https://wodolei.ru/catalog/unitazy/cvetnie/korichnevye/
Ты бы видел его ярость! Он топал ногами по всему дому, я никогда не слышала, чтобы он произносил слово «хестон» так часто и с такой злостью. Я рада, что его не пустили, но это несправедливо, потому что даже богатые люди приезжали к нему, а не шли к докторам с дипломами. У него дар исцеления, как у святого, – он только коснется раны, и та начинает заживать.
Мандрас, если б ты знал, какое развелось предсказательство с начала войны, вот бы ты посмеялся! Все гадают на кофейной гуще, чтобы узнать, вернутся ли их родственники, братья и сыновья и когда, дело прямо поставлено на поток. Жена Коколиса гадала мне и сказала, что кто-то приедет издалека и навсегда изменит мою жизнь, и она говорила это так серьезно, будто не знает, что я знаю, что она знает, что я жду, чтобы ты вернулся издалека.
Случалось плохое с итальянскими семьями, живущими на острове, и властям пришлось вмешаться, чтобы не поджигали дома и не творили других идиотских жестокостей. В Ликзури несколько горячих голов даже побили старика, который прожил здесь сорок лет и вывесил в окне наш флаг. Почему люди такие животные?
Ты будешь рад узнать, что Кискиса и козленок оба здоровы. Ну, я-то все равно рада, а раз мы скоро будем одно целое, значит, ты тоже должен быть рад. Надеюсь, тебе будет приятно узнать, что я решила приготовить собственное приданое. Мне кажется, у отца ни стыда ни совести, иногда я очень сержусь на него за то, что он отказывает как раз в том, что нормально для любой другой девушки. Он несправедлив, потому что слишком рационален. Он думает, что он – Сократ, который может не считаться с обычаем, а я теряюсь каждый раз, когда встречаю кого-то из твоих, и я не позволю, чтобы кто-то решил, будто тебя не одобряют, потому что никто к тебе так и не относится. Я начала вышивать тамбуром большое покрывало на. нашу супружескую постель, но пришлось распороть, потому что получилось нехорошо и оно выглядело, как дохлое животное. Я неумеха в этих женских делах, потому что мама умерла, когда я была совсем маленькой, и теперь мне приходится стараться научиться всему, что нужно знать с детства. Я начинаю с предметов для постели, потому что отсюда начнется наша жизнь, но потом я сделаю другие вещи для дома, чтобы вытаскивать их по праздникам или когда придут гости. Вышивание – такое скучное занятие, но меня утешает, что когда ты вернешься, то увидишь все доказательства моей любви к тебе. Я подумываю, хорошо бы сшить тебе жилет и вышить его золотой нитью, с цветами на фестонах и fil-tir?, чтобы ты весь горел на солнце, когда будешь танцевать.
На Рождество итальянцы бомбили Корфу, и даже отца потрясло их безбожие. По радио мы слышали, что англичане потопили много их кораблей. Надеюсь, что это так и есть, но все равно не хочу ничего об этом слышать, потому что для меня невыносимо, если жизнь тратится попусту, и так тяжело на сердце, когда подумаешь обо всех этих стариках, чьи дети сошли в могилу раньше их. Видела твою матушку на агоре, она сказала, что у нее тоже нет от тебя вестей. Она так беспокоится, и на лице у нее больше морщинок, чем раньше. Пожалуйста, напиши ей, даже если не пишешь мне. Думаю, она страдает больше, чем я, если только это возможно.
Мандрас, с тех пор как ты уехал, у нас не было рыбы, и я начинаю скучать по ней. Мы ничего не едим, кроме бобов, как бедняки. Отец говорит, что они очень полезные, но от них раздувает живот. На Рождество нам пришлось обойтись без «курабьедес», и без «христопсомо», и без «лукумадес», так что это был грустный праздник, хотя мы и старались как могли. Отец Арсений удивил нас всех тем, что не напился.
Помни, что здесь есть те, кто любит тебя и молится за тебя, и что вся Греция идет с тобой маршем, где бы ты ни был. Возвращайся к нам после победы, чтобы всё было, как раньше. Твои дельфины ждут тебя, и твоя лодка, и твой остров, и я тоже жду тебя – я, кто любит тебя так сильно и так скучает по тебе, словно ты – часть моего тела, которую отсекли. Милый мой, без тебя всё не так, и даже когда я чувствую себя счастливой, от этого мне больно.
