезами, но никому не позволил бы отогнать дизель с двумя головными вагонами, покуда Прут оставался в ловушке. Я сказал Пруту, что мы оттащим вагон на канате и отправим его, Прута то есть, в больницу. Он лишь попросил шепотом закурить. Я начал сворачивать ему самокрутку, но тут управляющий воскликнул: «Ради Бога!» – и вытянул сигарету из своего серебряного портсигара. Я прикурил ее и вставил Пруту в губы, придерживал и вынимал после каждой затяжки. Все собрались вокруг и молча смотрели. Помню, фильтр стал розовым от его губ. Вот сигарета догорела, и Прут прошептал: «Хорошо… Забери ее». Пожарные накинули на крышу канат с крюком на конце, и мы, человек сорок: железнодорожники, рыбаки, портовые, работники с морозильной фабрики – схватили канат и одним рывком, мягко оттянули вагон. Все произошло очень быстро. Прут, стоявший прямо, сделал шаг вперед, застыл. И тут, неожиданно, все эти темные внутренности поперли изо рта наружу, ноги задрожали, и он рухнул замертво на рельсы.
Я немного вздремнула и встала. В ванной побрила ноги лезвием Рыжего Ханны. По верху тюбика с пеной для бритья, вдоль края, шла надпись «С добрым утром!» на разных языках.
Я приняла душ, обильно присыпала себя тальком Ви Ди и от души воспользовалась ее увлажняющим кремом. Влезла в короткое летнее платье, не забивая себе голову насчет корсажа и голых ног.
– Тоже завтра отбываешь? – спросила Ви Ди.
Я кивнула, разогревая остатки супа и тушеные овощи.
По телику не показывали ничего интересного, а Рыжий Ханна так нарезался, что Ви Ди пришлось его уложить. Позвонила Ланна, спросила, можно ли ей заглянуть с подарками, но я предложила подождать до работы, потому что у меня тоже кой-какая мелочь для нее припасена. Я вспомнила о вещах Курис Джин и сказала, что попрошу закинуть их бабуле Рыжего Ханну. Она заметила:
– У тебя даже голос от простуды глуше стал.
– Да, здорово меня прихватило.
– Ах, лапа! – вздохнула Ланна.
Ви Ди отправилась на боковую, а я сидела, разглядывая сполохи света от телика по всей комнате. Прикурила «Силк кат» от золоченой зажигалки, опустила голову на руки да так и замерла. Подогнула под себя голые ноги, потом встала выключить телик. Засмотрелась на свечение рефлектора, растекающееся по комнате. Наконец задрала подол.
Я не могла вспомнить, который из них свел мою правую грудь и левую грудь Ланны так, чтобы затвердевшие соски терлись друг о друга, а потом нежно обхватил их оба губами, посасывая и полизывая. Это было так необычно и так приятно. Ланна неотрывно смотрела мне в лицо.
Я распустила волосы. Они свесились и коснулись пола – в то самое мгновение, когда я, вспоминая, подвела себя к пику. Я вытерла палец о живот и потянула вниз подол короткого платьица. Выключила обогреватель, поплелась в койку.
Всю ночь лил дождь. Он порасчистил дороги, но снег остался лежать на холме перед Комплексом. Рыжий Ханна выходил во вторую смену на поезде в пять сорок, поэтому я приготовила отварные овощи с сырным соусом. Ви Ди вызвалась подвезти нас и по дороге закинуть пальто и калоши Курис Джин.
– Поблагодарите ее от меня, – попросила я.
Когда машина остановилась у моего дома, я сказала, что оставлю им подарки на станции.
– Я бы вас как-нибудь пригласила на кофе, но столько всякого хлама разбирать нужно.
Ви Ди скрипнула сцеплением и вырулила, не глядя в зеркало.
В квартире я достала новую пачку «Силк кат» из блока и закурила, щелкнув золоченой зажигалкой. Поставила на проигрыватель пластинку Magazine – альбом Secondhand Daylight. Подвела иглу звукоснимателя к The Rhythm of Cruelty, второй трек на первой стороне. Затем достала диск Play – концертную запись – и прослушала первую сторону с самого начала. Включила огни на рождественской елке – пусть мигают почаще, – воткнула в розетку штепсель обогревателя. Достала дискету из кожанки, посмотрела на нее. Выдвинула ящик стола. Его «Автокарта» для лавочки была там. Я забрала ее, бросила внутрь дискету и задвинула ящик. В спальне скинула грязное белье в угол, перестелила постель. Перевернула пластинку. Он лежал на полу в кухне, мертвый. И никакого запаха.
Наступил день зарплаты. По-прежнему лил дождь, а у меня начались месячные. Я проснулась где-то в шесть. Забрала свою сумку из кондитерской под «Западней», оставила подарки для Рыжего Ханны и Ви Ди в будке для персонала на станции. Там околачивались Бритый и СО.
– На семь двадцать собралась? – спросил СО. – Как волшебная коленка?
Я засмеялась.
На работе все было как обычно. Мне велели сортировать товар. Я вручила Ланне подарки: медальон, о котором она мечтала, и мою старую кожаную куртку, которая ей всегда нравилась, – и сказала:
– Прости, что так скромно.
