И никогда больше не звоните мне в такую рань по телефону! Щелк. Я буду с ней завтракать. Я буду с ней завтракать, проговорил я про себя с упорством буддийского монаха, укладывая свежую сорочку и свежее белье в целлофановый пакет. Одновременно я засовывал деньги в карман брюк и заказывал такси. Перед концертным залом я опустился на колени. Трудно было подавить в себе желание разрыдаться. На месте прежней афиши появилась другая. Я пробежал глазами – Лорен Мазель. Сначала с недоверием, потом охваченный паникой – начало в 20 часов, Бостонский филармонический оркестр, произведения Моцарта, Шуберта и Бриттена. Я пронзительно взвыл и бросился к ближайшей телефонной будке. Фактически речь могла идти о не менее чем двадцати отелях, к этому числу следовало добавить еще маленькие гостиницы, о которых мало кто знал и в которых поэтому часто предпочитали останавливаться гастролирующие артисты. В общем, шансов почти никаких, часы показывали уже без четверти восемь утра. После бессонной ночи от меня исходил какой-то нездоровый запах. Я выглядел как измученный командировочный, поэтому меня отовсюду немедленно бы вышвырнули. Между тем круассаны медленно остывали. А она, наверное, принимала душ или ванну или чистила зубы, чтобы снова погрузиться в постель, или посмотреть телевизор, или немного понежиться. А может быть, она уже на пути в аэропорт. А если у нее есть муж? Боже праведный, об этом я до сих пор даже не подумал. Действительно, а если у нее есть муж? Когда я добрался до третьей по счету гостиницы, чрезвычайно бодрая девушка в регистратуре спросила меня, с кем я хотел бы поговорить. Я сделал глубокий вдох и никак не мог выдохнуть, ибо подумал, что именно теперь, когда я вроде бы оказался у самой цели, всему конец. Как же их зовут – Жюль или Джим, Мейер или Шмидт? В ответ зазвучал бодрый голос, и до моего слуха донеслось, что господин Бейсак уже выехал из гостиницы, а вот господин Левин только что отправился завтракать, может быть, вызвать его по внутригостиничной связи; да, проговорил я слабеющим, почти умирающим голосом, да, вызовите его, это важно. Потом я услышал: Левин слушает, кто это? И я ответил: это Розенбауэр, доктор Розенбауэр из журнала. Вы ведь в курсе дела, мы собираемся опубликовать большой материал. Поэтому очень важно поговорить с вами сегодня же. В таком случае вам не повезло, мы все буквально через несколько минут уезжаем. В гостинице останется только мадемуазель Дживенч, она улетает послеобеденным рейсом. Если вас это устроит, мне кажется, она могла бы уделить вам пару минут. Я немедленно переговорю с ней и все объясню. Вы могли бы встретиться с ней позже. Дело в том, что она никогда не завтракает до десяти часов утра. После этого он бросил: «До скорой встречи» и пожелал всяческих удач. На том все и кончилось.
Когда по прошествии всех тех лет, после того невразумительного лепета по телефону, после канувших в Лету дней и ночей я, смущенный и потерявший дар речи, снова встречался с ним два или три раза в год, он казался мне чуть меньше ростом, чем прежде, а может, наоборот. Что они с тобой сделали, подумалось мне, но я его больше не видел, просто нафантазировал и представить себе не могу, как все сложится, будет ли мне от этого тяжелее или легче на душе, я понятия не имею, я еще только взвешиваю для себя…
Я снова увижу его, причем именно тогда, когда менее всего буду к этому готов. Я ждал, готовился, но тщетно. Наверное, это дурацкая случайность. Чей-то взгляд скользнет по моему лицу как острая бритва, один поворот головы – и я уже бездыханный, не успев осознать суть происшедшего; из памяти улетучится все, что я себе нафантазировал; другими словами, мои фантазии перекроют сам факт встречи. По-видимому, я даже не смогу правильно воспринять смысл повторной встречи и растеряюсь, как трясущийся студент на экзамене, но не успею досчитать до трех, как все это закончится. Таков будет итог.
Скорее всего я никогда больше с ним не встречусь и тем не менее до последнего момента стану ждать, поддерживать в себе уверенность в том, что вдруг он предстанет передо мной и меня коснется его взгляд.
– Вначале я увидел лишь чемодан, а потом незнакомца, приближавшегося к моему приятелю. Я вскрикнул, но от меня потребовали замолчать. Моего приятеля заставили снять маску. Я даже не знал, как он выглядит изнутри. Какие-то проволоки и шарниры, деревяшки и войлок, совсем отсутствовали кожа и оболочка, только бутафорские внутренности, ужасающие потроха. Незнакомец занялся этим всерьез. Орудия дьявола: всякие струбцины, долота и прочий колющий инструмент. И мой приятель, который пел для меня – теперь он вскрикнул, как и я. Это было жалобное глиссандо, которое я слышал разве что у кошек, – бесконечные заунывные звуки, похожие на душераздирающий стон. Между тем день уже клонился к вечеру, и, когда незнакомец завершил свое дело, выжав максимум возможного из моего приятеля, мне снова было позволено приблизиться к нему. Прикоснувшись к клавишам, я стал тихо наигрывать мелодию, тихо, нежно, чтобы не причинить ему боль, ведь раны были совсем свежие. И тут я почувствовал, как мой приятель задрожал.