Твоя любящая невеста Пелагия, которая с этими словами целует тебя.
(2)
Васильев день
Агапетон,
до сих пор от тебя ни словечка, и, как ни странно, у меня получается это переносить. Панайис вернулся с Фронта без руки и сказал мне, что на фронте очень холодно и нет никакой возможности удержать ручку. Он говорит, что не встречал тебя, но по-моему, это совсем неудивительно, раз вы были в разных частях. Он посылает просьбу королю, чтобы вернуться на фронт и воевать дальше, говорит, что любой может управиться с ружьем одной рукой. Гончар с дороги на Кастро говорит, что сделает Панайису новую руку из глины и она будет очень крепкой и смотреться лучше настоящей, а Панайис велел, чтобы она была морозоустойчивой, когда он опять поедет воевать. Вообще-то он попросил сделать два варианта руки – одну со сжатым кулаком, чтобы драться, а другую – с согнутыми пальцами, чтобы можно было держать стакан. Не удивлюсь, если он попросит сделать и третью – с примкнутым штыком, такой у него настрой.
Этот Васильев день был лучше, чем Рождество. Отец подарил мне сборник стихов и политических статей Андреаса Ласкаратоса, сказав, что моей душе полезно почитать произведения того, кто был отлучен от церкви. Я процитировала ему поговорку «Мега библион, мега какой», а он пригрозил отобрать у меня эту книгу и дать поменьше. А я подарила ему хороший складной нож. Мы посчитали зернышки граната, чтобы узнать, будет ли год богатым. Вроде, будет не таким уж и плохим. Мне удалось испечь «василопета», обменявшись продуктами с твоей матушкой, а отец дал мне английский золотой соверен, чтобы запечь в пироге. Он очень обрадовался, когда его не оказалось в кусках для Христа и святого Василия, потому что не любит давать деньги церкви. Он оказался в моем куске, так что в этом году вся удача будет моя. Я надеюсь, это значит, что ты вернешься.
Я начала жилет для тебя, а покрывало пришлось опять распороть, потому что получилось еще хуже, чем раньше. Не знаю, что со мной такое.
С фронта только хорошие новости, все так рады, что наши ребята поставили Муссолини на место, он понял, что «ме кинеи камаринан» – твердый орешек, правда? Мы узнали, что наши ребята выкапывают из снега и грязи итальянские танки и используют их против бывших хозяев. Браво нам! И мы знаем, что мы взяли Аргиро-Кастро, Корицу и Агхиой-Саранду, но ходят и печальные слухи, что Метаксас нездоров.
Ты видел новый плакат, который всюду расклеивают? Если вдруг не видел, на нем изображен наш солдат, широко шагающий вперед, а рука Богородицы поддерживает его под локоть. Выражение лица у нее точно такое же, как у солдата, и надпись: «Победа. Свобода. Богородица с ним». Мы все считаем, что это ужасно здорово.
Отец делает свои усы более патриотичными, отращивая их полохматее. Мне нравится, что он их больше не нафабривает, а то они были жесткие и колючие, когда я целовала его в щеку. Теперь они щекочутся. Надеюсь, что ты сейчас отпустил бороду, чтобы лицу было теплее. Мандрас, в самом деле, ты должен написать матери, она так беспокоится. Это точно такой же вопрос филотимо, как и сражаться за свою страну. У чести много лиц, и быть внимательным к матери – одна из ее сторон, так мне кажется. Я не критикую, просто думаю, что, может быть, тебе нужно напомнить.
Твоя любящая обрученная Пелагия.