Она обняла меня крепко-крепко и подарила видео Miss. 45 – The Angel Of Vengeance. Я уже целую вечность пыталась его раздобыть, а ей пришлось заказывать по почте. Еще я получила в подарок жутко блестящий, дорогой на вид педикюрный набор.
– Послушай, – предложила я, – давай устроим вечеринку с видео в канун Нового года.
Ланна спросила, нет ли от Него вестей.
– Нет, – ответила я.
Когда я возвращалась домой с работы, в ушах звучала Red Noise Билла Нельсона. Я из принципа никогда не отоваривалась в супермаркете и фирменные пакеты выворачивала наизнанку. В лавочке, торгующей замороженными продуктами, купила пиццу быстрого приготовления – все из-за тела на кухонном полу.
Ему опять прислали почту из магазина моделей на юге. Его тело жутко мешало дотянуться до духовки и разогреть пиццу, впрочем, я уже привыкла, приноровилась.
Устроилась с пиццей перед теликом, но там показывали только людей, палящих из автоматов в разрушенных городах. Это была Югославия. Потом показали девочку с оторванной головой. Я включила видео и поставила кассету «Плохой лейтенант», одним глазом смотрела в экран, другим – на свои ногти, опробуя в действии инструменты из педикюрного набора. Нанесла пару слоев «Темной вишни», вставив между пальцами ног специальные разделители.
Когда закончился «Плохой лейтенант», я глубоко вздохнула: печальная история. Поставила на проигрыватель альбом Iron Path, записанный Last Exit, и прибавила громкости. При помощи крюка открыла крышку люка, ведущего на чердак, – это было непросто. Встала на цыпочки и, ухватив конец приставной лестницы, стянула ее вниз, до пола, затем полезла в темноту.
Наверху было холодно. Лампочка в патроне под балкой отсутствовала. Я нажала на кнопку «Включить». Трансформатор загудел, запуская «ночной режим».
«Ночь» наступила в маленькой деревушке за электростанцией в дальнем конце перевала. Там и тут загорелись крохотные огоньки. Я оглядела железнодорожное полотно, отель с башенкой у вершины лестницы, кладбищенскую аллею, Зеленую церковь, всю в цвету, как всегда, потому как в игрушечной деревне стояло вечное лето, и нажала на выключатель. Гул стих, и стало темно; только на шиферной крыше деревенского роддома лежали два светлых прямоугольника – это луна заглядывала в оконца между стропилами. Молочные отсветы на горном склоне в том месте, где спускались опоры линии электропередач, заставляли поверить, что он настоящий.
Я спустилась с чердака по лестнице, прихватила из спальни новые солнцезащитные очки. На кухне надела рукавицы и ухватила Его за ногу. Нога подалась, и все тело дернулось – как-то жутко. Я отпустила ногу, она упала, но совсем не так, как живая. Я сделала глубокий вдох, сердце колотилось. Я снова нагнулась и дернула изо всех сил. Он оказался тяжелее шестиколесной тележки, груженной овощами. Я оттащила Его к приставной лестнице, спущенной с чердака, оставив длинный липкий след в коридоре. Новые солнцезащитные очки пришлись кстати: кровь, вытекшая из-под Его тела, уже не казалась такой ярко-красной.
Я снова забралась на чердак и стянула вниз по лестнице один конец запасной веревки для подъема грузов, слыша, как щелкает собачка по колесу в храповом механизме. Обвязала веревку вокруг Его щиколоток, снова полезла на чердак и вставила блестящую рукоять в лебедку, как Он учил, когда я помогала строить модель деревушки Его детства. Я принялась крутить ручку в другую сторону и потащила Его по лестнице к себе. Он ударялся ртом о каждую ступеньку, и я подумала, что Его рука вот-вот отвалится, но нет, не отвалилась. Он, раскачиваясь, вплыл на чердак, а когда Его лицо поравнялось с люком, зад приблизился ко мне, потом откачнулся.
Мне пришлось спуститься вниз, чтоб перевернуть пластинку. Я прикурила «Силк кат» от золоченой зажигалки, давая себе передышку.
Вернувшись на чердак, я обвязала Его руки другой веревкой и подтягивала тело, пока оно не зависло, кружа, над подставкой огромной модели. Я повернула вторую собачку и отпустила стопор. Тело рухнуло на дома деревни Его детства, расплющив склон горы, и застыло, запрокинув лицо к оконцам в крыше.
Пальцы Его ног оказались в дальнем конце перевала, лицо – за линией железной дороги.
Его тело всмятку раздавило отель с башенкой.
Я открыла крюком оба чердачных окна. Два прямоугольника лунного света легли на Его обнаженное тело. Я слезла вниз, оставив люк открытым. Поставила музыку, скорее мою, чем Его: Spiral Tribe Sound System Sirius 23, пленку с записями разных диджеев, а еще ту пиратскую копию, бутлег Mutoid Waste Company.
Смыла кровь с пола, ползая с тряпкой по углам, пока ни следа не осталось. Искромсала на куски запятнанный кровью коврик, вымыла секач и нож, повесила их на место, над раковиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21