– Что же это было?
– Настройщик роялей.
– Ага!
– Я это никогда не забуду.
– Мы можем продолжить?
– Да.
– Как самочувствие сегодня?
– Вы про мое самочувствие? Шутите. Вам никогда не доводилось хотя бы одну ночь провести в тюремной камере?
– Пожалуйста, выпейте воды.
– Все хорошо, большое спасибо.
– С вами все в порядке?
– Это важно? Это часть игры? «Со мной все в порядке», и с тобой тоже. Все просто замечательно? Да это же откровенное слабоумие.
– Вы, должно быть, считаете себя неотразимым?
– Как это изволите понимать?
– Так, как я спросила.
– Самое отвратительное в моей профессии то, что все так просто. Конечно, уже пора быть немного наблюдательным, чтобы делать собственные выводы. Но в общем-то женщины до смешного похожи друг на друга. Абсолютно все равно – блондинка перед тобой или шатенка, образованная или бескультурная, – каждой хочется услышать пару слов, многократное употребление которых, очевидно, никогда не вызывает привыкания.
– По сравнению с сиюминутным состоянием?
– Я продемонстрирую вам несколько заготовок, а затем то, во что они превращаются в результате шлифовки. Любопытно при этом, что женщины отдают явное предпочтение первоисходным, простым выражениям. «Ты красивая». Эти слова не только ласкают слух каждой женщины. Нет. Каждая, абсолютно каждая верит в подлинность этих слов. Весьма близкие по смыслу варианты – «очаровательная», «прекрасная», но самой убедительной представляется непретенциозное – «красивая». – «Ты красивая, я тебя люблю». Не каждому мужчине доставляет удовольствие произносить эти слова. Но женщинам непременно хочется это слышать, снова и снова, снова и снова эти три слова. Будто от беспрерывного повторения любви становится больше. Уместно проявлять осторожность, если говоришь «я тебя люблю». Здесь внутренняя взволнованность выражена как бы вполголоса. «Я тебя безумно люблю» и подобные высокопарные выражения не вызывают бури аплодисментов: сначала они производят весьма претенциозное впечатление, но слишком быстро притупляются.
– Ага!
– Несколько примеров рыцарского благородства в поведении. Умение танцевать, придержать дверь перед дамой, помочь ей снять пальто. Дамы просто с ума сходят, когда некоторое время спустя благородство манер выливается в страсть!
– Ага!
– Фрэнк Синатра однажды сказал: относись к наивным девушкам как к дамам и наоборот. Тогда ты их победишь.
– Ага!
– Не надо повторять «ага», мы ведь не в университете культуры при обсуждении темы «Как соблазнить женщину?». Верно?
– Вчера вы рассказывали о Хризантеме.
– Было дело.
– И что же? Вы с нею позавтракали?
– Да.
– Как вам это удалось?
– Ну ладно, слушайте. Прежде всего я зашел в цветочный магазин. Я действовал оперативно. Это были лилии, белые лилии. Целая охапка. Они едва помещались в руках. С лица цветочницы не сходила улыбка. Не знаю, то ли ее умиляла моя влюбленность, то ли она обрадовалась, за пять минут заработав столько, сколько составляла вся послеобеденная выручка. К букету цветов я приложил свою визитную карточку. С наилучшими пожеланиями, музыкальная редакция журнала. Прошу доставить немедленно. Прямо сейчас. И побыстрее, добавил бы я. Никогда не забуду лицо швейцара, когда вошел в гостиницу. Это был пожилой мужчина, вышколенный и опытный; всего за секунду он успел разглядеть и изношенные ботинки, и целлофановый пакет, и пятнистую рубашку. Ему мгновенно стало ясно, что я не из местных. Господин, без сомнения, с дороги, он очень устал. Он мог бы выпить в баре бокал шампанского, пока портье уладит все формальности. Вы еще ждете свой багаж?