(3)
На Масленой неделе
Агапетон,
это мое сотое письмо тебе, а от тебя до сих пор ничего. Папакис говорит, что отсутствие новостей – это ни хорошая, ни плохая новость, и я не знаю, то ли мне печалиться, то ли утешиться. Я благодарю Бога, что твое имя не появляется в списке убитых, который вывешивают в Аргостоли. Ты огорчишься, узнав, что Коколис потерял двух сыновей (Герасима и Янароса), он очень тяжело перенес это. Когда он говорит, у него трясутся губы, и он так окунулся в работу, что работает, даже когда темнеет. Он говорит, что виноваты не итальянцы, а русские, которые не выполнили свой долг и не помогли нам сопротивляться фашистам. Говорит, что Сталин не может считаться настоящим коммунистом, а после того как Британская империя вышвырнула итальянцев из Сомали и захватила в Ливии в плен 200 000 человек, он ходит повсюду и целует портрет Уинстона Черчилля, который вырезал из газеты. На днях, когда папас узнал об ультиматуме Гитлера, где тот требует, чтобы мы прекратили бить итальянцев, он сбрил усы, потому что все равно даже большие лохматые патриотические усы слишком сильно напоминают гитлеровские. С тех пор как умер Метаксас, папас носит черную повязку на рукаве и говорит, что не снимет ее до конца войны. Нас всех очень огорчила смерть этого человека, но мы все равно решили не расслабляться. Мы глубоко верим, что Папагос приведет нас к победе.
Ну, в этом году особых гуляний нет, все молодые мужчины ушли, всё так, будто мы уже в Великом посту. Хотим мы того или нет, но все постимся, и я думаю, что и Пасха не получится праздничной. Она просто не будет Пасхой без крашеных яиц, без цуреки, без кокореци и маерицы, без барашка, зажаренного на вертеле. Надеюсь, у нас будут яйца, но кроме них придется, наверное, есть подошву от ботинок под соусом авголемоно. У меня слюнки текут, когда просто подумаю обо всем, чего мы не можем поесть, не могу дождаться, чтобы все опять наладилось.
С самого декабря у нас ужасные бури, очень холодно и ветрено. Я почти закончила твой жилет, и хотя он не такой красивый, как я хотела, все-таки получится хорошо. Из-за скверной погоды у меня на него полно времени, хотя это не просто, когда руки синеют от холода. Я сделала половину покрывала на постель, но потом на него вырвало Кискису, пришлось стирать. Слава тебе Господи, оно не село, но когда я разложила его просохнуть, козленок проел три здоровенные дырки прямо посредине. Я так разозлилась, что по-настоящему отлупила его метлой, и когда папас вышел, то увидел, что я просто утонула в слезах. Я и его стукнула. Видел бы ты его лицо! Как бы то ни было, я снова его распорола, сохранила пряжи, сколько можно было, но кажется, судьбе угодно, чтобы я делала что-нибудь другое.
Надеюсь, ты здоров и благополучен, а я, как и все мы, с нетерпением все жду твоего возвращения.
С любовью, твоя Пелагия, которая все еще скучает по тебе.
17. L'omosessuale (5)
Дивизия «Бари» выдвинулась на наши позиции, чтобы дать нам отдохнуть и перегруппироваться, но греки выступили с огневой завесой и прихватили их прежде, чем те успели подтянуть артиллерию. Нашу дивизию «Джулия» снова отозвали на передовую выручать их. Я чувствовал себя так, словно часть меня исчезла или будто душа уменьшилась до крохотной точки серого света. Я совсем ни о чем не мог думать. Я упорно сражался, стал автоматом без эмоций и надежд, и беспокоило меня только то, что Франческо становился всё более странным. Он убедил себя, что однажды будет убит выстрелом в сердце, и поэтому переместил мышонка Марио из нагрудного кармана гимнастерки в карман на рукаве. Он переживал, что мышонка застрелят вместе с ним, и заставил меня пообещать, что я буду приглядывать за Марио, когда его самого убьют.
Наши подразделения перемешались. В нашу прислали части других дивизий. Никто точно не знал, кто кем у нас командует. Батальон новичков из полуобученных деревенских парнишек прибыл в неверно указанное на карте место, и греки его уничтожили. 14 ноября они начали наступление, безжалостную ярость которого мы себе просто не могли представить.
Мы окопались, имея за спиной горный массив Мрава. Это ни о чем не говорит, если не знать, что массив – необитаемое дикое место, где ущелья и пропасти, чудовищные сырые утесы, бездорожье; место, куда нельзя доставить провиант. Мы находились на земле, которую греки всегда по праву считали своей и дважды уступали по договорам. Теперь они хотели получить ее обратно. Мы были завернуты в туман, упакованы в снег, и ненавистный арктический ветер, возникавший на севере, обрушивался на нас, как сжатый кулак Титана.
Греки пробивали глубокие бреши в наших позициях, и мы теряли связь с другими частями. Пришлось отступить, но отступать было некуда. Вражеские минометы «брандт» выкашивали сразу целые взводы. У нас не было ни перевязочных материалов, ни полевых госпиталей. На кухонном столе в разрушенном доме без крыши плачущий капеллан удалил осколки шрапнели из моей руки без наркоза. Я слишком замерз и не чувствовал, как нож разделяет мою плоть и иголка пронзает кожу. Я поблагодарил Бога, что ранило меня, а не Франческо, а потом меня снова отправили прямо в драку. Я увидел, что солдаты, сопровождавшие караван мулов, оставили своих животных и сражаются бок о бок с нами. Нашего командира убили, и его заменил майор из службы снабжения. «Провианта нет, – сказал он нам, – поэтому я пришел выполнить свой долг. Полагаюсь на вас и ваш добрый совет». Этому замечательному, благородному человеку, привыкшему складывать одеяла и проводить описи, выпустили кишки в штыковой атаке, которую он героически возглавил с незаряженным пистолетом в руке. Мы были полностью разбиты.
Я ненавижу не только обмотки. Я ненавижу всё свое обмундирование. Нитки сгнили, и оно разваливалось. Сукно заскорузло, как картон, и стало жестким, негнущимся, как железо. Форма, словно холодильник, вбирала холод и студила тело. С каждым днем она становилась тяжелее и шершавее. Я подстрелил козу и завернулся в ее невыделанную шкуру. Франческо ободрал разнесенного на куски мула и сделал то же самое. Корицу пришлось оставить противнику, и теперь мы владели меньшей территорией, чем до начала действий. Тяжелое снаряжение мы тоже бросили. Все равно оно переломано. Ужасающие язвы и отвратительное зловоние гангрены стали для нас привычными. Пока части оставляли Корицу, наша дивизия «Джулия» закрепилась на Эпире. Нас не так-то легко было одолеть. Но потом мы отступали теми же дорогами, по которым шли вперед. Для скорости передвижения дивизия «Центавро» бросала танки, завязшие в грязи. Греки находили эти несчастные заржавевшие рыдваны, откапывали их, ремонтировали и пускали против нас. Нас усилили батальоном таможенников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Мандрас, если б ты знал, какое развелось предсказательство с начала войны, вот бы ты посмеялся! Все гадают на кофейной гуще, чтобы узнать, вернутся ли их родственники, братья и сыновья и когда, дело прямо поставлено на поток. Жена Коколиса гадала мне и сказала, что кто-то приедет издалека и навсегда изменит мою жизнь, и она говорила это так серьезно, будто не знает, что я знаю, что она знает, что я жду, чтобы ты вернулся издалека.
Случалось плохое с итальянскими семьями, живущими на острове, и властям пришлось вмешаться, чтобы не поджигали дома и не творили других идиотских жестокостей. В Ликзури несколько горячих голов даже побили старика, который прожил здесь сорок лет и вывесил в окне наш флаг. Почему люди такие животные?
Ты будешь рад узнать, что Кискиса и козленок оба здоровы. Ну, я-то все равно рада, а раз мы скоро будем одно целое, значит, ты тоже должен быть рад. Надеюсь, тебе будет приятно узнать, что я решила приготовить собственное приданое. Мне кажется, у отца ни стыда ни совести, иногда я очень сержусь на него за то, что он отказывает как раз в том, что нормально для любой другой девушки. Он несправедлив, потому что слишком рационален. Он думает, что он – Сократ, который может не считаться с обычаем, а я теряюсь каждый раз, когда встречаю кого-то из твоих, и я не позволю, чтобы кто-то решил, будто тебя не одобряют, потому что никто к тебе так и не относится. Я начала вышивать тамбуром большое покрывало на. нашу супружескую постель, но пришлось распороть, потому что получилось нехорошо и оно выглядело, как дохлое животное. Я неумеха в этих женских делах, потому что мама умерла, когда я была совсем маленькой, и теперь мне приходится стараться научиться всему, что нужно знать с детства. Я начинаю с предметов для постели, потому что отсюда начнется наша жизнь, но потом я сделаю другие вещи для дома, чтобы вытаскивать их по праздникам или когда придут гости. Вышивание – такое скучное занятие, но меня утешает, что когда ты вернешься, то увидишь все доказательства моей любви к тебе. Я подумываю, хорошо бы сшить тебе жилет и вышить его золотой нитью, с цветами на фестонах и fil-tir?, чтобы ты весь горел на солнце, когда будешь танцевать.