Буду здесь только завтракать, подумал я, прижимая к себе целлофановый пакет. Мой стыд перемешался вдруг с гордостью и высокомерием. С удовольствием, проговорил я, – прекрасная идея выпить шампанского. Разумеется, за счет отеля, заметил швейцар, вам будет представлен спокойный номер. Было ясно, что он имеет в виду маленький номер; может, ему подготовить ванну? – Да, согласился я, это было бы очень любезно с вашей стороны, я ощупал, сколько у меня денег в кармане брюк; оказалось, единственная гладкая сотенная банкнота; я все знал, даже не глядя, ведь дело было в середине месяца, и это были мои последние деньги. Разъезды на такси, траты на уборщиц и цветы – на все это ушла масса денег. Я сунул ему в руку сотенную банкноту, которая на ощупь была гладкая и голубая, как шелковая рыбка. Не сводя с меня глаз, портье взял купюру и проговорил: очень любезно с вашей стороны, господин, у нас вам будет спокойно. Я ответил, нисколько не сомневаюсь, господин Хаземан (имя было обозначено на золотистом бейджике на отвороте ливреи), я действительно выпью шампанского. В ответ портье улыбнулся как милосердный Господь, а я с целлофановым пакетом в руке крадущейся походкой направился в бар.
Бармен не стал утруждать себя разглядыванием моей потрепанной фигуры. Я залпом опустошил бокал с шампанским и посмотрел на часы. Стрелки показывали четверть десятого. Хаземан передал мне ключ с таким видом, словно распахивал дверь в новую жизнь. В тот момент я еще не сознавал, что он был абсолютно прав. Номер оказался крохотный, но богато меблирован. Дверь в ванную комнату была широко распахнута, из ванны вырывались хлопья пены. Я, едва не зарыдав от охвативших меня чувств, погрузился в потрясающе теплую воду. Закрыл глаза и направил на лицо струи воды. Ощущение было просто неописуемое. И вдруг почувствовал, что, залезая в ванну, забыл раздеться.
– Простите, не поняла.
– Знаю, это похоже на приевшийся комедийный фарс, однако после безумной ночи в концертном зале, после панических поисков, возбуждения, переживаний и беспрерывных криков «браво» я так устал, так измучился, что просто забыл раздеться. Я с удивлением разглядывал собственные штанины, пропитанные мыльной пеной, руки, галстук, вытянувшийся, как при килевой качке. У меня не было сил шевельнуться. И тогда я вдруг выскочил из ванны.
Гостиничный махровый халат был мне очень к лицу. Он был нежного персикового оттенка, и при всем состоянии охватившего меня отчаяния я с улыбкой представил себе, что, наверное, в этот момент на Хризантеме точно такой же купальный халат. Я снял телефонную трубку. Моему другу портье предстояло вывести меня из состояния глубокой депрессии. Я закричал в трубку что было сил, обращаясь к своему другу портье. Но тот уже закончил работу и ушел домой. Расстроенный, я повесил трубку. Невозможно, просто невозможно было встретиться в купальном халате за завтраком с этой совершенно незнакомой женщиной.
Я снова снял телефонную трубку. А ведь она знаменитость, прошептал я. И в любом случае должна оставаться неузнанной. Нет ли у вас маленького отдельного помещения? Разумеется, есть, господин. Когда вам угодно позавтракать? Я взглянул на часы. Без четверти десять. Я мог говорить только шепотом. Вам хватит на все десять минут?
Ее доносившийся по телефону сладкий голос казался чуточку хрипловатым и гортанным. Ну да, Соломон мне о вас сообщил, я все равно как раз собиралась пойти позавтракать, нет проблемы, большое спасибо за цветы. Я распорядился накрыть столик в отдельном помещении, проговорил я и сразу почувствовал хрипотцу в горле. Как мило, заметила она. Она действительно так и выразилась – «мило». Я сейчас спущусь вниз. Выйдя из лифта, я увидел, как все находившиеся в холле гостиницы повернулись в мою сторону. Я бы не сказал, что они рассматривали меня нагло, однако в рамках дозволенного все их внимание было приковано ко мне. Я уверенным шагом направился к портье. Вас интересует, где можно позавтракать? Отдельно ото всех? Пожалуйста, сюда, господин. На ковре оставались следы от моих мокрых тапочек. Хотя из-под халата выглядывали голые икры ног, на мне все же были чистое нижнее белье и глаженая рубашка. Это придавало чувство уверенности.
Когда она меня увидела, на какую-то немыслимую долю секунды ее охватила оторопь. Потом красавица расхохоталась. Стала рассматривать меня с ног до головы. Она запрокинула голову, после чего приняла серьезный вид. А что вы здесь делаете? У меня сейчас важная встреча. Пожалуйста, уходите. Но это я, Розенбауэр, из журнала. Простите мне мой авантюристический облик. Но я потерял чемодан, а костюм отдал в химчистку. Вчера вечером мне облили пиджак ужасным беарнским соусом, а в этой гостинице оказалось невозможно получить костюм из чистки до завтрака. Хризантема снова окинула меня пристальным взглядом. Между прочим, вы не Розенбауэр и не доктор, тихо заметила она, и я понять не могу, как вы здесь оказались. Но сейчас, пожалуйста, идите куда шли. Я постараюсь все это забыть.
Бросив взгляд на стол, я действительно увидел на нем круассаны, точно такие, как я себе их представлял. Они лежали в корзиночке серебряного плетения, стоявшей на накрахмаленной камчатой салфетке. Я даже проверил, чем пахли круассаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22