На Рождество итальянцы бомбили Корфу, и даже отца потрясло их безбожие. По радио мы слышали, что англичане потопили много их кораблей. Надеюсь, что это так и есть, но все равно не хочу ничего об этом слышать, потому что для меня невыносимо, если жизнь тратится попусту, и так тяжело на сердце, когда подумаешь обо всех этих стариках, чьи дети сошли в могилу раньше их. Видела твою матушку на агоре, она сказала, что у нее тоже нет от тебя вестей. Она так беспокоится, и на лице у нее больше морщинок, чем раньше. Пожалуйста, напиши ей, даже если не пишешь мне. Думаю, она страдает больше, чем я, если только это возможно.
Мандрас, с тех пор как ты уехал, у нас не было рыбы, и я начинаю скучать по ней. Мы ничего не едим, кроме бобов, как бедняки. Отец говорит, что они очень полезные, но от них раздувает живот. На Рождество нам пришлось обойтись без «курабьедес», и без «христопсомо», и без «лукумадес», так что это был грустный праздник, хотя мы и старались как могли. Отец Арсений удивил нас всех тем, что не напился.
Помни, что здесь есть те, кто любит тебя и молится за тебя, и что вся Греция идет с тобой маршем, где бы ты ни был. Возвращайся к нам после победы, чтобы всё было, как раньше. Твои дельфины ждут тебя, и твоя лодка, и твой остров, и я тоже жду тебя – я, кто любит тебя так сильно и так скучает по тебе, словно ты – часть моего тела, которую отсекли. Милый мой, без тебя всё не так, и даже когда я чувствую себя счастливой, от этого мне больно.
Твоя любящая невеста Пелагия, которая с этими словами целует тебя.
(2)
Васильев день
Агапетон,
до сих пор от тебя ни словечка, и, как ни странно, у меня получается это переносить. Панайис вернулся с Фронта без руки и сказал мне, что на фронте очень холодно и нет никакой возможности удержать ручку. Он говорит, что не встречал тебя, но по-моему, это совсем неудивительно, раз вы были в разных частях. Он посылает просьбу королю, чтобы вернуться на фронт и воевать дальше, говорит, что любой может управиться с ружьем одной рукой. Гончар с дороги на Кастро говорит, что сделает Панайису новую руку из глины и она будет очень крепкой и смотреться лучше настоящей, а Панайис велел, чтобы она была морозоустойчивой, когда он опять поедет воевать. Вообще-то он попросил сделать два варианта руки – одну со сжатым кулаком, чтобы драться, а другую – с согнутыми пальцами, чтобы можно было держать стакан. Не удивлюсь, если он попросит сделать и третью – с примкнутым штыком, такой у него настрой.
Этот Васильев день был лучше, чем Рождество. Отец подарил мне сборник стихов и политических статей Андреаса Ласкаратоса, сказав, что моей душе полезно почитать произведения того, кто был отлучен от церкви. Я процитировала ему поговорку «Мега библион, мега какой», а он пригрозил отобрать у меня эту книгу и дать поменьше. А я подарила ему хороший складной нож. Мы посчитали зернышки граната, чтобы узнать, будет ли год богатым. Вроде, будет не таким уж и плохим. Мне удалось испечь «василопета», обменявшись продуктами с твоей матушкой, а отец дал мне английский золотой соверен, чтобы запечь в пироге. Он очень обрадовался, когда его не оказалось в кусках для Христа и святого Василия, потому что не любит давать деньги церкви. Он оказался в моем куске, так что в этом году вся удача будет моя. Я надеюсь, это значит, что ты вернешься.
Я начала жилет для тебя, а покрывало пришлось опять распороть, потому что получилось еще хуже, чем раньше. Не знаю, что со мной такое.
С фронта только хорошие новости, все так рады, что наши ребята поставили Муссолини на место, он понял, что «ме кинеи камаринан» – твердый орешек, правда? Мы узнали, что наши ребята выкапывают из снега и грязи итальянские танки и используют их против бывших хозяев. Браво нам! И мы знаем, что мы взяли Аргиро-Кастро, Корицу и Агхиой-Саранду, но ходят и печальные слухи, что Метаксас нездоров.
Ты видел новый плакат, который всюду расклеивают? Если вдруг не видел, на нем изображен наш солдат, широко шагающий вперед, а рука Богородицы поддерживает его под локоть. Выражение лица у нее точно такое же, как у солдата, и надпись: «Победа. Свобода. Богородица с ним». Мы все считаем, что это ужасно здорово.
Отец делает свои усы более патриотичными, отращивая их полохматее. Мне нравится, что он их больше не нафабривает, а то они были жесткие и колючие, когда я целовала его в щеку. Теперь они щекочутся. Надеюсь, что ты сейчас отпустил бороду, чтобы лицу было теплее. Мандрас, в самом деле, ты должен написать матери, она так беспокоится. Это точно такой же вопрос филотимо, как и сражаться за свою страну. У чести много лиц, и быть внимательным к матери – одна из ее сторон, так мне кажется. Я не критикую, просто думаю, что, может быть, тебе нужно напомнить.
Твоя любящая обрученная Пелагия.
(3)
На Масленой неделе
Агапетон,
это мое сотое письмо тебе, а от тебя до сих пор ничего. Папакис говорит, что отсутствие новостей – это ни хорошая, ни плохая новость, и я не знаю, то ли мне печалиться, то ли утешиться. Я благодарю Бога, что твое имя не появляется в списке убитых, который вывешивают в Аргостоли. Ты огорчишься, узнав, что Коколис потерял двух сыновей (Герасима и Янароса), он очень тяжело перенес это. Когда он говорит, у него трясутся губы, и он так окунулся в работу, что работает, даже когда темнеет. Он говорит, что виноваты не итальянцы, а русские, которые не выполнили свой долг и не помогли нам сопротивляться фашистам. Говорит, что Сталин не может считаться настоящим коммунистом, а после того как Британская империя вышвырнула итальянцев из Сомали и захватила в Ливии в плен 200 000 человек, он ходит повсюду и целует портрет Уинстона Черчилля, который вырезал из газеты. На днях, когда папас узнал об ультиматуме Гитлера, где тот требует, чтобы мы прекратили бить итальянцев, он сбрил усы, потому что все равно даже большие лохматые патриотические усы слишком сильно напоминают гитлеровские. С тех пор как умер Метаксас, папас носит черную повязку на рукаве и говорит, что не снимет ее до конца войны. Нас всех очень огорчила смерть этого человека, но мы все равно решили не расслабляться. Мы глубоко верим, что Папагос приведет нас к победе.
Ну, в этом году особых гуляний нет, все молодые мужчины ушли, всё так, будто мы уже в Великом посту. Хотим мы того или нет, но все постимся, и я думаю, что и Пасха не получится праздничной. Она просто не будет Пасхой без крашеных яиц, без цуреки, без кокореци и маерицы, без барашка, зажаренного на вертеле. Надеюсь, у нас будут яйца, но кроме них придется, наверное, есть подошву от ботинок под соусом авголемоно. У меня слюнки текут, когда просто подумаю обо всем, чего мы не можем поесть, не могу дождаться, чтобы все опять наладилось.
С самого декабря у нас ужасные бури, очень холодно и ветрено. Я почти закончила твой жилет, и хотя он не такой красивый, как я хотела, все-таки получится хорошо. Из-за скверной погоды у меня на него полно времени, хотя это не просто, когда руки синеют от холода. Я сделала половину покрывала на постель, но потом на него вырвало Кискису, пришлось стирать. Слава тебе Господи, оно не село, но когда я разложила его просохнуть, козленок проел три здоровенные дырки прямо посредине. Я так разозлилась, что по-настоящему отлупила его метлой, и когда папас вышел, то увидел, что я просто утонула в слезах. Я и его стукнула. Видел бы ты его лицо! Как бы то ни было, я снова его распорола, сохранила пряжи, сколько можно было, но кажется, судьбе угодно, чтобы я делала что-нибудь другое.
Надеюсь, ты здоров и благополучен, а я, как и все мы, с нетерпением все жду твоего возвращения.
С любовью, твоя Пелагия, которая все еще скучает по тебе.
17. L'omosessuale (5)
Дивизия «Бари» выдвинулась на наши позиции, чтобы дать нам отдохнуть и перегруппироваться, но греки выступили с огневой завесой и прихватили их прежде, чем те успели подтянуть артиллерию. Нашу дивизию «Джулия» снова отозвали на передовую выручать их. Я чувствовал себя так, словно часть меня исчезла или будто душа уменьшилась до крохотной точки серого света. Я совсем ни о чем не мог думать. Я упорно сражался, стал автоматом без эмоций и надежд, и беспокоило меня только то, что Франческо становился всё более странным. Он убедил себя, что однажды будет убит выстрелом в сердце, и поэтому переместил мышонка Марио из нагрудного кармана гимнастерки в карман на рукаве. Он переживал, что мышонка застрелят вместе с ним, и заставил меня пообещать, что я буду приглядывать за Марио, когда его самого убьют.
Наши подразделения перемешались. В нашу прислали части других дивизий. Никто точно не знал, кто кем у нас командует. Батальон новичков из полуобученных деревенских парнишек прибыл в неверно указанное на карте место, и греки его уничтожили. 14 ноября они начали наступление, безжалостную ярость которого мы себе просто не могли представить.
Мы окопались, имея за спиной горный массив Мрава. Это ни о чем не говорит, если не знать, что массив – необитаемое дикое место, где ущелья и пропасти, чудовищные сырые утесы, бездорожье; место, куда нельзя доставить провиант. Мы находились на земле, которую греки всегда по праву считали своей и дважды уступали по договорам. Теперь они хотели получить ее обратно. Мы были завернуты в туман, упакованы в снег, и ненавистный арктический ветер, возникавший на севере, обрушивался на нас, как сжатый кулак Титана.
Греки пробивали глубокие бреши в наших позициях, и мы теряли связь с другими частями. Пришлось отступить, но отступать было некуда. Вражеские минометы «брандт» выкашивали сразу целые взводы. У нас не было ни перевязочных материалов, ни полевых госпиталей. На кухонном столе в разрушенном доме без крыши плачущий капеллан удалил осколки шрапнели из моей руки без наркоза. Я слишком замерз и не чувствовал, как нож разделяет мою плоть и иголка пронзает кожу. Я поблагодарил Бога, что ранило меня, а не Франческо, а потом меня снова отправили прямо в драку. Я увидел, что солдаты, сопровождавшие караван мулов, оставили своих животных и сражаются бок о бок с нами. Нашего командира убили, и его заменил майор из службы снабжения. «Провианта нет, – сказал он нам, – поэтому я пришел выполнить свой долг. Полагаюсь на вас и ваш добрый совет». Этому замечательному, благородному человеку, привыкшему складывать одеяла и проводить описи, выпустили кишки в штыковой атаке, которую он героически возглавил с незаряженным пистолетом в руке. Мы были полностью разбиты.
Я ненавижу не только обмотки. Я ненавижу всё свое обмундирование. Нитки сгнили, и оно разваливалось. Сукно заскорузло, как картон, и стало жестким, негнущимся, как железо. Форма, словно холодильник, вбирала холод и студила тело. С каждым днем она становилась тяжелее и шершавее. Я подстрелил козу и завернулся в ее невыделанную шкуру. Франческо ободрал разнесенного на куски мула и сделал то же самое. Корицу пришлось оставить противнику, и теперь мы владели меньшей территорией, чем до начала действий. Тяжелое снаряжение мы тоже бросили. Все равно оно переломано. Ужасающие язвы и отвратительное зловоние гангрены стали для нас привычными. Пока части оставляли Корицу, наша дивизия «Джулия» закрепилась на Эпире. Нас не так-то легко было одолеть. Но потом мы отступали теми же дорогами, по которым шли вперед. Для скорости передвижения дивизия «Центавро» бросала танки, завязшие в грязи. Греки находили эти несчастные заржавевшие рыдваны, откапывали их, ремонтировали и пускали против нас. Нас усилили батальоном таможенников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70